Ламберт оглядывается на него:
– Да, я слышал твои умозаключения сегодня утром. – В его пренебрежительном тоне прекрасно слышно, что он думает о мнении брата.
– А вдруг этот сумасшедший действительно напал на настоятельницу, чтобы причинить боль Катрин? И теперь нацелился на Жулиану? – настаивает Удэн.
– Она никогда не выходит одна, – возражает Ламберт. – Да и Симон не переживает о ее безопасности.
Удэн складывает руки на груди:
– А стоило бы. Это он втянул ее в расследование.
Ламберт сжимает пальцами переносицу:
– Я не стану спорить с тобой об этом посреди улицы, брат. Тем более перед госпожой Катрин, учитывая, через что ей пришлось пройти. – Он переводит взгляд на меня. – Позволите проводить вас в святилище? Уверен, вам не терпится вернуться к работе.
Не сказала бы, что «не терпится» – подходящее слово, но Реми просил меня не задерживаться.
– Спасибо, сэр. Буду благодарна за компанию.
Удэн с хмурым видом наблюдает, как я принимаю предложенную Ламбертом руку. А говорил, не ревнивый!
– Не за что, котенок, – доносится его крик нам вслед, когда мы удаляемся от Дворца Правосудия.
На секунду меня охватывает чувство вины за то, что я никак не отблагодарила его за то, что он тайком провел меня к магистру Томасу, но стоит ему назвать меня этим отвратительным прозвищем, как чувство исчезает.
Ламберт ведет меня окольным путем, чтобы не проходить мимо дома Монкюиров и не столкнуться с Симоном. Но зато отсюда открывается прекрасный вид на святилище. Облака висят довольно низко, закрывая вершины квадратных башен, отчего здание выглядит более благословенным, чем в дни, когда светит солнце. По крайней мере, мне так кажется.
«Наши жизни коротки и быстротечны, как фазы луны, – сказал архитектор. – И нет ничего важнее, чем подарить людям место, наполненное надеждой, красотой и смыслом».
Святилище переживет его и всех нас. Магистр Томас пожертвовал семьей, чтобы внести свой вклад в достижение этого идеала. Дело его жизни – если вспомнить замечание матери Агнес – клетка, которую он выбрал для себя. Да и она поступила так же. Опасаясь всю жизнь переходить из клетки в клетку (ведь брак, даже добровольный, – тоже клетка), она выбрала ту, которая приглянулась больше.
И убийца тоже держит свое чудовище в клетке, когда это необходимо, но какая внешняя клетка сдерживает его?
Я останавливаюсь словно вкопанная. Убийца и монстр находятся в одной клетке.
– Что-то не так, госпожа? – спрашивает Ламберт, вынужденный остановиться вместе со мной.
А я в этот момент лихорадочно обдумываю эту мысль. Вот в чем суть метода Симона! Он пытается понять, что сдерживает чудовище, а затем пытается сопоставить это с человеком.
Но его методы изменились. Как и цели.
Убийца хочет того, чего не может заполучить.
Но хочет ли он этого до сих пор – или стремится к чему-то новому?
– Катрин?
Я вскидываю глаза и вижу прямо перед собой лицо Ламберта.
– С вами все в порядке? – спрашивает он с озабоченным видом.
– Да, – кивнув, отвечаю я. – Все в порядке. Просто задумалась.
– Симон прилагает все усилия, чтобы отсрочить суд над магистром, – говорит Ламберт, щадя мои чувства тем, что не упоминает про казнь. – Сегодня утром он заявил моему отцу, что такой умный человек, как архитектор, никогда бы не оставил то, что могло бы сразу привести к нему. Он считает, это ложное доказательство.
Симон так сказал? Уверена, дело здесь не только во мне… и не только в магистре Томасе. И не в возможных будущих жертвах. Дело в том, что это правда. К тому же есть вероятность, что убийца оставил молоток не для того, чтобы очернить кого-то другого. Вдруг архитектор, – или, например, то, что он олицетворяет, – каким-то образом влияет на преступника?
– Эти… эти слова приносят мне большое облегчение, – заикаясь, выдавливаю я.
Щеки Ламберта розовеют от моей благодарности.
– Я рад, что могу хоть немного успокоить ваши страхи.
Мы продолжаем подниматься в гору, и я замечаю, что старший сын графа расправил плечи и выше задирает подбородок. Наверное, мои эмоциональные порывы – не стану называть их флиртом – возымели несколько больший эффект, чем мне хотелось. Не хотелось бы верить, что Удэн прав и его брат ревнивее, чем он. А вот к Жулиане стоило бы прислушаться. Ведь она говорила, что Ламберту приятна мысль стать спасителем женщины…
Как бы ни льстило мне такое внимание, я никогда не думала о себе как о девице в беде. Не особо приятный образ.
Ламберт прочищает горло:
– Полагаю, вы придете на похороны настоятельницы. Сегодня вечером.
В моей голове столько мыслей, что я и забыла об этом. По поверьям галлийцев душа отправляется за пределы Света Солнца на первом закате после смерти. И, чтобы не дать душе блуждать по миру, до этого времени тело умершего не оставляют без присмотра.
– Да, – отвечаю я. – Магистр Томас хотел, чтобы я пошла.
– Это правильно, – соглашается Ламберт. – Я, ох… Мой отец назначил меня представителем от нашей семьи на похоронах, а Симон попросил понаблюдать за теми, кто придет.
