Видит ли он, как у меня нервно дергается колено, с каким остервенением я обдираю куст, что даже пальцы покраснели и болят?
Бросаю взгляд на одинокий корабль, все еще пришвартованный в конце причала. Спущенный парус беспомощно обернут вокруг мачты.
Ждет меня.
Два дня…
– Какова драма, – бормочу я и с чуть большим усилием, чем нужно, сдергиваю с куста еще пару бутонов.
Обычно я не срываю цветы, пока они полностью не раскроются, но это случится не раньше, чем через месяц.
К тому времени меня здесь не будет.
Когда куст остается гол, я закрываю банку и наблюдаю, как величественное судно Бахари приближается к линии между двумя вершинами большой скалистой бухты, за которую я никогда не заплывала. На самом деле никакой линии там нет, но мне она кажется настолько осязаемой, что я отчасти жду, когда корабль Кайнона врежется в нее и пойдет ко дну.
Конечно, нет.
Залив отпускает судно в открытое море, синий парус надувает ветром, на фоне сумрака сияют золотые украшения. Пристальный взгляд наконец меня отпускает, и я впервые вдыхаю полной грудью с тех пор, как забралась на ступеньки.
Выпуклые серые облака рокочут. Я распускаю косу, которую так тщательно плел Кайнон, и рассматриваю его куплу.
Темно-синий камень с золотыми прожилками крепко сидит на запястье, скрепленный золотой цепочкой. По одному краю камня идут бороздки, свидетельство того, что у Кайнона осталась вторая часть браслета.
Снятие куплы никто не одобрит. Обычай берет начало много тысяч лет назад. Если вы пара, женщина должна носить украшение до самой смерти…
Пожав плечами, я расстегиваю цепочку, пихаю куплу в сумку и поднимаюсь.
Я не готова рассказать Каю все, не готова тащить свои беды в глубину нашей дружбы, но я отчаянно хочу его увидеть. Упасть в объятия, насытиться спокойствием.
Ветер треплет распущенные волосы, я бегу по ступенькам и погружаюсь по щиколотку в черный как смоль песок. Закрываю глаза, позволяя земному притяжению унять хаос, что творится внутри… пока минутное забытье не взрезает хриплый голос.
Выкорчуй корни. Отсеки, если понадобится. Здесь тебе не место.
Распахнув глаза, я вздыхаю.
Что ж, Кайнон. Проще сказать, чем сделать.
Бросив сумку на острый камень, я бегу навстречу бушующим волнам, таким похожим на мою жизнь сейчас – стремительным, неровным, неумолимым. Как есть, в одежде, я бросаюсь в воду, и от ее холода сердце пропускает удар.
Дно океана мгновенно сменяется резким откосом, я вытягиваюсь и плыву, а пенистая вода все хлещет и хлещет меня, крошечную и слабую. Тянет, пугает, забивает нос и щиплет глаза. Рвет волосы и фальшивую кожу, опутывает водорослями, но я все плыву…
Волны напоминают мне моральную порку, которой подвергает меня Рордин. Подобно этим волнам, он все бьет и бьет.
Безжалостный. Непримиримый. Рордин наказывает меня столь бездушно, что в процессе я едва успеваю вздохнуть. А когда я и без того едва-едва держусь на плаву, он вдруг наносит такой страшный удар?
Ублюдок.
Я луплю по волнам руками и ногами с той же яростью, с какой они накатывают, но меня мотает и швыряет, словно я всего лишь утлая ветка.
Вспоминаю, как плавала летними деньками, когда была маленькой. Когда кристально чистая и теплая вода ласкала обсидиановый песок. И в тишине звучали лишь крики чаек и хохот Кая.
Теперь же океан рычит, и мне хочется закричать в ответ, приказать ему перестать.
Пожалуйста.
Нужно всего лишь проскользнуть мимо бурунов… вот и все. Как только я окажусь за ними, океан успокоится, и я смогу передохнуть.
Глубоко вздохнуть.
Немного прийти в себя…
Я плыву, плыву, плыву, но каждая волна отбрасывает меня назад, будто я совсем не двигаюсь с места. Но затем океан унимается, и я с легкостью рассекаю его гладь.
Осознав, что буруны позади, я разворачиваюсь, вытираю покрасневшие глаза, пытаюсь дышать. Плечи горят, тело немеет от холода.
Внутри разливается эйфория: я заплыла дальше, чем когда-либо в одиночку, – почти на полпути к Черте безопасности.
Течение снова тянет меня назад, по ушам бьет оглушительный рев.
Я снова рывком разворачиваюсь.
Разинув рот, широко распахиваю глаза…
– Твою ж мать!
Я не проплыла полосу бурунов.
Даже близко нет.
Я в самом центре, и меня накрывает волна выше древних деревьев в лесу Ватешрам. Запрокинув голову, вижу, как устремляется вниз гребень, гигантское морское чудовище, готовое нанести смертельный удар…
Мне конец.
Делаю вдох, который явно станет последним, но тут что-то шелковистое, мускулистое, блестящее чешуей выныривает из волны и заключает меня в крепкие объятья, одной рукой поддерживая мою голову, утыкая меня носом в изгиб своей шеи.
Я судорожно всхлипываю, обхватываю ногами узкие бедра Кая.
Через долю мгновения волна обрушивается, словно горный оползень, и нас поглощает огромная разверзнутая пенная пасть. Вцепившись друг в друга, мы кувыркаемся снова, снова и снова, пока я окончательно не перестаю понимать, где верх, где низ.
Где поверхность.
Где дно.
Нас крутит и дергает, словно стихия сжимает гигантский кулак, проверяет, сколько выдержат наши кости, прежде чем треснуть. Голова вот-вот лопнет, уши разрывает от боли. Я борюсь с желанием открыть рот и закричать – искушением сделать совсем ненужный сейчас вздох. Но затем мы устремляемся вверх, мощный хвост Кая толкает нас сквозь тьму к свету.
Взмах – толчок.
Взмах – толчок.
Взмах – толчок.
Легкие горят огнем, мышцы напряжены до предела…
Мы вырываемся на поверхность, и я судорожно вдыхаю, наполняю легкие спасительным воздухом, наполненным запахом Кая. Он хлопает меня по спине, заставляет кашлять, выплевывать воду и содрогаться, прижавшись к его груди, пока я едва не выхаркиваю легкие.
– Сокровище? Ты как?
– Жить буду, – хриплю я, и Кай прижимает меня крепче, удерживая нас над водой мягкими покачиваниями хвоста.
Оглядываюсь и понимаю, что мы далеко за границей бурунов, хотя океан здесь все еще неспокоен. Вдалеке от берега ветер пронзительно холоден, и я стучу зубами, а в голове все продолжает кружиться.
Я снова утыкаюсь носом в шею Кая, позволяю себе беспомощно обмякнуть. Отчасти я хочу насытиться его теплом, но в основном… боюсь того, что он увидит, если взглянет мне в лицо.
Заметит ли он маску? Теперь, когда я про нее знаю, она кажется такой очевидной. Словно она местами трескается, обнажая суть.
Блеск.
Уродство.
Я просто хочу притвориться, что все нормально. И это не меня, ехидно покачиваясь, ждет корабль у хрупкого причала за Чертой безопасности. Хочу притвориться, что в сумке на берегу нет сине-золотой куплы.
Кай запускает пальцы в мои волосы, крепко сжимает пряди.
– Не стоило заплывать так далеко одной, Орлейт. Ты же знаешь, это опасно.
Я увязла слишком глубоко. Казалось, так будет правильно.
Едва не говорю это вслух, но спохватываюсь. Не хочу тащить Кая с собой на дно.
– Мне просто надо было поплавать…
– В такую погоду?
Я зажмуриваюсь и пожимаю плечами.
Его грудная клетка подрагивает, словно внутри заперт огромный зверь и он сотрясает клеть из ребер.
– Ты же умная. Кто знает, что могло тебя схватить?
– Может, я этого и хотела? – срывается быстрый ответ.
Слишком быстрый.
Кай тянет меня за волосы, заставляя поднять голову.
– Открой глаза, Орлейт.
Приказ сдобрен такой скрытой мощью, что ему нельзя противиться.
Мои ресницы взмывают вверх, и я заглядываю в глаза цвета бескрайнего океана – в глаза, в которых плещется столько ярости, что я почти вздрагиваю. Но стоит нашим взглядам встретиться, весь гнев исчезает с лица Кая, уступая место такой щемящей нежности, что у меня сотней иголочек покалывает глаза.
– Что случилось?
Вопрос проникает в душу, заставляя меня затрепетать.
Мне нравится, что он спрашивает, что я ему настолько небезразлична.
Но не то чтобы мне хотелось отвечать.
Кай разжимает пальцы, и я снова приникаю к его груди.
– Ничего. Все в порядке.
Его губы скользят вверх по моей шее, и следующие слова Кай шепчет мне прямо в ухо:
– Твоя ложь меня не обманет, сокровище.
Его отношение к моей попытке соврать согревает душу, словно он с любовью отчитывает меня за проделку.
И все же… я глубоко вдыхаю его соленый аромат и не тороплюсь отвечать. В который раз я жалею, что у меня нет жабр, чтобы навсегда спрятаться в его безопасных сетях. Жалею, что не могу принять какой-нибудь напиток, чтобы стереть память, чувства, развеять гнетущий меня долг.
– Я знаю.
Я вжимаюсь носом в шею Кая и дышу. Его биение отдается во мне, словно я оказалась глубоко внутри пульсирующего сердца океана.
– Тогда в чем дело? – спрашивает Кай. – Даруй мне свои беды, сокровище. Я унесу их в нору для хлама.
Я удивленно отстраняюсь и вижу глубокий взгляд из‐под тяжелых век.
– У тебя есть нора для хлама?
Кай пожимает плечами, кривит губы в полуулыбке, сверкая краешком острого клыка.
– Для тебя у меня есть все что угодно.
Его улыбка так заразительна, что я подаюсь вперед, желая остаться здесь навсегда. Но стоит лишь закрыть глаза, как иллюзия отступает, тени возвращаются, а счастье стекает с моего лица до последней капли.
– Я не хочу тебя терять, – шепчу я, сглатывая ком.
Готова поклясться, что океан притих, словно прислушиваясь.
Кай долго молчит, а затем произносит:
– Я никуда не денусь, сокровище.
Я с трудом давлю рыдания. Он, может, и нет.
А вот я – да.
Глава 42Рордин
Каждый шаг гулко отдается в камнях под ногами. На уходящей вниз лестнице нет факелов. Темнота такая плотная, что в ней тяжело дышать, не говоря уже о том, чтобы хоть что-то видеть. Но я ходил по этим ступеням тысячи раз.
Слишком много раз.
И столько же еще предстоит пройти.