– Отличное замечание, но не доказательство. Нам нужно что-то, что покажет: именно он убил ее и притащил сюда.
– А полотно, под которым она лежала? – спрашивает Жулиана, и я мысленно пинаю себя за то, что не догадалась сказать об этом. – Мы можем доказать, что это его?
Симон качает головой:
– Похоже, полотно валяется в этом переулке с последнего дождя, если не больше. И даже если бы мы нашли между ним и торговцем связь, он бы мог заявить, что недавно выбросил его. Но… – Он поднимает палец. – То, что тело женщины прикрыли, очень важно. Этот убийца стыдился или сожалел о том, что сделал. А наш, как заметила Кэт на днях, стремится выставлять свои деяния напоказ. – Он кивает мне: – Есть еще идеи?
С ощущением, что подвожу Симона, я обвожу взглядом тело и все, что его окружает. Полосы от каблуков заканчиваются у входа в переулок, а значит, они не помогут. Да и следы борьбы в доме уже прибрали. Соседи, возможно, и слышали, как супруги ссорились, но торговец сам признался в этом.
Возможно, мы могли бы сопоставить порез с одним из ножей в доме. Но ножи постоянно используют в хозяйстве. Как и гвозди, о чем мне напомнил Реми.
– Ботиночки, – говорю я.
Симон внимательно смотрит на ноги женщины.
– Что с ними не так?
– Они туго зашнурованы сверху, но полностью ослаблены внизу, – нетерпеливо говорю я. – Если бы она попыталась так сделать хотя бы шаг, то подвернула бы ногу. Кто-то надел ей ботиночки на ноги, но не стал затягивать шнурки, а просто завязал, чтобы обувь не свалилась.
– И это, вполне логично, мог сделать только муж, – заканчивает Симон.
Мы поворачиваемся к выходу из переулка, где слышны крики. Все уже поняли, что мы тут обнаружили, поэтому вдовец жалобно плачет и пытается добраться до своей жены, но Ламберт сжимает его руку железной хваткой.
– А если добавить к этому все остальные обстоятельства, ни один судья не усомнится в его виновности. Неважно, убил он ее в припадке ярости или тщательно спланировал это: главное, что он попытался прикрыться двумя другими убийствами.
– Но он не знал всех подробностей, – говорит Жулиана. – Вот почему мы не поправляли слухи.
Симон кивает.
– Я только одного не соображу. Как ты понял, что ее тело здесь? – интересуюсь я.
Симон пожимает плечами, словно я спросила у него, почему небо голубое.
– Оттащи он ее далеко от дома, кто-нибудь увидел бы. По этой же причине он вряд ли бы рискнул перейти дорогу. Наверняка не скажешь, но это наиболее предсказуемое место. А когда я подошел сюда и посмотрел на его лицо, то понял, что не ошибся.
Торговец хотел, чтобы все считали его жену третьей жертвой, и горожане, без сомнений, в это поверят.
– Ты же понимаешь, что на него повесят убийства Перреты и Изабель? – говорю я. – Да его бы самого повесили прямо завтра, если бы не День Солнца.
– Да. – Симон вновь накрывает тело женщины. – Но при этом настоящий убийца, скорее всего, почувствует себя в безопасности, даже если останется в Коллисе.
К лучшему это или нет – он не говорит.
Глава 23
– Расследование закрыто.
– Что? – Симон ошеломленно смотрит на своего дядю, сидящего за широким полированным столом. – Мне казалось, ты хотел, чтобы я поймал этого сумасшедшего.
– Ты его поймал. Прекрасно справился, – говорит граф Монкюир, не отрывая глаз от бумаг. – Торговец зерном признался, что убил всех трех.
– Потому что ты пытал его!
Симон даже не пытается скрыть разочарования. Мы с Жулианой стоим в Зале Суда чуть правее, у него за спиной. С момента ареста торговца прошло три дня. Вчера завершился суд, а сегодня нам сообщили, что расследование убийств Перреты и Изабель официально завершено. Симон отправился прямо во Дворец Правосудия.
– Ты сам убеждал меня в виновности этого человека! – Граф ставит свою роспись под приказом о казни. – И твои доводы оказались настолько убедительны, что, услышав их, он сам признался в убийстве жены. Так в чем проблема?
Симон зажмуривается и выдыхает сквозь стиснутые зубы. Затем долго и медленно втягивает воздух – и лишь после этого открывает глаза.
– Эти же доводы должны были убедить тебя, что мы поняли – именно он убил свою жену, лишь потому, что его образ мыслей и методы разительно отличались от образа мыслей и методов убийцы Перреты и Изабель!
Градоначальник откладывает листок и перо в сторону, а затем встречается взглядом с пристальным взглядом Симона.
– Насколько я помню, ты не особо хотел браться за это расследование. А теперь жалуешься, что оно закрыто.
– Не стану отрицать, что мне не хотелось ввязываться, – отвечает Симон. – Но если уж я взялся, буду работать по правилам. Это не наш убийца. Дело еще не раскрыто.
Граф Монкюир откидывается на спинку кресла и переплетает пальцы на животе.
– Люди напуганы, Симон. Им необходимо знать, что мы что-то делаем. Что проблема решается.