Значит, самого Симона там не будет. Он надеется, что его отсутствие побудит убийцу явиться? Или не хочет встречаться со мной? И вдруг я понимаю, что Ламберт ждет моего ответа на какой-то вопрос.
– Что?
Его щеки становятся свекольно-красного цвета.
– Я спросил – могу ли я сопроводить вас туда?
Ох, Солнце, не стоит это поощрять.
– Меня беспокоит, что это может не понравиться семье леди Женевьевы, – напоминаю я о его невесте. – Но не думаю, что они оскорбились бы, приведи вы леди Жулиану. Ей прекрасно бы удалось запомнить всех, кто появится на похоронах, а ее присутствие стало бы для меня большим утешением.
Нижняя губа Ламберта дрожит:
– Не думаю, что это возможно. Ей нездоровится. Ну, вы понимаете.
Он так расстроился, что я поддаюсь порыву и похлопываю его по руке.
– Мне жаль, – говорю я, стараясь не показывать, что знаю о болезни их матери. – Наверное, на это очень тяжело смотреть.
– Вы правы. – Он моргает, стараясь обуздать свои эмоции. – Как и в том, что подумают люди, если увидят нас прогуливающимися в вечернее время. Спасибо, что указали на это.
– А вам спасибо за заботу о моем благополучии.
Мы как раз доходим до северной части святилища, которая чуть ниже, чем другие стороны, – из-за особенностей рельефа. Здесь намного меньше людей, и я замечаю Реми среди тех, кто смотрит на нас с крыши.
– Мне следует вернуться к работе. Позвольте еще раз поблагодарить вас за вашу помощь сегодня.
Перед тем как уйти, Ламберт вежливо кланяется и спрашивает позволения навестить меня завтра. И я не нахожу в себе сил отказать ему, прекрасно понимая, как он рисковал ради меня сегодня.
А еще потому, что он – моя единственная связь с магистром Томасом.
Хотя дождь ослабевает, а после полудня небо и вовсе проясняется, Реми рано уходит с работы, а за ужином объявляет, что отправится в аббатство со мной. Мне следовало догадаться, что он настоит на этом. Когда мы проходим мимо увитых лозами стен квартала селенаэ, я заглядываю в окна в надежде увидеть, где Маргерит. Но вряд ли увижу.
Селенаэ не пускают посторонних в свой квартал, особенно ночью, если сами не выдадут особое приглашение. Любого, кто попытается проникнуть внутрь, – обычно это пьяницы или подростки, поспорившие со своими друзьями, – ловят и тут же выводят за стену. Но если во мне есть частичка крови селенаэ – что они станут делать, если я зайду и потребую встречи с подругой?
Растущая луна поднялась над крышами, и мне слышны песни в ее честь, которые доносятся из квартала. Но Реми, кажется, ничего не замечает. Его мышцы напряглись, а на лице появилась испарина, как только мы прошли сквозь ворота аббатства. Их еще не починили после того, как он сломал их прошлой ночью.
– Как думаешь, они откроют ее лицо? – шепчет он.
Я вздрагиваю:
– Солнце! Надеюсь, что нет.
К счастью, сестры завернули мать Агнес в чистый саван из вышитого шелка. Несколько людей в толпе тихо обсуждают подобное расточительство, но я-то знаю – ткань из сундука в ее комнате. Не раз я пробиралась туда, чтобы восхититься богатством, которое она сохранила в этом сундуке после брака. Мне всегда было интересно: ей было жаль лишиться дорогих тканей – или они вызывали у нее воспоминания?
Мое сердце сжимается от тысячи картин прошлого, вспыхнувших в голове. Мне так и не удалось попрощаться с настоятельницей, поблагодарить ее за то, что подарила мне безопасный и надежный дом в детстве. Магистр Томас говорил мне, что у нее осталось не так много времени, но мне она почему-то казалась вечной.
Ламберт стоит недалеко, у задних рядов в часовне, всматривается в лица всех входящих людей. Увидев нас, он кивает с серьезным видом. Рядом с ним застыл Удэн, выражение лица которого гораздо менее приятно. Он считает, что на мать Агнес напали, чтобы причинить боль мне и Симону. Оставленный молоток вбил клин между нами и вынудил его не обращаться ко мне при расследовании. А Жулиане становится все хуже, и Симону остается лишь помощь Ламберта.
Благодать и Свет Солнца, а что, если убийца добивался именно этого? Хотел лишить Симона помощников и вынудить продолжать дело в одиночестве? Поиграть с венатре, как кошка с истерзанной мышью, прежде чем отправиться на очередное убийство?
Означает ли это, что теперь под ударом Ламберт? Нужно как-то предупредить его.
Когда солнце начинает садиться, все выходят в сад, распевая прощальные молебны. Мелодия, доносящаяся из квартала селенаэ, сливается с ними в полнейшей гармонии. Но, похоже, никто не возражает против подобного богохульства. На самом деле никто больше этого не замечает.
Никто, кроме человека в сером плаще, стоящего позади всех и распевающего баритоном совсем другую песню. Когда солнце скрывается за горизонтом, а песня достигает крещендо, стоящий вдалеке Грегор поворачивается и встречается со мной взглядом. Сейчас, когда луна – единственный источник света, я вижу все н