Поежившись от осознания того, насколько ужасно то, что предстоит сделать, я прижимаю камень к руке и закрываю глаза. Я ожидала, что придется постараться, чтобы услышать мысли, но голос Жулианы обрушивается на меня громко и яростно, словно град.
…Мое Солнце мое Солнце я знала что это сделал ты ведь это ты убил маму за что тени съели твою печень и теперь она жаждет крови…
Мысли расходятся в разные стороны, как молнии в небе. Одни стихают в забвении, другие несколько раз ударяют в одно и то же место, прежде чем переключиться на что-то другое.
…Тебе не убить меня потому что я уже убивала тебя сотни раз Симон я скажу ему скажу ему и отец убьет тебя как убил ее…
Мне отчаянно хочется выпустить руку Жулианы, но я не могу этого сделать. Ведь ее никто не слышал при жизни.
…Мое Солнце я всегда знала что это ты тени что возникают у меня перед глазами дают мне мудрость Симон Симон это ключ Симон это замок дай мне поспать дай мне поплакать о сохранении души…
В мыслях нет никакой связности. Никакой рациональности. Никаких пауз. Словно я пытаюсь напиться из водопада, который обрушивается мне на лицо.
…Ты думаешь я не запомню этого но я запомню и расскажу все моему Солнцу моему Солнцу теперь я знаю что это ты и ты убил матушку…
Осознав, что мысли Жулианы повторяются, я скидываю ее руку. Свет и Благодать, как она жила с этим? Может, ее безумие было вызвано неумением остановить поток мыслей?
Передернув плечами, я снова прячу камень в карман и потираю покалывающие пальцы о бедра. Поток мыслей стих, но отчаяние и боль Жулианы все еще отдаются в моей крови.
Я ощущаю, как волосы на затылке встают дыбом, и поднимаю глаза. Через открытую дверь на меня с улицы сердито смотрит граф Монкюир.
– Мисс Катрин?
Я вздрагиваю. Напротив меня, там, где недавно стоял Удэн, сейчас Ламберт. В одной руке он сжимает молоток, второй придерживает отполированную крышку.
– Вы в порядке? – спрашивает он.
– Да, спасибо, – с трудом выдавливаю я. – Я закончила читать благословение. Вам нужна помощь?
Ламберт качает головой:
– Нет, спасибо. Думаю, вы поймете мое желание сделать это в одиночку.
– Пойму.
Его отца больше не видно, но, я уверена, он поджидает снаружи.
– У вас есть запасной выход? Я бы предпочла не сталкиваться еще раз с вашим братом.
– Конечно. – Ламберт кивает в сторону кухни и кладет молоток, чтобы двумя руками взяться за крышку гроба.
– Спокойной ночи, Катрин.
– Спокойной ночи… Ламберт.
Зайдя на кухню, я останавливаюсь у двери, чтобы вывернуть плащ на лунную сторону. И перед самым выходом на улицу замечаю, как Ламберт в последний раз смотрит на лицо сестры.
Глава 55
Симон расхаживает по коридору на костылях, когда я возвращаюсь к Афине. Но, как только я переступаю порог, он выпускает их из рук и сжимает меня в объятиях.
– Я прождал тебя больше часа, – отстранившись, говорит он и обхватывает мое лицо руками.
Мне отчаянно хочется, чтобы он поцеловал меня, но этого не происходит.
– Ты узнала все, что хотела? – появляясь у него за спиной, спрашивает Афина.
– И да, и нет. – Я отступаю от Симона, ведь мне еще нужно объяснить ему суть магии крови. – Ее мысли сумбурны и бессвязны. Но она много думала о Симоне, словно хотела что-то сказать ему.
– Кто хотел мне что-то сказать? – спрашивает Симон.
Я тяжело вздыхаю:
– Жулиана.
Симон моргает:
– Ты говоришь так, словно только что разговаривала с ней.
– Ну, в каком-то роде так оно и было.
Его взгляд устремляется к Афине:
– Это еще одна разновидность магии, которой обладают селенаэ? Вы разговариваете с мертвыми?
– Да, – отвечаю я. – Не все селенаэ умеют это делать. И не только это.
На его лице отражается легкий испуг, и я сомневаюсь, что мои объяснения смогут его успокоить.
– Вы можете обсудить это позже, – говорит Афина. – Нас ждет Грегор.
Если я хочу помириться с дядей, мне следует уступить, но сегодня вечером мне нужно вернуться домой – хотя бы для того, чтобы не ставить под удар сестер Света, если Удэн или граф придут за мной в аббатство.
– Я не могу, – наконец решаюсь я. – Нам с Симоном нужно поговорить.
Кузина хмурится:
– И что мне сказать Грегору, когда он спросит, где ты?
Я наклоняюсь, чтобы поднять костыли Симона.
– Скажи ему, что я следую своим инстинктам и ему не стоит пытаться удержать меня.
Вздохнув, Афина уходит, а я помогаю Симону добраться до кухни. С тихим стоном он опускается на стул.
– Не хочу становиться еще одним камнем преткновения в твоих отношениях с семьей.
– Это не имеет к тебе никакого отношения, – говорю я. – Родные сами отказались от меня. Так что только мне решать, когда вернуться.
Симон нервно ерзает на стуле:
– Ты расскажешь мне, как смогла поговорить с Жулианой?
