Как только мы преодолели неловкость, вызванную признанием, кузина Симона вновь воспряла духом и вернула рабочий настрой.
– Поскольку Симон просил нас ничего не записывать, думаю, будет лучше, если я назову только трех, чтобы ты поспрашивала о них. Чтобы ты случайно ничего не перепутала и не забыла.
Наверное, Жулиане кажется странным, что другие помнят не все. Интересно, злит ли ее, что люди все забывают? Или ей легче, когда люди забывают то, что хотела бы забыть она?
Она называет имена, даты и места, где нашли первых трех женщин, а затем заставляет меня повторить все дважды – и, убедившись, что я запомнила, подталкивает меня к двери.
– Здесь не очень-то приятно. – Мне не хочется бросать ее в этой отвратительной комнате-тюрьме. – Что, если у тебя… если тебе снова станет плохо?
– Мадам Дениз позаботится обо мне, – отвечает Жулиана. – Как и всю жизнь.
В этот момент вновь звонят колокола, возвещая об окончании молитвы и начале строительных работ в святилище. Значит, я уже опаздываю.
В ближайшие несколько дней я добиваюсь благосклонности Реми, тратя много времени на осмотр лесов для строительства сводчатого потолочного каркаса. И когда магистр Томас наконец разрешает ему приступить к укладке камней для ребер свода, ему не приходится ждать меня. Архитектору я угодила, проверив дренаж новых контрфорсов[4] еще до того, как он попросил об этом. Вдобавок хорошая погода поспособствовала ускорению строительства, и у обоих улучшилось настроение. А после казни торговца жители города тоже расслабились.
Когда выдается свободная минутка, я позволяю себе поразмышлять о Симоне. Луна понемногу прибывает, каждый день восходя и заходя позже. Так что к моменту его возвращения она будет дарить свет практически до полуночи.
А значит, я смогу первой узнать, когда убийца нанесет новый удар. Возможно, у меня даже получится остановить его.
В те недолгие часы, когда удается ускользнуть из святилища, я отправляюсь на места, где нашли трех женщин, про которых говорила Жулиана. Переулок, дренажный ров и подвал. Уверена, она специально выбрала различные места, чтобы я ничего не перепутала. Но, когда я начинаю расспрашивать людей, одни с участием рассказывают мне все, показывают, как именно лежали тела, когда их нашли, – а другие бормочут себе под нос, что ничего не помнят, и спешат прочь. Две женщины зарабатывали проституцией. Третья только вышла замуж. Ее муж после случившегося быстро сбежал из города. Думаю, эту можно вычеркнуть.
Когда я навещаю Жулиану через три дня, она соглашается с выводом. На ней по-прежнему халат, и выглядит она ненамного лучше, чем в прошлый раз. По словам Ламберта, который в этот раз провожал меня на второй этаж, ее мучили головные боли. Но, похоже, она придумала их, чтобы ее оставили в покое.
С каким же облегчением я рассказала ей все, что узнала! Она-то уж ничего не забудет.
– Симон вернется послезавтра, верно? – спрашиваю я, притворяясь, что не считаю дни.
– Он планировал именно так, – говорит она. – Как думаешь, успеешь к этому времени разузнать об оставшихся трех женщинах?
– Да, если дождь не прекратится, – отвечаю я.
Сегодня моросит с самого утра, поэтому у меня и появилось время навестить Жулиану. Но, как бы мне ни хотелось получить побольше свободного времени, облака вечером закроют луну, и я не смогу ничего почувствовать. А мне хотелось поэкспериментировать со своими способностями и проверить, насколько хорошо удастся отследить человека на разном расстоянии.
За два дня мне удается разузнать только о двух жертвах, но я все равно рассказываю о них Жулиане, заглянув к ней после полудня в надежде увидеть Симона.
Но он еще не вернулся.
Разочарование тяжким грузом давит на плечи вместе с сожалением о том, что я не подождала еще несколько часов, пока шагаю домой. Остается утешаться тем, что после двух дней непрекращающегося дождя небо начало проясняться.
Выглянув в окно своей комнаты, я смотрю на полумесяц, который уже поднялся над домами к моменту захода солнца. А когда оно окончательно скрывается за горизонтом, кажется, что и луна становится сильнее.
От внезапно раздавшегося стука в дверь я подпрыгиваю, через миг понимаю, что звук доносится с первого этажа, – и улыбаюсь.
Да, слух определенно стал куда лучше.
Зная, что магистр ужинает с градоначальником, а госпожа Лафонтен отправилась спать час назад из-за простуды, я поспешно спускаюсь на первый этаж, чтобы открыть двери, надеясь, что это Симон.
И именно он стоит на пороге.
Я все еще не сменила рабочую одежду – простую юбку и верхнюю тунику, которая помогает чуть дольше оставаться чистой, – но, знай я о его приходе, уделила бы больше внимания своей внешности.
Выражение на его лице стоит каждой секунды, потраченной на то, чтобы привести волосы в порядок перед крошечным зеркалом.
– Кэт… – быстро моргнув, шепчет он.
– Симон, – с застенчивой улыбкой, откликаюсь я. – Рада, что ты вернулся. Жулиана уже знает?
Я отступаю в сторону, чтобы пропустить его, и он проходит в мастерскую.
