Куда он делся?
Стена храма – всего в нескольких метрах от меня, и я бегу к ней, чтобы прижаться спиной к камням и защититься от нападения сзади. Колокольный звон эхом отражается от зданий, заглушая все остальные звуки, поэтому я дико озираюсь по сторонам. Через несколько минут звуки стихают, возвращая мне уверенность в том, что можно снова взглянуть на место убийства. Там осталась лишь темная фигура, неподвижно лежащая на траве. Не раздумывая, я отталкиваюсь от стены и бегу.
Но, едва ноги ступают на траву, меня хватают сзади.
Глава 29
Я падаю на землю, ударяясь даже головой, и из груди невольно вырывается стон. На несколько мгновений все мысли разлетаются, оставляя после себя звенящую пустоту.
– Проклятая ночь! Хочешь, чтобы тебя убили? – кричит Симон мне в ухо.
Его тяжелое дыхание касается моей шеи. Это так напоминает то, что я ощущала в своем видении, что я с визгом отталкиваю его. Откатившись в сторону, Симон садится, откидывает плащ и пытается восстановить дыхание.
– Он был здесь! Я видела его! – кричу я.
Перед глазами все двоится, пока я пытаюсь сесть ровно. Два Симона бросаются ко мне, но только один обхватывает меня руками и прижимает к груди. Его сердцебиение заполняет мои уши, пока он гладит меня по волосам, прижавшись щекой к моей макушке.
– С тобой ничего не случилось, – шепчет он снова и снова, и кажется, что он уверяет в этом не меня, а себя. – С тобой ничего не случилось.
Когда перед глазами все медленно сливается в одну картинку, я замечаю мужчину, сидящего на корточках на краю поляны и наблюдающего за нами. Странно, но я могу даже различить очертания его глаз – темные провалы, в которых блестит серебро.
– Там кто-то есть, – оттолкнув Симона, заявляю я.
– Где? – Он отпускает меня и оглядывается по сторонам.
Едва собравшись указать на мужчину, я осознаю, что он исчез, будто и не было. Кто знает – может, и действительно не было, показалось… На улице, ведущей на север, виднеется дрожащий свет фонаря.
– Городская стража, – говорит Симон и вскакивает на ноги, чтобы помахать стражникам, призывая поскорее подойти к нам.
Пока мужчина добирается до нас, Симон протягивает мне руку. Нахлынувшее головокружение вынуждает на секунду приникнуть к нему. И его губы прижимаются к моему лбу, но я не уверена, что это не случайно.
– Что, во имя Солнца, ты здесь делаешь, Катрин? Ты обещала остаться дома.
Я ничего такого не обещала.
– А где пропадал ты? – требовательно спрашиваю я. – Ты сказал, что отправишься к мадам Эмелин.
– Там я и был, – огрызается он. – Мы услышали твой голос у входной двери. Как, по-твоему, мне удалось добраться сюда так быстро?
Задыхаясь от бега, стражник останавливается рядом с нами и поднимает фонарь. Симон щурится от яркого света, но мужчина все равно узнает его.
– Венатре! Что случилось?
– Еще одно убийство, – объясняет Симон. – Поднимайте тревогу и будите градоначальника. Только отдайте мне свой фонарь.
Мужчина выполняет просьбу и уходит. А затем, сняв рожок с пояса, дует в него. Потерев глаза свободной рукой, Симон поворачивается ко мне.
– Давай взглянем на тело, пока сюда не набежали зеваки.
– Это слишком. Я не смогу, – упираясь, бормочу я.
Но Симон хватает меня за руку и тащит к фигуре, распростертой на земле.
– Нет, ты посмотришь. Ведь именно за этим ты примчалась сюда, не правда ли?
Я не могу рассказать ему, что мне хватит и одного взгляда, чтобы вновь пережить произошедшее, и что я могу подтвердить его предположения о том, как она умерла. К тому же мне понятен его гнев.
Без единого угрызения совести Симон сжимает мою руку сильнее и тащит вперед, не обращая внимания на слезы.
– Что ты видишь? – спрашивает он, занося фонарь над телом.
Я вытираю щеки дрожащими руками.
– Она лежит на спине, но ее перевернули после того, как перерезали горло. Лицо разбито… – Я изо всех сил стараюсь сдержать горечь, подступающую к горлу. – Чем-то тяжелым.
Симон кивает.
– Рядом нет ничего, чем можно было бы нанести такие раны, так что убийца, скорее всего, снова забрал орудие с собой. – Он бросает взгляд на людей, выходящих из домов, чтобы посмотреть, из-за чего суматоха. У нас не так много времени до того, как соберутся зеваки. – Что еще?
– Ей вырезали глаза, как Изабель. А… а ее плечи выглядят странно, словно ее ударили по спине. Возможно, она пыталась сбежать.
Услышав это, Симон наклоняется над телом, пытаясь разглядеть, почему я сделала такие выводы.
– Не понимаю, с чего ты это взяла, – говорит он. – Но, возможно, я соглашусь с тобой, когда осмотрю ее позже. – Он замолкает на мгновение. – Что еще, Катрин?
Он просто вынуждает меня сказать это.
– Ее юбки задраны до талии, – выдыхаю я. – На виду… все.
К моему облегчению, Симон отдергивает подол, натягивая его до колен.
– Это доказывает надругательство, – говорит он.
– После смерти?
Мне казалось, нет ничего ужаснее того, что произошло перед этой смертью.
Колени подгибаются, и я едва успеваю отвернуться, прежде чем меня рвет. Невольно я оказываюсь в том же положении, что и убитая, перед тем как ее прижали к земле. Поэтому, когда Симон опускается на корточки рядом со мной и кладет руку мне на спину, меня захлестывает паника. Я отшатываюсь в сторону и опускаю одну из ладоней в пропитавшуюся кровью траву.
«Даже не представляла, что это можешь быть ты», – проносится знакомая мысль в голове.
Я задыхаюсь. Хватаюсь за горло, чтобы убедиться, что оно не перерезано. Размазываю кровь по коже.
Даже не представляла… Даже не представляла…
Симон придвигается ко мне, а в его кристально-голубых глазах плещется беспокойство.
– Кэт?
…Что это можешь быть ты.
Я отползаю назад, подальше от кровавого пятна, пока не упираюсь в основание статуи. Затем поворачиваюсь, обхватываю квадратный постамент как единственную опору и прижимаюсь щекой к прохладному мрамору.
Симон медленно подходит ко мне и кладет руку на плечо.
– Он сделал это не в первый раз, верно? – спрашиваю я. – Он поступил так же с Перретой и Изабель. Просто ты не сказал нам об этом.
Симон кивает:
– Прости, Катрин. Мне не хотелось облекать это в слова. – Он наклоняется и осторожно обхватывает мое плечо. – Соберись. Тебе нужно встать. Мы еще не закончили.
Я позволяю ему поднять меня на ноги. Несколько человек с фонарями и свечами уже собрались вокруг. Среди них есть и стражники. Кто-то просто пялится на тело, кто-то пытается отогнать подальше людей, которые замерли, словно стадо овец, высматривающее новое пастбище. Симон обходит тело, держа фонарь почти у самой земли, будто выискивает что-то.
– Их здесь нет, – сделав полный круг, бормочет он. А затем садится на колени, опускается практически до самой земли и наклоняет разбитую голову несчастной вбок. – Но волосы отрезаны, – еле слышно говорит он, чтобы лишь я могла его услышать.
– Ты искал волосы Изабель, – наконец-то поняв, говорю я.
Симон снова встает и подходит ближе.
– Да, – понизив голос, подтверждает он. – Думаю, оставить волосы предыдущей жертвы у тела новой – его навязчивая идея. Как ты сказала, «отбросить старое». – Он хмурит брови, а из-за теней, отбрасываемых фонарем, это выражение смотрится еще суровее. – Если это так, то в произошедшем нет ничего хорошего.
Разумеется, в произошедшем нет ничего хорошего, но, думаю, он говорит о чем-то другом.
– Почему?
Симон указывает на тело:
– Ты спугнула убийцу до того, как он закончил начатое.
Я чувствую, как кровь отливает от лица.
– Думаешь, он снова кого-то убьет?
Симон кивает:
– Возможно, даже сегодня вечером.
Я приваливаюсь к мраморному пьедесталу. Это моя вина. Лежащей здесь женщине я бы ничем не смогла помочь, но если бы привела стражу, а не бежала по улице, истошно крича, то, возможно, нам бы удалось схватить убийцу. Вместо этого я подтолкнула чудовище к поиску новой жертвы его болезненных потребностей.
– Нужно выяснить, кто она, – глухо говорю я. – Скорее всего, мадам Эмелин ее знает.
– Согласен.
Симон зовет одного из стражников и просит привести мадам. А затем опускает фонарь и прислоняется к основанию статуи рядом со мной.
– Зачем ты сегодня вышла из дома, Кэт? – тихо спрашивает он. – Ты же прекрасно знала, насколько это опасно.
Как я могу ему объяснить? Он ни за что не поверит. Порой я и сама не верю – и уж точно не понимаю.
– Я не собиралась нарываться на неприятности, – шепчу я. – И вообще была в святилище.
– Осматривала леса?
– Нет. – Я откидываю голову на пьедестал и закрываю глаза, чтобы сдержать подступающие слезы. – Просто любовалась луной.
К моему облегчению, Симон больше не задает вопросов. Минуты ожидания тянутся медленно, а толпа, собирающаяся вокруг храма, только растет. Через некоторое время Симон скользит рукой по мрамору, чтобы отыскать мою ладонь – и, не встретив сопротивления, он переплетает наши пальцы. Это похоже на извинения, но я не могу понять за что. Возможно, за то, что он заставил меня смотреть на плод деяний этого человека… чудовища. Или за то, что скрыл от меня часть сотворенного им. Или за то, что накричал на меня, когда нашел.
Наконец возвращается стражник, которого послали за Эмелин. Симон отпускает мою руку и выпрямляется. Я тоже отталкиваюсь от пьедестала, чтобы встретить их. Но рядом со стражником оказывается не мадам. Это Реми.
Симон хмурится.
– Где мадам Эмелин? – спрашиваю я.
Скрытые тенями глаза Реми устремляются ко мне:
– Она мертва.
Глава 30
Перрета. Изабель. Николь. Эмелин.
Конечно, Симон не осознает этого, но, прикрепляя к стене лист с именами погибших, он чувствует за них ту же ответственность, что и архитектор за свой список. И ту же решимость не добавлять в него новых имен. Эскизы снова висят на стене, как и карты. А вместе с ними – рисунки, сделанные после вчерашних убийств.