– Тогда заплачу я, – поднимаясь, говорит магистр Томас и замирает рядом со мной.
Хотя Берта продолжает возмущаться, к нам подходят несколько селенаэ с жесткой раскладушкой в руках. Целительница рассказывает, как лучше поднимать Маргерит, не отнимая руки от ее окровавленной головы, даже когда они направляются к воротам.
– Она хочет, чтобы ты знала: все будет хорошо, она тебя любит, – остановившись на мгновение, говорит женщина-селенаэ, а затем переводит свои странные серебристые глаза на архитектора. – Нам будет что обсудить позже, любитель Солнца.
– О чем она? – спрашиваю я магистра Томаса, когда они уходят.
– Ох, Кэт, – вздыхает он и снова обнимает меня, касаясь моей кожи влажной от слез бородой. – Я не знаю, с чего начать. Не понимаю и половины происходящего.
Реми возвращается с Симоном, который держит в руках фонарь, скорее всего, полученный от сестры на колокольне. Остановившись, Ремон складывает руки на груди и сверлит взглядом венатре:
– Я нашел его в саду.
Симон кивает, даже не замечая направленный на него гнев.
– Я обыскал периметр аббатства, – говорит он. – На стене в саду свежая грязь, словно кто-то взобрался на нее.
Магистр Томас удивленно моргает:
– А откуда ты здесь взялся, Ремон?
Реми хмурится от вопроса:
– Проследил за Кэт и нашим дорогим венатре. Они перелезли через стену, чтобы попасть в аббатство, а я решил через ворота, как нормальный человек. Когда Кэт закричала – взломал замок и попал внутрь.
– А почему ты вышел сегодня из дома? – требовательно спрашиваю я, хотя знаю ответ.
– А ты? – приподняв бровь, спрашивает Реми.
Симон поднимает фонарь над пропитанной кровью травой:
– Тело лежало здесь?
– Сестра Маргерит. Она еще жива, – говорю я, неосознанно сжимая руку, залитую ее кровью.
Я стараюсь.
– Правда? – Глаза Симона расширяются. – Она что-нибудь помнит?
Я качаю головой:
– Она была без сознания. Селенаэ забрали ее.
– Поговорю с ней позже, если очнется. – Симон оглядывает гостиную. – Настоятельница там? Она мертва?
– Да, – выдыхаю я.
Он с сочувствием смотрит на меня:
– Можешь не ходить туда со мной, если не уверена, что выдержишь это.
Несмотря на его слова, я следую за ним вместе с Реми и магистром Томасом.
Остановившись на пороге, Симон осматривает комнату. Кто-то накрыл тело матери Агнес простыней, что, не сомневаюсь, расстраивает его: значит, оно лежит не так, как оставил убийца.
– Властью, дарованной мне, как венатре Коллиса, – говорит он таким серьезным голосом, какого я никогда у него не слышала, – приказываю вам немедленно покинуть помещение, чтобы я мог изучить улики.
Сестры послушно проходят мимо него, оставляя несколько свечей в комнате. Магистр Томас сжимает мою руку и отстраняется.
– Пойду проведаю сестру Маргерит.
Я захожу вслед за Симоном внутрь, а Ремон замирает в дверях, скрестив руки на груди и наблюдая за мной с непроницаемым выражением на лице.
Симон трет щеки и вновь вживается в роль венатре, к чему я уже привыкла.
– Соболезную твоей утрате, Кэт. Знаю, она много для тебя значила. – Он тяжело вздыхает. – Ты хорошо знаешь ее и аббатство. Как думаешь, что здесь произошло? Как убийца смог попасть сюда?
Я обвожу взглядом комнату. Единственное, что стоит не на своем месте, – стул, о который я запнулась. Ноги матери Агнес прикрыты простыней, но сквозь нее видны очертания сандалий. Да и ключи висели у нее на поясе под рясой. Я всегда опасалась, что это может случиться.
– Она полностью одета, – говорю я. – И находится недалеко от двери. Думаю… думаю, она сама впустила убийцу.
– Ты хочешь сказать, она знала его? – спрашивает Реми.
– Она давно ослепла, – огрызаюсь я. – И ее легко могли обмануть, особенно если она кого-то ждала.
Остается лишь молиться, чтобы только Маргерит знала, что настоятельница ждала магистра Томаса.
Симон приподнимает простыню, чтобы взглянуть на тело.
– Убийца использовал то же оружие, – тихо говорит он себе под нос. – Но не тронул ни волосы, ни глаза. – Он приподнимает ткань повыше. – Кто-нибудь нашел… а-а!
Симон протягивает руку и вытаскивает косу, которая упала на пол. На свету сразу становится видно, что она сплетена из крашеных рыжих волос Эмелин.
– Что ж, это подтверждает мои предположения, хоть мне и непонятно, почему он не закончил свой ритуал.
– М-может, его спугнула сестра Маргерит, – заикаясь, говорю я. – Она лежала так, словно уползала от кого-то. И у нее отрезаны волосы.
Симон бросает взгляд на Реми, а затем вновь смотрит на тело матери Агнес.
– С нею еще что-нибудь сделали? – еле слышно спрашивает он.
– Нет-нет. – Я качаю головой. – Только ударили сбоку по голове.
Возможно, убийце помешала кромешная темнота в комнате и неожиданное появление Маргерит.
– Как думаешь, почему он не… – Я даже не могу закончить фразу.
– Еще не знаю, – отвечает Симон. Он опускает простыню и, поднявшись на ноги, рассеянно растирает кровь по тыльной стороне ладони. – Возможно, это другой убийца. Возможно, кто-то узнал о волосах.
– Ты сказал – он переключится на других женщин, – напоминаю я.
Он кивает:
– Да, и с учетом того, что настоятельницу убили похожим оружием, я практически уверен, что это его рук дело. Мне просто хотелось бы знать, что он использовал.
– Возможно, вот это.
Мы поворачиваемся к Реми, и он кивает в сторону стола матери Агнес.
На нем поверх бумаг и бухгалтерских книг лежит знакомый предмет. Он весь в крови и кусочках плоти – даже рукоятка, – но все равно видно знакомый блеск золота.
Благословенное Солнце и скрытый тьмой Ад, только не это!
Симон протягивает мне косу и быстро направляется к столу.
– Кэт, запомни, как он лежит, – просит он, а затем принимается изучать молоток с нескольких ракурсов.
Уверена, этот момент я запомню не хуже, чем могла бы Жулиана.
Симон слегка подталкивает молоток.
– Тяжелее, чем я предполагал, – бормочет он и осторожно берет молоток в руки, чтобы вынести на более яркий свет. – Кажется, покрыт… золотом? – Симон крутит его в руках, изучая малейшие детали. – Никогда не видел ничего подобного, но размер совпадает с ранами. Убийца мог его использовать при всех убийствах. Возможно, даже в первый раз.
Реми прислоняется плечом к дверному косяку, не сводя с меня зеленых глаз. Я встречаюсь с ним взглядом, молю сделать или сказать что-нибудь, чтобы остановить этот кошмар. Но его губы беззвучно произносят фразу, которую архитектор говорил нам бесчисленное количество раз: «Что посеешь, то и пожнешь».
Происходящее сейчас – лишь моих рук дело.
– На этой стороне что-то выгравировано. – Симон приподнимает молоток, чтобы показать мне, а в его голосе звучат нотки возбуждения. – Запоминай все, Кэт. Жулианы сейчас нет, поэтому придется записывать все по нашим общим воспоминаниям. Да и ты, – он кивает Реми, – тоже сможешь подтвердить состояние молотка.
Я даже кивнуть не могу, а вот Реми кивает – правда, натянуто и коротко. Симон подходит к кувшину на маленьком столике у стены. Он не полный, но воды как раз хватает, чтобы очистить золотую головку. Опустив кувшин на место, венатре вытирает кровь рукавом. И все это тянется так долго, словно само время замедлилось.
Симон наклоняет молоток к свече, и я закрываю глаза, не желая видеть, как изменится выражение его лица.
– Вручается… – начинает он и резко замолкает.
«Вручается магистру Томасу из Искано, Шестому мастеру-архитектору святилища Коллиса. Да будет благословенна его работа Всеосвещающим Солнцем».
Но Симон не читает надпись вслух, позволяя повиснуть молчанию. И в этой непрерываемой тишине мое сердце разбивается на тысячи осколков.
Глава 37
Зажмурившись и сжав губы, я опускаю голову ниже.
– Кому-то из вас знаком этот молоток? – наконец спрашивает Симон.
Я так сильно сжимаю челюсти, что не могу выдавить ни слова.
– Да, венатре, – отвечает Реми, впервые произнося его титул с уважением. – Знаком.
Вновь воцаряется тишина – не менее чем на двенадцать ударов сердца.
– И у вас есть какие-нибудь предположения о том, как он здесь оказался?
– Он пропал, – говорит Реми. – Его украли у архитектора.
– Когда? – допытывается Симон. – При каких обстоятельствах?
Я смотрю на Реми мокрыми от слез глазами. «Прошу, – безмолвно молю его я. – Не говори ничего. Не рассказывай ему».
– Меня не было дома в ту ночь. – Реми переступает порог комнаты и направляется ко мне. – Спроси у той, кто был.
Возможно, он считает, что таким образом дает мне шанс искупить свою вину, но это больше походит на предательство. Симон сосредотачивает взгляд на мне.
– Катрин?
Я медленно поворачиваюсь к нему. От боли в его глазах кажется, будто кто-то вонзил кинжал в мое и без того разбитое сердце. Реми подходит и кладет руку мне на поясницу.
– Меня тоже там не было, – хрипло признаюсь я.
Это правда, даже если и звучит как ложь. Но Симона не провести.
– Кэт, – тихо говорит он. – Что ты недоговариваешь?
Я сжимаю губы, не желая губить двух самых важных для меня людей.
А Реми не выдерживает и нарушает молчание.
– Его украла Перрета, – говорит он.
Единственное, что меня утешает, – му́ка в его голосе.
– Она пришла к магистру Томасу в ночь своей смерти, и они поссорились. Тогда Перрета схватила молоток, разбила модель святилища, а затем ушла, забрав инструмент с собой. – Реми останавливается, чтобы вздохнуть, а затем продолжает: – По крайней мере, мне так сказали.
Симон не сводит с меня взгляда.
– Понятно. – С молотка, который он сжимает в руке, капает на пол вода с кровью, тут же просачиваясь между камней. – Ты знала об этом, Кэт?
Я киваю, всей душой желая возненавидеть Реми и в то же время мысленно благодаря его за то, что он оказался достаточно сильным, чтобы сказать правду, когда я не смогла.