– Ах да. Я уже поговорил с ней. И хотел поблагодарить тебя за работу, которую ты проделала без меня.
Конечно же, он первым делом отправился домой. Но все же интересно – сюда он пришел только для того, чтобы поблагодарить меня, или есть и другая причина?
– Не за что, – закрыв дверь, говорю я и прислоняюсь к ней. – Да и не стоило тащиться сюда пешком, чтобы сказать мне это.
– Не составило труда, – отвечает он, а затем перекидывает полу своего плаща за плечо и дергает за застежку у шеи, чтобы не встречаться со мной взглядом. – Я проходил мимо.
Я старательно скрываю охватившее меня разочарование.
– Ох, ну… не за что, – снова как дурочка повторяю я. А затем, стараясь исправиться, добавляю: – Ты выделил кого-то из убитых женщин?
– Вообще-то да. – Как только разговор заходит о делах, он вновь смотрит на меня. – На мой взгляд, ближе всего к нашим случаям та, которую нашли в канале три года назад. Поэтому я и направился к мадам Эмелин, чтобы расспросить ее поподробнее.
Я хмурюсь, желая, чтобы моя память работала хоть вполовину так же, как Жулианина.
– Это какая из них? – нерешительно спрашиваю я. – Мне казалось, что в канаве нашли ту, новобрачную. Но, наверное, я что-то перепутала.
– Нет, все верно, – подтверждает он.
В отличие от Перреты и Изабель, эту жертву задушили, а по лицу несколько раз ударили чем-то тяжелым, но глаз не тронули.
– Такие… наклонности усугубляются со временем, – говорит он. – Но у меня есть теория.
Симон соединяет ладони вместе, словно в молитве.
– Возможно, он убил эту женщину в порыве ярости, задушив ее, а затем разбив лицо тем, что нашел под рукой, – например, глиняным кувшином или камнем… или вообще ударил об стену. Первые убийства обычно спонтанны и сумбурны, но невероятно возбуждают. Поэтому убийце захотелось испытать это чувство снова и подготовиться заранее. А поскольку мы так и не нашли рядом с Перретой и Изабель то, чем он разбивал им лица, он взял оружие с собой.
– И что это за оружие? – раздается голос.
Мы оборачиваемся и видим Реми, стоящего с перекинутым через руку плащом у подножия лестницы, рядом с вновь прибитым списком погибших и голыми колышками над ним. Он неторопливо подходит ближе и добавляет:
– Молоток?
«О затянутое тучами небо! Не надо, Реми, – безмолвно молю я за спиной Симона. – Прошу, не надо».
– Возможно, – соглашается Симон. – Я мало что знаю о молотках.
– Зато я знаю. И видел, что случилось с Перретой, – говорит Реми. – Скорее всего, у убийцы был не обычный молоток, а более крупный и тяжелый, для сложных работ. – Он замирает в метре от нас, пристально глядя на меня зелеными глазами. – Скорее всего, это особый инструмент. И, скорее всего, убийца работает на строительстве святилища.
– Как и половина города, – напоминаю я. – Да и твоего мнения не спрашивали.
Реми фыркает:
– А как же твои заявления о том, что расследование нужно закончить? Что ж, по крайней мере, я не единственный, кто не узнал от тебя всей правды. – Он насмешливо кланяется мне и направляется к двери. – Прошу меня простить.
– Куда ты собрался? – требовательно спрашиваю я, отказываясь убираться с его пути. – На дворе ночь.
Он замирает, положив руку на ручку, и прищуривает глаза:
– Ты не ставишь меня в известность о том, как проводишь свободное время, а я ставлю тебя, котенок. Помнишь?
– Просто хочу знать, что ответить магистру, когда он спросит, – огрызаюсь я.
Реми небрежно пожимает плечами:
– Я планировал заглянуть к мадам Эмелин, но, похоже, сегодня там будет людно. – Последние слова он с ухмылкой адресует Симону, а затем оттесняет меня в сторону и, не оглядываясь, уходит.
Я захлопываю за ним дверь, борясь с подступающей тошнотой.
– Он сплетничает больше, чем любая старуха, – говорю я Симону. – И ты ему не нравишься.
– Тогда не так уж плохо, что Ремон знает о моем возвращении, – невозмутимо отвечает он. – Если расскажет в таверне, это может дойти до нужных ушей.
Да, но вдруг Реми перепьет и начнет рассуждать об особых молотках?
– Прости, что я заставляю тебя лгать архитектору о расследовании, – говорит Симон.
Почувствовав облегчение от его предположения о том, кому я еще говорю не всю правду, я расслабляю плечи.
– Он поймет.
Я прикусываю губу. Может, стоит рассказать Симону о молотке? Я могла бы притвориться, что только сейчас уловила связь…
Как бы ехидно и высокомерно ни вел себя Реми, но, возможно, именно к этому он меня и подталкивал.
– Симон… – начинаю я, – я тут подумала.
– Мне пора идти, – перебивает он. – Уже поздно, а я еще должен добраться до… места, где смогу получить ответы на свои вопросы.
Глупо, конечно, но мне не хочется представлять его входящим в дом мадам Эмелин. Хотя он идет туда только за ответами.