– Значит, не перелом? – спрашиваю я.
Она опускает его ногу на койку.
– Судя по эху, все суставы целы, хотя есть небольшая опухоль от смещения. И растяжение, но не разрыв.
Я открываю рот:
– И ты определила это по звуку?
– И по ощущениям. – Афина встает и выдвигает ящик шкафа. – Не сомневаюсь, ты тоже смогла бы так, а может, и больше, если бы тебя обучили.
Судя по ее рассказу о Хире, полноценными целителями могут стать только те, кто владеет магией крови, но мне почему-то никогда не приходило в голову, что это относится ко мне.
Афина достает рулон плотной ткани и садится обратно.
– Я перевяжу тебе ногу, адрианин, чтобы уменьшить опухоль, – говорит она.
Он стискивает зубы:
– Меня зовут Симон.
Афина замирает и переводит взгляд на меня:
– Симон из Мезануса? Венатре?
Я киваю:
– Граф считает его виновным во всех убийствах, а теперь – и в убийстве его дочери. Поэтому Симона ищут стражники.
Кузина пристально смотрит на меня:
– И ты привела его сюда?
– Он невиновен. – Я скрещиваю руки на груди.
– Меня не волнует, виновен он или нет, – огрызается она. – Меня волнует, сожжет ли городская стража мой дом, разыскивая его.
– Никто не видел, как мы сюда шли, так что его не станут здесь искать.
– Это ты так думаешь.
Афина вновь переводит взгляд на ногу Симона и начинает быстро перебинтовывать ее.
А у меня в голове возникают образы бед, которые я навлекла на селенаэ. Уже второй раз в жизни.
– Прости. Я не знала куда пойти, – шепчу я.
Афина вздыхает:
– Думаю, больше и некуда.
Несколько секунд в комнате царит молчание.
– Я уйду, – прочистив горло, говорит Симон. – Если мое нахождение здесь подвергает вас опасности…
– С такой лодыжкой ты далеко не уйдешь, – связывая концы бинта, бормочет кузина, а затем указывает на меня. – Показывай свою руку и то, что так обильно намазали адрианским жиром.
Симон хмурится:
– Это бальзам. И его там немного.
Фыркнув, Афина разматывает ткань с моей ладони и убирает ее.
– Даже днем я бы учуяла его за квартал. – Она подносит мою руку к лунному камню. – Темная ночь, Катрин! Что случилось?
Сейчас, когда не приходится бороться за наши с Симоном жизни, на меня накатывает усталость. И сил рассказывать что-то нет совсем.
– Порезалась о стекло.
– Нужно наложить швы, – добавляет Симон. – Ты можешь зашить рану?
– Зашить? – Афина кривится от отвращения. – Нет, только если она хочет выглядеть как наш дядя – ходячий гобелен.
Вытащив чистый лоскут шелка из кармана халата, она стирает маслянистый бальзам с пореза.
– Что еще этот адрианин сотворил с твоей рукой своими неумелыми попытками помочь?
Мое лицо вспыхивает, и я тут же бросаюсь на защиту Симона:
– Он обработал порез чистым спиртом. Наверное, даже раскаленное железо жгло бы меньше.
– Серьезно? – Афина бросает взгляд на него. – А это хорошо. Твой Симон прощен.
Его имя придает серьезности ее насмешливой похвале. Она заканчивает промывать раны, кладет три круглых кровавых камня мне на ладонь, а затем медленно оборачивает все тканью.
– Понадобится не меньше шести часов, – говорит она.
Я смыкаю пальцы вокруг камней, пытаясь понять, как они работают: мое осязание усилилось только в определенной области.
– Разве они действуют не как лунные камни? – спрашиваю я. – Я чувствую их только на руке.
Афина собирает грязные бинты.
– Мы не до конца понимаем, как они действуют. Камни крови отдают много магии, но их металлические жилы удерживают ее на небольшом радиусе. Наши предки называли это свойство maegnetis, что означает «крепко удерживающий магию».
– Похоже на магнетизм, – говорит Симон, и Афина с удивлением смотрит на него. – Я не верю в магию, но в Мезанусе часто использовали магнитные камни, которые притягивали или разворачивали железные гвозди, даже не касаясь их. Некоторые врачи считают, что с их помощью можно воздействовать на мысли сумасшедших, если правильно расположить камни на голове.
Кузина кивает:
– Ваше адрианское слово произошло от нашего. Но я сомневаюсь, что камни крови способны излечить безумие. А что касается магии – пусть Катрин все объяснит сама. – Она наклоняется и укладывает лодыжку Симона на мягкий стул, чуть выше уровня кушетки. – Ближайший час держи ее приподнятой. А ты, – она переводит взгляд на меня, – выглядишь так, словно не спала несколько дней.
– Так и есть.
– Тогда тебе тоже стоит прилечь, – говорит она. – С любыми проблемами справляться легче, если встречать их отдохнувшей.
– Обязательно отдохну, – обещаю я. – Но сначала нам с Симоном нужно поговорить.
Зевнув, Афина поворачивается, чтобы уйти.
– Я возвращаюсь в постель. Не вздумайте будить меня до обеда, если только дом не начнет гореть.
Подтащив еще один стул к койке, я опускаюсь на него. Симон молча смотрит в потолок.
– Я сожалею о смерти Жулианы, – шепчу я.
Судорожно вздохнув, он быстро моргает, словно старается сдержать слезы.
– Я подвел ее, – говорит он. – Подвел, как и своего отца. Нужно было позволить стражникам арестовать меня.
– Симон, ты не виноват в ее смерти. Как я не виновата в смерти строителей святилища. – Я лезу в карман, вытаскиваю тонкую прядь волос и кладу ему в руку. – Я нашла их обернутыми вокруг запястья Жулианы.
Он садится и ощупывает волосы, пытаясь определить их длину.
– Это невозможно.
– Они тоже с головы Маргерит, – говорю я. – Это легко определить по длине и цвету. Она заплетала волосы в две толстые косы. Прядь, видимо, из второй. Жулиана умерла от рук убийцы. – Я делаю глубокий вдох. – И это Удэн. Всех этих людей убил он. И именно он убедил твоего отца, что преступник – ты.
Проснувшись, я понимаю, что моя голова лежит на груди Симона. Нижняя половина тела прижимается к стене, но его правая рука обнимает мои плечи, притягивая к себе. Длинные пальцы медленно перебирают мои волосы, выбившиеся из прически. Я не помню, как уснула, – только то, как начала дрожать от усталости и озноба и как Симон пересадил меня к себе на койку. Она не так широка, чтобы на ней удобно разместились два человека, но определенно помогает то, что его нога все еще лежит на табуретке. Поэтому, хоть тело и ноет, боль в основном вызвана травмами.
– Проснулась? – тихо спрашивает Симон.
– Да, – сознаюсь я. – Но не хочу двигаться.
Симон пожимает вторым плечом:
– Никто и не заставляет.
– Ты хоть немного поспал?
– Нет. Твоя кузина недавно заглядывала сюда, чтобы проведать нас. Вернее, я думаю, что это была она. Я до сих пор ничего не вижу.
Я улыбаюсь в его рубашку, хотя и понимаю, что пора рассказать про магию луны.
– То есть сейчас полдень?
– Думаю, уже несколько часов пополудни.
Сердце замирает от этих слов. Интересно, Афина рассказала Грегору, что я не только вернулась в квартал, но и притащила беглого адрианина? Скорее всего, нет. Узнай он об этом, уже пришел бы сюда и вышвырнул бы обоих за стену.
– О чем думал все это время? – спрашиваю я.
– О том, что неважно, кто убил Жулиану, – отвечает он. – Я подвел ее, как подвел своего отца. Оставил их один на один с чудовищем. Только у отца это был огонь. А у Жулианы – Удэн.
Я приподнимаюсь, чтобы посмотреть на него:
– Симон, ты же не хотел, чтобы так случилось.
– Да, но они все равно погибли.
В дверях возникает Афина.
– О, ты наконец проснулась? – спрашивает она. – У меня есть немного хлеба и тушеного мяса. А еще стоит приготовить вам ванну. – Поморщившись, она разворачивается и уходит.
Мы с Симоном решаем сначала поесть, а потом поговорить. Я так давно не ела, что не позволяю себе брать следующую ложку, пока не досчитаю до десяти, чтобы желудок не взбунтовался. Сидящий напротив меня Симон ест так же медленно, но, думаю, из вежливости, а не по отсутствию аппетита.
– Где сегодня Хира? – спрашиваю я у Афины.
Уверена, она помогает не только на кухне и не только с больными, но я видела ее только здесь.
Кузина подливает мне в миску супа.
– Я отправила ее погостить у подруги, – говорит она. – Твое появление утром напугало ее, а встреча с адрианином расстроила бы еще больше.
Я опускаю взгляд на свою еду.
– Прости. Я не подумала.
– Честно говоря, ты вообще много о чем не подумала. – Афина вешает котелок на крючок в очаге. – Например, о том, что ты скажешь Грегору.
– А ему обязательно знать, что я здесь?
– Или ты сама скажешь ему, или это сделаю я, – уверенно отвечает Афина. – Он староста квартала. И обязан об этом знать. И уж точно этого заслуживает.
Я вытираю подбородок тканевой салфеткой, стараясь избегать взгляда кузины.
– Что-нибудь придумаю.
– Придумай. И что насчет твоего адрианина? – спрашивает она.
Симон поднимает на нее глаза, и на лице кузины появляется улыбка.
– Ты собираешься объяснять ему, почему пришла сюда?
Думаю, следует начать с самого простого.
– Как оказалось, я наполовину селенаэ, – бормочу я.
Симон фыркает:
– Я уже и сам понял.
Он не продолжает, но мне требуется несколько секунд, чтобы набраться смелости и посмотреть на него. На его лице нет и намека на отвращение или ужас. Просто ждет, пока я продолжу.
– Тебя… тебя это не беспокоит? – наконец спрашиваю я.
– А должно? – наморщив лоб, интересуется он.
Наверное, он не понимает, что я имею в виду.
– Возможно.
Симон протягивает руку через стол и аккуратно накрывает мою ладонь, чтобы не задеть рану.
– Кэт, никому не дано выбирать родителей. Солнца свет, неужели ты думаешь, я бы выбрал своих?
– Нет, – признаю я.
Он ждет еще несколько минут, но я продолжаю молчать.
– У меня такое чувство, что ты и сама узнала недавно, – говорит он. – Когда?
За это время столько всего произошло, что я уже толком не помню, какой сегодня день. Но, к счастью, Афина решается вмешаться в наш разговор.