Я опускаю глаза на свои руки, чтобы не встречаться с ним взглядом.
– Это мало походит на разговор. Скорее на подслушивание.
– Я слушаю.
Я сжимаю кулаки.
– Мысли – мои, твои, любого – отдаются у нас в крови. Когда человек умирает, кровь сохраняет его последние мысли. – Симон приоткрывает губы, чтобы задать первый из множества вопросов, но я продолжаю, не давая вставить ни слова: – И я могу услышать их, прикоснувшись к крови или воспользовавшись камнем крови.
В этот раз он даже не пытается заговорить, а я не знаю, что еще сказать.
– Вот, пожалуй, и все, – через несколько секунд говорю я. – Когда я осознала, что со мной происходит, решила, что схожу с ума, как Жулиана. Ведь она слышала голоса мертвых женщин. Поэтому я боялась кому-нибудь об этом говорить.
Симон усмехается:
– Даже я бы не поверил.
– А сейчас веришь? Или показать?
Его улыбка исчезает:
– Вряд ли ты захочешь узнать мои мысли.
Я не признаюсь, что уже слышала их.
– Это все, что дает тебе эта магия? – его голос пропитан предвкушением. – Или есть что-то еще?
Я прикусываю нижнюю губу:
– Есть еще кое-что, но даже Грегор не понимает, как это происходит. И это одна из причин, почему он хочет, чтобы я вернулась.
– Полагаю, это также одна из причин, почему ты не хочешь возвращаться. – Симон делает глубокий вдох. – Итак, ты отправилась услышать последние мысли Жулианы. Ее кровь. Что она сказала?
Я пересказываю водопад разрозненных мыслей.
– Я услышала больше, чем от других жертв, но обычно в мыслях больше осмысленности. Хоть мне и кажется, что она говорила об Удэне.
– Или о ком-то еще, близком ей. – Симон смотрит в одну точку на стене, прокручивая все в уме. – Пока тебя не было, я много думал. – Он трясет головой, словно пытается прояснить мысли.
Предположив, что он говорит о графе, я киваю, но внезапно слышу:
– А что, если это Ламберт?
– Ламберт?
– Он вписывается в общую картину, – заявлет Симон. – Умный, физически развитый, вовлечен в расследование, сохранил нездоровую привязанность к матери, воспитывался властным отцом, детство омрачено трагедией, нет друзей, трудности с женщинами…
– Половина из этого подходит и Удэну, – протестую я.
– Но все вместе – только Ламберту.
Я качаю головой, не соглашаясь:
– То, что он не ходит на Дорогу удовольствий и о его помолвке договорился отец, не означает, что он не ладит с женщинами.
– Согласен, – признается Симон. – Но вдруг он завидует тому, с какой легкостью это удается Удэну.
Любому мужчине из богатого квартала это далось бы с той же легкостью, что Удэну… вот только Ламберт живет с ним в одном доме.
– Все равно это не имеет смысла, – говорю я. – Ламберт помолвлен с леди Женевьевой. Если у него и были какие-то трудности, они закончились.
– Возможно, следует искать смысл во временны́х рамках, – предполагает Симон. – Часто убийца переходит от фантазий к действию из-за какой-то беды, которая не в его власти. Например, потеря любимого человека. Или что-то, отчего жизнь полностью меняется. Например, женитьба. Но, чтобы преступник начал действовать, его привычный мир должен пошатнуться.
Я качаю головой:
– Ты сказал, что все началось с Беатрис. Что тогда случилось?
Симон пожимает плечами:
– Умерла леди Монкюир?
– Нет, это еще двумя годами раньше, – возражаю я. – И почему между убийством Беатрис и Перреты прошло так много времени?
– Между первой и второй жертвами всегда больше всего времени. – Симон поднимает лицо вверх, словно ответ написан на потолке. – К тому же остается вероятность, что мы просто не знаем о каких-то жертвах.
– Симон, – шепчу я. – А что, если леди Монкюир была первой?
По его реакции сразу понятно: он со мной не согласен. Он старательно отводит взгляд и чешет щеку, на которой отросла легкая щетина.
– Кэт, Ламберт боготворил ее. Что, если он искал подобных отношений? Женщину низкого происхождения, которую бы он возвысил до дворянки?
«Стать спасителем для кого-то», – говорила Жулиана о брате. И я видела, как это желание обратилось против меня, хотя и выражалось в простой доброте. Я дохожу до дальней стены кухни и разворачиваюсь.
– Нет, не понимаю, как это связано.
– Подумай сама, – настаивает Симон, когда я прохожу мимо него. – Беатрис была проституткой, а потом вышла замуж. А вдруг его разозлило, что она предпочла ему другого?
Я качаю головой:
– Я знала Перрету, Симон. Она бы никогда не отказалась от замужества. Так почему для нее и других все закончилось так плачевно?
Разворачиваюсь вновь – под его неотрывным взглядом.
– Уверен, ответ кроется в том, что убийца сделал с телами.
Я останавливаюсь и хмуро смотрю на Симона:
– Он испытывал отвращение. Считал, что эти женщины не заслужили даже смотреть на него.
– Вот именно. – Симон кивает. – Он упивается своим превосходством.
И все же Ламберт всегда ведет себя скромно и неуверенно, в отличие от его высокомерного брата. Я качаю головой и продолжаю расхаживать по комнате: