– Из-за расследования мы забросили подготовку к свадьбе Ламберта, – говорит Жулиана с улыбкой. – А Кэт так часто давала ценные советы, что я бы очень обрадовалась, согласись она сопровождать меня по магазинам.
Реми закатывает глаза, а архитектор прищуривается. Он знает, что мне никогда не нравились подобные прогулки, а еще – слышал мои рассуждения о том, что Симон не считает торговца виновным в убийствах Перреты и Изабель.
– А где же достопочтенный венатре? Я хотел поздравить его с успешным завершением расследования, – покосившись на меня и выделив голосом слово «завершением», говорит магистр Томас.
Он не дурак.
– Симон отправился навестить старых друзей, – отвечает Жулиана. – Вернется через две недели.
– Поработал две недели, получил две недели отдыха, – скривившись, говорит Реми.
Я сжимаю кулаки. Почему он начинает вести себя так, когда дело касается Симона?
– Вы можете отпустить Катрин на сегодня, сэр? – спрашивает Жулиана у магистра Томаса.
Он не посмеет отказать дочери своего главного покровителя, но догадывается, что дело совсем не в подготовке к свадьбе Ламберта.
– Конечно, миледи. А поскольку вы все равно планируете ходить по магазинам, Катрин может купить и снедь для госпожи Лафонтен.
Я подавляю стон.
– Большое спасибо, магистр, – с улыбкой благодарит Жулиана.
После того как магистр Томас и Реми уходят, а экономка выдает мне длинный список покупок, Жулиана говорит брату, что мы справимся сами. Заметив, как он колеблется, она наклоняется к нему и понижает голос:
– Мы хотим купить нижнее белье, Ламберт.
Он тут же краснеет до кончиков ушей.
– Да, думаю, будет лучше, если я оставлю вас.
Жулиана с улыбкой смотрит ему вслед.
– Ты же понимаешь, что он увязался за мной только из-за тебя, Катрин? – говорит она.
– Из-за меня?
Она кивает.
– Ламберт уже несколько лет восхищается тобой, но всегда слишком стеснялся подойти к тебе… или к любой девушке, если уж на то пошло. Отцу пришлось самому договариваться с родственниками леди Женевьевы.
Мне никогда не нравился Ламберт в таком смысле, но эти слова мне льстят. Он наследник самого высокого титула в регионе и должности градоначальника большого города.
– В любом случае графу, скорее всего, это бы не понравилось, – смущенно говорю я. – Во мне нет и капли благородной крови.
– Как и в нашей матери, – отвечает Жулиана. – По крайней мере, насколько мы знаем. Она выросла в том же монастыре, что и ты, под оком настоятельницы.
Странно, что я никогда об этом не слышала. Мать Агнес, скорее всего, скрыла от нас эту историю, не желая, чтобы девушки лелеяли несбыточные надежды выйти замуж за богатых дворян.
– Отец даже был обручен с другой девушкой, когда они сбежали, – продолжает Жулиана. – Ламберт всегда считал это очень романтичным.
– Но все равно нас бы обсуждали, – бормочу я.
Похоже, Жулиана не стала бы противиться такому родству. Правда, я думаю не о ее брате, а о Симоне.
Жулиана тихо фыркает:
– Честно говоря, меня радует, что Ламберт обращает внимание на кого-то еще, кроме меня. С тех пор как умерла наша мать, его забота стала чересчур навязчивой.
Я выхожу к ней на улицу, и мы отправляемся в путь.
– А что случилось с твоей матерью? – осмеливаюсь спросить я, раз уж она подняла эту тему. – Кажется, долго болела?
– Она болела всю мою жизнь. – Жулиана смотрит прямо перед собой. – Но умерла не от болезни.
Судя по всему, ей не хочется говорить на эту тему.
– Прости, что спросила, – говорю я. – Что вызвала эти воспоминания.
Жулиана коротко кивает, благодаря за то, что я больше не лезу не в свое дело. Хоть мы и не обсудили, куда направляемся, меня удивляет, что она сворачивает к торговым рядам.
– Мне показалось – будет лучше, если нас увидят здесь, – объясняет она, вежливо приветствуя нескольких торговцев, когда мы проходим мимо лавок. – Раз уж мы сказали, что собрались сюда.
– Конечно.
Утреннее солнце режет глаза, пока мы не поворачиваем на запад, выйдя из торговых рядов на открытую площадь перед древним Храмом Солнца. Древнее его только статуя философа-отшельника из Галлии. Округлое каменное здание построили здесь, а не на вершине холма, чтобы люди могли следить за временем, определяя его по тени колокольни, как на солнечных часах. Хотя сейчас за храмом присматривают лишь несколько священников, его по-прежнему считают святым местом, от которого до святилища на вершине горы можно добраться по Тропе Молитвы. Занятно, что как раз на этой улице сплошь бедняцкие лачуги да притоны со сконией…
К моему удивлению, Жулиана направляется именно к Дороге удовольствий.
– Полагаю, лучше всего начать с мадам Эмелин, – говорит она. – Скорее всего, она знает почти всех женщин из моего списка. Если не всех.
Стоило догадаться.
Но, как только мы вступаем в тень первого дома, я оборачиваюсь и замечаю среди людей человека с подведенными глазами. Даже несмотря на отсутствие черной одежды, которая бы выделялась среди разноцветных навесов и торговых лавок, покрытое шрамами лицо привлекает мое внимание.
