Расследование официально возобновлено, а Симон восстановлен в должности венатре. Поначалу граф пытался обвинить его в том, что он сам настаивал на виновности торговца. Вот только Симон перед своим отъездом передал Верховному альтуму запечатанное письмо, где подробно изложил свои доводы против прекращения расследования. А если добавить к этому и подписанные рекомендации альтума из Мезануса, то неудивительно, что верховный священнослужитель Коллиса встал на сторону Симона. И градоначальнику пришлось уступить.
Предположения Симона о Беатрис, убитой новобрачной, – единственное, что он успел обсудить с мадам Эмелин. Оставив меня в доме архитектора, за первые пару часов Симон посетил несколько таверн, чтобы как можно больше людей узнало о его возвращении, так что к мадам он попал незадолго до моего прихода. Когда я спросила, почему женщина у двери мне соврала, он пожал плечами и ответил, что, скорее всего, меня приняли за жену, искавшую мужа.
Меня совершенно не удивило, что Удэн смог вспомнить кое-какие подробности о Беатрис – например, что цвет ее волос походил на те, что Симон нашел у Перреты. Все считали, что ее убил муж, – тот исчез из города. А Удэн не желает вновь попадать под подозрение, поэтому ведет себя осмотрительней, когда его расспрашивают.
Жулиана послушно записывает по памяти ночные расспросы, пока Удэн расхаживает из стороны в сторону перед стеной. Думаю, Симон терпит его присутствие лишь потому, что именно он опознал убитую прошлой ночью Николь. А то, что младший сын графа близко знал каждую жертву, натолкнуло его на мысль, что это не просто так.
– Смерть Эмелин не похожа на другие, – говорит Удэн.
Видимо, проведя последние несколько часов с нами, он возомнил себя знатоком. Кузен Симона указывает на рисунок, на котором изображено тело Эмелин, найденное на кухне ее дома… на той самой кухне, где еще несколько дней назад мы с Жулианой пили с ней чай.
– Ей перерезали горло и разбили лицо, но затем вырезали язык, а не глаза.
А еще ее не насиловали, как остальных, но об этом знаем только мы с Симоном.
– Ты уверен, что ее убил тот же человек? – спрашивает Удэн.
Пропитанный кровью локон волос, который Симон достал изо рта Эмелин, лежит сейчас на льняной салфетке перед ним. Его усталый взгляд устремлен вдаль, пока пальцы обводят край ткани.
– Уверен, – тихо говорит он. – Убийство Эмелин – это послание мне. Преступник пытается сказать, что заставил замолчать единственного человека, который давал нам ответы.
Ламберт качает головой:
– По-моему, ты считаешь этого безумца слишком умным.
– Наоборот, – отвечает Симон. – Я недооценил его, поэтому он на два шага впереди.
– Возможно, он впереди потому, что ты сидишь тут и ничего не делаешь, – говорит Удэн.
Симон сужает глаза, смотрит на кузена:
– Не помню, чтобы я просил тебя о помощи.
– Тебе она явно нужна, – огрызается Удэн. – Половину того, что ты знаешь, рассказал я. Иначе ты даже не услышал бы имени Николь.
Вместо того чтобы ответить на это нелепое заявление, Симон достает из портфеля стопку исписанных пергаментов и начинает их перебирать.
– Знаешь, зачем я ездил в Мезанус, кузен? – спокойно спрашивает он.
Удэн складывает руки на груди:
– Думаешь, я вообще заметил, что ты уезжал?
Симон вытаскивает листок из стопки и внимательно изучает написанное.
– Я советовался с человеком, который руководил множеством расследований, подобных нашему. – Он замолкает на мгновение, но Удэн не вмешивается. – Поэтому я обсудил с ним некоторые детали убийств Перреты и Изабель и выслушал его мнение. Он согласился с большинством моих теорий.
– Это должно меня впечатлить?
– А еще он отметил несколько моментов, на которые мне следует обратить внимание, – продолжает Симон, словно пропустил последнее мимо ушей. – Например, что мне следует внимательнее присмотреться к тем, кто участвует в расследовании или внимательно за ним следит. – Он переводит взгляд на своего двоюродного брата. – Так что мне очень интересно, где ты провел этот вечер.
Румяные щеки Удэна бледнеют.
– Ты же видел меня в таверне.
Симон даже не моргает.
– Я видел тебя за час до убийства. Кто-то может подтвердить, что ты оставался там, когда я ушел?
– Реми Лафонтен подтвердит, – выплевывает Удэн.
– Обязательно спрошу у него, – спокойно говорит Симон. – А пока твоя помощь больше не требуется.
Удэн несколько секунд смотрит на него, переводит взгляд на Ламберта, выходит из комнаты и хлопает дверью. Когда звук тяжелых шагов затихает, повисшую тишину нарушает лишь скрип пера Жулианы и жужжание мух, кружащих над окровавленным локоном. Симон разгоняет их рукой.
– Думаю, нам стоит промыть эти волосы, пока кровь полностью не засохла.
Конечно, задача довольно отвратительна, но я переживу: Симон все еще злится на меня, поэтому стоит предложить ему помощь. Он жестом указывает мне на дверь. Я заворачиваю волосы в льняную ткань, несу на кухню и прошу у мадам Дениз миску с теплой водой.
Коса толщиной с мой мизинец, длиной – с предплечье. Я аккуратно поднимаю ее с ткани, к которой она присохла.
Не ожидала увидеть вас так скоро.
Услышав хриплый голос, я вздрагиваю и озираюсь по сторонам. Мадам Дениз продолжает помешивать что-то в кастрюле на огне, словно ничего не слышала. Я опускаю волосы в миску. Вода переливается через край, капая на стол. Вытерев разлитое краем салфетки, я погружаю остальную часть косы под воду пальцем.
…Не ожидала… вас… скоро… увидеть вас… не ожидала…
На этот раз слова постепенно стихают и растворяются в тишине, как кровь в воде.
Словно кровь и говорит со мной.
А может, и не со мной. Такое чувство, что я подслушиваю, как кто-то говорит с другим человеком или… с самим собой.
Дрожащими руками я обхватываю косу под водой и сжимаю в кулаке, выдавливая алые нити, каждая из которых наполнена нежным шепотом с хриплыми нотками, которые можно услышать у людей, пристрастившихся к сконии. Шепотом мадам Эмелин.
Я поспешно смываю как можно больше крови. А когда становится возможно различить хотя бы оттенок волос – вытаскиваю их, отжимаю розовую воду и вытираю насухо чистыми участками льняной салфетки. Пока я несу косу наверх, слова просачиваются сквозь ткань вместе с водой, заставляя ускорять шаг, чтобы поскорее от них избавиться.
Симон едва бросает взгляд на волосы и говорит только:
– Светлые.
Жулиана, судя по всему, закончившая переписывать наши разговоры, смотрит, как я вытираю руки о юбку.
– Что теперь?
Он встает и берет перо, которое только что положила кузина.
– Для начала впишем первую жертву.
Симон подходит к списку имен, прикрепленному к стене, и дописывает в самом верху: «Беатрис».
– Ты уверен? – спрашиваю я.
Симон поворачивается.
– Уверен. Меня сейчас волнует другой вопрос: есть ли другие жертвы между ней и Перретой. – Он опускает перо на стол. – К сожалению, у нас нет возможности это расследовать. Он начал убивать с пугающей скоростью.
Будто скорость – самое пугающее в происходящем.
– Но самое ужасное в том, – продолжает Симон, повернувшись спиной к стене, – что ему сошло с рук первое и только Солнце знает, сколько еще убийств. Поэтому он чувствует себя всесильным и непревзойденным. Сейчас он наслаждается этим расследованием. Для него это игра, и его радует, что наконец-то появился противник, с которым можно посостязаться.
– В этом он ошибается, – говорит Жулиана и указывает сначала на себя, а затем на меня и Ламберта. – У него четыре противника.
Симон смотрит на меня:
– Думаю, прошлой ночью он узнал о Кэт.
Я отворачиваюсь к стене, чтобы скрыть румянец.
Жулиана и Ламберт знают, что прошлой ночью мы нашли Николь, но не знают, что Симон обнимал меня, осознав, что мне ничего не угрожает, или что он держал меня за руку, пока мы ждали Эмелин.
Симон оглядывается через плечо на Жулиану:
– И, без сомнений, он знает о тебе. А значит, вы обе в опасности. Пообещай мне никуда не ходить без Ламберта или меня. – Он переводит взгляд на меня. – И ты тоже. Особенно ночью.
Я скрещиваю руки на груди, вспоминаю недавний поступок Удэна…
– Мне нужно работать.
Сомневаюсь, что кто-то сможет подкрасться ко мне, пока светит луна.
– Работай днем, даже если из-за этого ты не сможешь больше помогать мне.
Я поворачиваюсь к нему лицом:
– Ты ведь понимаешь, что я не проститутка? А все его жертвы…
– Конечно. – Симон краснеет. – Но он вскоре переключится на других женщин.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я.
– Потому что я на его месте поступил бы именно так.
Глава 31
Архитектору выделили отдельные места, но он предпочитает сидеть во время богослужения в День Солнца среди простых людей, каждую неделю выбирая новую скамью и новый ряд. Все уголки святилища должны поражать красотой и одухотворять, так что это прекрасная возможность оценить свою работу. А мне нравится наблюдать за людьми. Их благоговейный трепет перед убранством святилища заразителен.
Сегодня мне прекрасно видно Монкюиров на галерее второго уровня. Симон – рядом с Жулианой. Это глупо, но во мне просыпается зависть от того, что она может, не скрываясь, стоять так близко к нему. Если бы кто-нибудь узнал, что я разгуливала по этой самой галерее с Симоном в темноте – еще и держась за руки, – ему бы пришлось публично заявить о своих намерениях.
Вот только бы знать, каковы его намерения. В то утро, когда Симон уезжал в Мезанус, он явно показал, что его чувства выходят за рамки дружбы или сотрудничества в расследовании. А еще – переживал, что убийца нацелился на меня. Но что будет, когда все это закончится?
У меня ни опыта, ни навыков.
Знаю, Симон не хочет зависеть от графа, но сомневаюсь, что ему понравится, если я стану вмешиваться в его дела. Будет ли он считать благотворительностью, если архитектор наймет его или найдет ему работу? Я кошусь на магистра Томаса, чей пристальный взгляд и мечтательная улыбка обращены к южному окну с витражом, где цветочные лепестки собраны в громадное колесо. Утренний солнечный свет пробивается сквозь стекло, отбрасывая цветные узоры на переднюю часть святилища. Их спроектировал не магистр – его предшественник, и я вижу в его глазах восхищение и зависть.