– Повесить человека – заслуженно – показатель того, что мы что-то делаем, – говорит Жулиана. – Но если говорить людям, что мы нашли убийцу, хотя это не так, твоя репутация только пострадает.
Взгляд карих глаз графа скользит к дочери.
– Я терпеливо отнесся к твоему участию в этом расследовании, но не смей читать мне лекций о том, как выполнять мои же обязанности, дитя!
Он косится на меня, но я боюсь открыть рот или как-то привлечь его внимание, опасаясь, что гнев перекинется на строительство святилища.
– Кроме того, – градоначальник поворачивается к Симону, – если второй убийца действительно есть, он, скорее всего, уже образумился. Ты же сам говорил, что новых жертв нет уже больше недели.
Симон всплескивает руками:
– Нет жертв, о которых мы знаем! Он мог перебраться в другой город или в деревню, давая выход своему чудовищу там, где мы не видим.
– Ну и славно. Раз он выехал за пределы наших земель, нам же меньше беспокойства, – говорит граф, старательно изображая безмятежный вид. Не особо успешно: мы все прекрасно видим, как подергиваются его челюсти.
– А вдруг он остался в Коллисе, – огрызается Симон, – и тихонько посмеивается над нами, пока мы поздравляем себя с победой?
Дядя никак не реагирует на эти слова. Венатре недоверчиво качает головой:
– Так ты все это затеял, чтобы снять подозрения с Удэна? Неужели тебя заботило только это?
– Ты сам мне сказал, что не веришь, что это сделал он, – возражает граф.
– Я могу ошибаться! – шипит Симон. – Но ты не представляешь, насколько мне омерзительно, что твой первый порыв вызван не желанием добиться справедливости, а желанием защитить себя.
От этого заявления у меня все внутри леденеет. Да, Реми пытался донести до меня ту же мысль, хоть и другими словами. И тоже не без причины.
Симон упирается костяшками пальцев в стол, разделяющий их с дядей.
– Вопрос времени, когда этот человек вновь убьет женщину на улице, причем более жестоко. И ее кровь будет на твоей совести!
Граф Монкюир ударяет кулаком по столу, тычет в Симона пальцем.
– Если ты хоть кому-нибудь скажешь о своих домыслах, я велю тебя арестовать! – кричит он. – Расследование закрыто! Это приказ.
Симон так крепко сжимает край стола, что на мгновение мне кажется, будто он сейчас перевернет его на дядю.
Но вместо этого он разворачивается и вылетает из Зала Суда. Жулиана жестом показывает мне идти за ним, чтобы выйти последней. И нам двоим приходится бежать, чтобы не отстать: венатре не сбавляет шага, пока мы не выходим из здания Дворца Правосудия. Спустя секунду его плечи опускаются, шаги замедляются, а затем он и вовсе останавливается… когда замечает впереди спешно возведенную виселицу. Я прикрываю глаза ладонью, когда яркое солнце опаляет их после полутьмы коридоров, и едва не налетаю на Симона.
Жулиана останавливается рядом со мной.
– По крайней мере, справедливость восторжествует хотя бы в отношении жены торговца зерном, – пытается успокоить она венатре, качающего головой.
– Мне следовало это предвидеть, – бормочет он. – Мне следовало догадаться, что твой отец захочет все свалить на него. Захочет со всем покончить. – Симон поворачивается к нам. – Я пускал пыль в глаза. Хотел, чтобы люди поверили, что я умею раскрывать убийства, что мне можно доверять. И оказался слишком гордым, чтобы позволить ему выйти сухим из воды.
Я таращусь на него с открытым ртом.
– Ты хочешь сказать, что подумывал отпустить торговца зерном?
– Да, – стыдясь собственных мыслей, еле слышно отвечает Симон. – По крайней мере, на время. Вряд ли бы он совершил еще одно убийство, особенно если бы я намекнул, что считаю его подозреваемым. А теперь погибнет еще больше людей.
Симон не возражает, когда мы с Жулианой следуем за ним в его комнату. Ламберт уже там, рассматривает карты и наброски, прикрепленные к стене.
При взгляде на рисунки с изображением Изабель я радуюсь, что не видела тела воочию. Так что я легко могу понять эмоции, отражающиеся на лице Ламберта. Мне тоже нелегко смотреть на наброски, но они словно притягивают взгляд, не давая его отвести. И каждый раз я задаюсь одним и тем же вопросом: «Как один человек мог поступить так с другим?»
Ламберт поворачивается к нам, сжимая губы так крепко, что они побелели:
– Дело закрыто?
Растеряв весь свой гнев, Симон падает в кресло у дальнего конца стола.
– Твой отец решил именно так.
– Но ты не согласен.
Симон закрывает глаза и прислоняет голову к резной спинке.
– Нет. Не согласен.
Жулиана опускается на скамеечку и начинает собирать бумаги, разбросанные по столу. А на меня опять никто не обращает внимания.
– Думаю, пришло время попрощаться, – неумело делая реверанс, говорю я. – Можете оставить карты себе, если хотите.
– Почему ты решила прощаться? – Жулиана перестает раскладывать бумаги и поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. – Ты же и сама все понимаешь.
– Понимаю что? – уточняю я.