Грегор.
Селенаэ редко встретишь днем, особенно на рынке, но от одного его вида у меня по спине пробегает холодок. Он сказал магистру Томасу, что мне следует прислушиваться к своим инстинктам. Но к каким именно? И следую ли я им сейчас?
Или он говорил про инстинкты, пробуждаемые лунным светом?
Как и в ночь убийства Перреты, селенаэ исчезает из вида, стоит мне на миг отвлечься. Но, пока я его разглядываю, Жулиана успевает отойти на несколько шагов, поэтому мне приходится срочно ее догонять.
Вместо того чтобы стучать во входную дверь дома мадам Эмелин, она сворачивает в переулок в конце квартала и трижды стучит в заднюю дверь. Пожилая женщина впускает нас на кухню, большую часть которого занимает стол, и велит подождать. Как только она уходит, я поворачиваюсь к Жулиане, чтобы спросить, откуда она знает про эти двери, но потом вспоминаю: Симон приходил сюда осмотреть тело Перреты. Видимо, это еще один вопрос, который он обсудил с Жулианой, а не со мной. Я быстро подавляю непрошеную ревность, напоминая себе, что он доверяет мне в более важных делах.
Переступив порог кухни, Эмелин жестом приглашает нас присесть. Мы занимаем стулья и принимаем ее приглашение выпить чаю. Если бы не яркие оранжево-рыжие волосы, я бы не узнала мадам без макияжа и в поношенном халате. Но самое удивительное, что так она выглядит моложе, хотя я и не знаю, сколько ей на самом деле лет.
– Я… нас прислал Симон, – начинает Жулиана. – Он попросил нас поискать доказательство того, что Перрета – не первая жертва.
Эмелин поднимает тонкие бледные брови:
– Понимаю.
– Я подготовила список имен женщин, погибших за последние пять лет, – продолжает Жулиана. – Мне не удалось разобраться в причинах их смерти, поэтому мы предположили, что вы могли что-то знать.
– Вам придется зачитать их мне, – поднеся чашку к ненакрашенным губам, говорит Эмелин. – Я не умею.
– Я их запомнила, – отвечает Жулиана. – Вы готовы?
Дождавшись кивка мадам, она закрывает глаза и начинает по очереди перечислять имена и даты смерти, уточняя, где и когда нашли тела.
Эмелин внимательно слушает кузину Симона. Многих женщин ей удается вспомнить. Большинство погибло от несчастных случаев или родов – похоже, это в записях значится как «кровотечение». Несколько – от каких-то болезней. Еще три – и вовсе покончили с собой.
Но все равно многие из смертей – убийства.
Некоторых преступников удалось поймать и наказать, но именно некоторых. Это невольно наталкивает на мысль: «Действительно ли Перрета и Изабель так важны?» Даже если нам удастся связать смерти некоторых женщин из списка с этим убийцей, они – лишь несколько яблок в полной бочке тех, чьи смерти никто не собирается расследовать. Не пади подозрение на Удэна, так и на убийство Перреты никто бы не обратил внимания.
Спустя три часа и столько же чашек чая Жулиана заканчивает перечислять. Я уже сбилась со счета потенциальных жертв, но знаю: она все запомнила. Скорее всего, именно поэтому она выглядит такой уставшей.
– Спасибо, – поднимаясь на ноги, благодарит она Эмелин. – Возможно, чуть позже у нас возникнут новые вопросы.
Мадам тоже встает.
– Симон – единственный из официальных лиц, кому оказалась небезразлична судьба девочек. Так что я окажу любую помощь, какую только смогу.
Она выпускает нас через заднюю дверь обратно в переулок. И, как только двери закрываются, Жулиана прикрывает глаза и прижимает тонкие пальцы к виску.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, готовясь поддержать ее при первых признаках слабости.
– Тени, – бормочет Жулиана. – Так много теней.
Я оглядываюсь по сторонам. Сейчас чуть за полдень, а в переулке настолько светло, насколько это вообще возможно. У меня даже глаза заслезились, когда мы вышли из полутемной кухни.
– Помочь тебе добраться до улицы? – спрашиваю я.
– Да, благодарю. – Она протягивает руку. – И постарайся держать их подальше от меня.
Так и не поняв, кого Жулиана просит держать от нее подальше, я веду ее к выходу из переулка. Прежде чем вывернуть на улицу – выглядываю из-за угла, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кому бы не стоило знать, откуда мы пришли. Но в такой ранний час у заведения мадам Эмелин и подобных ему мало посетителей.
– Сейчас лучше? – спрашиваю я, когда мы выходим на яркий солнечный свет.
– Пока лучше, – говорит она. – Но они не отстают, и они пустые.
Жулиана убирает руку от виска и испуганно смотрит на меня:
– Кэт, мне нужно домой. А не бродить одной.
Вспомнив, как Симон отреагировал на ее рифмы вчера, я крепче сжимаю ее руку.
– Все хорошо, – успокаиваю я. – Пойдем вместе.
– Вести, – придумывает она рифму, словно ничего не может с собой поделать. А затем качает головой: – Нужно что-то получше.
Мы шагаем по улице к святилищу. И, хотя Жулиана с готовностью следует за мной, я никогда не чувствовала себя настолько никчемной. Уверена, я делаю все не так, но просто не знаю, чем еще ей помочь.