Я изнываю от единственного желания: сорваться с места. С воплем броситься прочь, забыв про сумку, и больше не оглядываться.
Но у моих инстинктов иные планы.
Они хотят, чтобы я высоко вздернула подбородок, глядя в темноту. Чтобы отступила, не показав страха.
И хотя это представляется мне абсолютной бессмыслицей, я в кои-то веки к ним прислушиваюсь.
Медленно – так ужасно медленно – я снова начинаю двигаться, неотрывно глядя на осязаемую тьму, и подхватываю сумку. Сквозь мрак снова прокатывается режущий слух рокот, угрожая разорвать в клочья мое показное самообладание.
Я подхватываю факел и вскакиваю на ноги. Задрав подбородок, осторожно шагаю спиной вперед по коридору – и каждый осторожный слепой шаг сам по себе кажется подвигом.
Я не осмеливаюсь тушить остальные факелы, прекрасно понимая, что тогда между мной и тем, что за мной охотится, не останется ни малейшего барьера.
Пусть они прогорят. Пусть станут угольками, неспособными осветить мою потерю. Покровом черноты, который всегда будет хранить это кладбище, – любезность, которую я хотела бы получить от Рордина, но увы.
Жить в его лжи, а не в ужасном подвешенном состоянии.
Кое-как вываливаюсь на свет общего коридора, захлопываю дверь, отшатываюсь подальше. Врезаюсь спиной в стену, сползаю на пол, выронив факел, прижимаю колени к груди, чтобы унять дрожь и отчаянное сердцебиение.
Факелы погаснут, и тот коридор больше не будет моим…
Возможно, эта мысль должна снять груз с моих плеч.
Но нет.
Глава 44Орлейт
Морозный воздух холодит легкие, приносит сладкий запах надвигающегося дождя. Не того, что хлещет струями по волнам, а того, что напитывает почву много-много дней и всегда оставляет меня опустошенной.
Приблизившись к Черте безопасности, я удобно устраиваюсь под большим древним деревом. Прислоняюсь к широкому стволу под усыпанными орехами ветвями и перебираю опавшие желуди, ожидая, пока Шэй наберется храбрости выползти из глубокой тени от большого замшелого валуна.
Иногда его приходится уговаривать, особенно в это время суток.
Но я терпеливо жду, занимая руки желудями. Снимаю с них шапочку и счищаю жесткую оболочку, добираясь до светло-кремовой сердцевины. Измельченное семя дуба – один из тридцати четырех ингредиентов, необходимых для изготовления экзотрила, а также основа для моего клея.
Идеальный предлог.
Я успеваю начистить приличную кучку, прежде чем Шэй сдвигается с места, словно покрытый сажей лист, что трепещет на шаловливом ветру. Сегодня Шэй нервный, сам не свой, он резко перескакивает между тенями.
Тонкие волоски у меня на загривке поднимаются дыбом.
В лесу царит мертвая тишина. Даже птицы растеряли все желание петь… беззвучную пустоту нарушает лишь мое неровное дыхание.
Что-то не так.
Шэй перемещается в ту же тень, где сижу я, и мое сердце пропускает удар, когда он зависает, наблюдая за мной, склонив голову набок.
Он словно прощупывает меня.
Никакого напора – просто ощущение прикосновения прохладных, бесплотных пальцев к щекам.
– Шэй?.. Ты в порядке?
Касание его сущности такое… личное. Словно он осматривает меня с особой тщательностью, но не руками, чтобы не высосать из моего тела все жидкости.
Ощущение уходит со щеки, спускается на левое плечо, ползет вниз по руке. Внутри меня образуется каменная тяжесть, когда призрачное прикосновение останавливается на запястье, где под манжетой рубашки прячется купла.
Шэй издает тихий щелкающий звук, от которого у меня цепенеет спина, и ощущение исчезает. Я вижу, как трепещут его дымчатые ленты – в гипнотическом и близко не спокойном танце.
Шэй знает, что я его покидаю.
Осознание бьет как ботинком в грудь.
Я встаю на колени и подаюсь ближе.
– Шэй…
Тени, скрывающие его, отступают, обнажают крахмальное лицо и маленькие глазки-бусинки.
Я медлю.
Их взгляд пронзает меня. Царапает. Впивается.
Молочно-белые губы Шэя раздвигаются, обнажая пасть. И он снова издает щелкающий звук, отдающийся во мне легкими вспышками, от которых рассыпаются позвонки.
Он злится.
Вина ледяной глыбой давит на живот, грозится расстроить все мои благие намерения…
– Прости, – шепчу я, но он издает резкое шипение, взрезая мне сердце. – Шэй, ты не понимаешь. Я должна у…
Он вжимается в Черту, заставляя меня отскочить, шлепнуться на задницу.
– НЕТ!
Слово вырывается у него так, словно его вытолкнуло горло, которое вовсе не предназначено для речи.
Молча разинув рот и распахнув глаза так широко, как они в жизни не распахивались, я смотрю на своего друга, и в горле встает ком.
Темный взгляд смягчается, раздается высокий писк, и Шэй отступает… съеживается, переставая нависать. Его лицо вновь исчезает за дымчатой вуалью, и я чувствую привкус стыда в воздухе между нами.
– Шэй, все хорошо, – успокаиваю я его, медленно поднимаясь с земли. – Я все понима…
Он взвизгивает и бросается прочь сквозь деревья.
Резко обернувшись, вижу Бейза. Он мчится сюда, и в его глазах такая буря, что я впадаю в панику, швыряю мышь в сторону, куда удрал Шэй, запихиваю желуди в банку и сметаю ошметки скорлупы под листья. А потом забрасываю сумку на плечо и выхожу из-под ветвей, глядя под ноги и бормоча под нос длинную череду ругательств.
Нам не разминуться, но, может, Бейз внемлет языку моего тела и позволит просто пройти мимо, не втягивая в разговор, которого я не хочу.
– Нам надо поговорить, Орлейт.
Да пошел этот день!
– Не имею ни малейшего желания, – буркаю я, устремляясь к замку.
– Я вытащил Тупня и Дупня из твоего… Перепутья.
Мои ноги сами собой замирают, как и сердце. Обернувшись, стискиваю кулаки и впиваюсь в Бейза полным яда взглядом.
– И что?
Глаза Бейза удивленно расширяются, на щеках ходят желваки, и я не могу не заметить, как ужасно он выглядит – усталый, всклокоченный, – словно у него снаружи то, что у меня внутри.
Рубашка помята, волосы растрепаны, на штанах пятна…
– Ты в отчаянии.
– Я в порядке.
Бейз скрещивает руки на груди и сверлит меня пристальным взглядом, пробирающим до костей.
– Ты, знаешь ли, никогда не умела врать.
– В отличие от тебя.
Мои слова – стрелы, и они бьют прямо в цель. Бейз вскидывает взгляд к небу, смотрит на неспокойные облака и тяжело вздыхает. Я чувствую, что Шей наблюдает за нами из полоски тени между двумя корявыми деревьями.
– Говард оставил в башне подарок, – цедит Бейз, настороженно глядя на меня. – Кайнон велел пошить по твоему размеру.
– Ну… – Я хмурюсь. – И что это?
– Платье. – Бейз приподнимает бровь. – Сшито из шелка-паутинки, окрашенного в синий цвет Бахари.
Я поникаю, утратив боевой задор…
Вот дерьмо.
Бейз склоняет голову к плечу.
– Ты как-то кисло выглядишь. Не нравится платье или цвет?
В его землистых глазах пляшут неприкрытые смешинки, и это веселье подтачивает плотину моего самообладания, нервов и терпения.
– Платье, – шиплю я, и его низкий смешок обволакивает меня со всех сторон, заполняя пространство между нами.
Одним плавным движением Бейз подходит вплотную.
– Ложь, – рычит он, обдавая мое ухо горячим дыханием, а потом толкает в плечо так, что я спотыкаюсь.
Прежде чем я успеваю прийти в себя, Бейз уходит.
Глава 45Орлейт
Платье можно назвать скромным ровно в той же степени, в какой дерево прикрыто листвой в конце осени. Я смотрю на так называемый подарок, на длинные темно-синие, украшенные золотом складки, словно они вот-вот воспарят с манекена и задушат меня. Ленты ткани искусно расположены так, чтобы подчеркнуть женскую фигуру, все ее… достоин– ства.
Я понятия не имела, что на Юге такая мода. Если бы знала, нашла бы другой способ заполучить корабли. Взяла бы их на абордаж или… еще что.
Что угодно.
У непредусмотрительности жестокое чувство юмора.
Проводя рукой по юбке, я пытаюсь сообразить, как мне ходить в этой штуке, если стоит двинуться, и все увидят мое исподнее. Или под него не положено ничего надевать и платье должно показывать проблеск недостижимого? Того, что принадлежит другому мужчине.
Отхожу подальше и рассматриваю платье с новой волной отвращения. Стоит дернуть поперечную ленту спереди или сзади, и вся конструкция рассыплется. Хотя, скорее всего, так и задумано. Что платье должно небрежно упасть на пол, прежде чем тела соединятся и…
– Хватит! – рявкаю я одновременно с раскатом грома. – Возьми себя в руки, Орлейт.
Я завязываю волосы тяжелым узлом и расстегиваю рубашку. Она летит на пол, и я принимаюсь разматывать повязку на груди. За ней следуют штаны и нижнее белье.
Одетая лишь в чужую кожу, я принимаюсь расстегивать платье и судорожно вздыхаю. Наряд легкий как перышко. Так странно, что такая значимая вещь столь мало весит.
Я пристраиваю на себе пояс и закрепляю зажим, потом хмуро пытаюсь решить, как быть дальше. Не с первой попытки нахожу, куда просунуть руки, и даже умудряюсь закрепить застежку между лопатками без посторонней помощи.
Облаченная в синий цвет Бахари с золотой отделкой, я осторожно подхожу к зеркалу и смотрю на отражение. Внутри все переворачивается, крепкие плечи поникают.
– Ох…
Ткань пересекает мое тело полосами темно-синей краски, укрывая меня и… нет. Можно легко разглядеть очертания сосков, затвердевших от холода, а нижняя часть груди полностью обнажена.
Полосы изгибаются, обтекая фигуру, подчеркивая то, что я всегда старалась скрыть. А когда я поднимаю ногу или хожу, становится чуточку видно задницу.
Секс. Это платье окрасило меня оттенками секса.
Я с трудом сглатываю вставший в горле ком, кипящая кровь заставляет щеки залиться румянцем. Большую часть своей жизни я старалась не смотреть на свое отражение, но теперь я его избегаю по совершенно иной причине.
Это стыд.