Я быстро киваю.
– Как я и предполагала, в балке огромная трещина. Она может разломиться в любой момент. – Я начинаю подниматься на ноги. – Позвольте показать вам на модели.
Магистр толкает меня обратно еще до того, как я успеваю сделать хотя бы шаг.
– Не переживай. Как думаешь, останавливать ли работы?
Архитектор всегда доверял мне, но никогда не принимал такие важные решения, не проверив все лично. Я сглатываю.
– Думаю, необходимо разобрать всю секцию лесов.
– Мне этого достаточно. – Он со стоном поднимается с колен, и я понимаю, что одежда на нем не та, в которой он со мной прощался. – Первые рабочие прибудут в течение часа. Начнем разбирать леса, как только на стройплощадке соберется достаточно людей.
Экономка начинает суетиться на кухне, распиливая буханку хлеба длинным ножом, а затем добавляя к нему ломтики сыра и мяса. Магистр Томас наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб.
– Приведи себя в порядок и немного отдохни. А когда придешь в себя, сможешь… – Его голос затихает, а дыхание слегка ускоряется. – Ты сама увидишь, что нужно сделать, – заканчивает он.
Госпожа Лафонтен сует в руки хозяину наспех приготовленный завтрак, прежде чем он выходит из кухни.
А как только мы с ней остаемся наедине – заставляет меня съесть ломтик хлеба с маслом и вытаскивает чан для мытья. После дождя все бочки снаружи переполнены, поэтому госпожа Лафонтен наполняет все свободные чайники и котелки, которые влезают на огонь, чтобы согреть мне воды. Спустя час, за который я успеваю дважды задремать в кресле, она удовлетворенно кивает.
И, как только я оказываюсь в теплой воде, споласкивает мои вещи в небольшом тазу.
При виде крови на них меня охватывает нестерпимое желание соскрести с кожи даже малейшие капельки. Экономка только потакает мне, тщательно счищая грязь с моих ботинок и подливая горячей воды мне в чан, как только очередной чайник вскипает на огне. Настаивает на том, чтобы полностью распутать и расчесать мои волосы – на это вполне мог бы уйти весь день, не будь она такой умелицей.
Когда мои густые кудри укрощены и уложены заново, экономка достает с высокой полки сухую простыню – в нее можно завернуть меня два раза.
– Ложись спать. А когда проснешься, отправишься на встречу с венатре. И мы, наконец, оставим позади эту историю.
– Он из Мезануса, – говорю я. – Ты знаешь, где это?
– Никогда не слышала. – Она ведет меня в комнату, словно собирается переодеть и уложить в постель. – Хватай свои ботинки, еще понадобятся.
Я удивляюсь ее словам, но послушно выполняю требование. А как только мы доходим до дверей мастерской архитектора – замираю от полнейшего шока. Куски великолепной модели святилища разбросаны по полу. Несколько массивных стен уцелело, но весь пол усыпан крошечными каменными блоками и комками раствора. На широком выступе под закрытыми ставнями кучками лежат крошечные осколки цветного стекла из миниатюрных витражей. Некоторые разложены по образцу, словно магистр Томас начал собирать их вновь.
– Что произошло? – шепчу я в ужасе.
– Эта девчонка и произошла. – Госпожа Лафонтен берет метлу и расчищает путь к лестнице. – Магистр сказал не говорить о ней плохо, и я не буду, но и хорошего вы от меня не услышите.
Перрета это сделала? Но как?
Битое стекло блестит на половицах даже там, где уже подмели, поэтому я влезаю в ботинки. Но прежде чем выпрямиться, поднимаю скомканный пергамент, лежащий у моих ног. Тот самый, на котором написаны имена погибших. Видимо, его сорвали со стены и бросили через всю комнату. Я поднимаю глаза. Золотого молота тоже нет на месте.
Вот как Перрета посеяла этот хаос. В нос бьет аромат ее духов, напоминая об ужасной сцене в переулке.
Желудок сжимается, а глаза заволакивает слезами, когда я смотрю на обломки. На ремонт и переделку уйдет несколько месяцев. Вот что имел в виду магистр Томас.
– Ну же, – прислонив метлу к стене, зовет экономка с нижней ступени лестницы. – С этим разбираться будешь после того, как хорошенько выспишься.
Я в оцепенении прохожу мимо мастерской и поднимаюсь по ступенькам. Предположение, что госпожа Лафонтен собирается уложить меня в постель, оказалось верным. Но я не сопротивляюсь. Меня снедает беспокойство: любой, кто узнает о случившемся, предположит, что магистр Томас разозлился на Перрету.
Но была ли его злость достаточно сильной, чтобы убить ее?
Достаточно сильной, чтобы так поиздеваться над телом? Что-то в это не верится.
И не поверю. Никогда.
Но так ли подумает венатре?
Глава 6
Я проспала практически до полудня. Пока натягивала чистую рабочую юбку, еле сдерживала слезы от боли из-за синяков и ссадин на животе и пояснице. Ободранная кожа протестовала против каждого прикосновения ткани и любого движения. Все это напоминало о том, как мне повезло остаться в живых, но в голове постоянно всплывают слова и видения, которые возникли, пока я падала. Часть меня все еще верит, что прошлой ночью умерла именно я.
Даже в ботинках я стараюсь осторожно ступать по полу, проходя мимо мастерской. Ставни еще опущены, но меня радует темнота. Кажется неправильным, что Благословенное Солнце сияет так ярко, когда все в нашей жизни перевернулось с ног на голову и висит на волоске.
Но мое настроение немного меняется, когда я вижу молодого человека, сидящего за кухонным столом. Он поднимает глаза и ухмыляется мне. За последние полгода черты его лица, кажется, увеличились достаточно, чтобы соответствовать гигантскому носу, а над верхней губой вместо тонких редких волосков появились солидные черные усы. Когда он встает, чтобы поприветствовать меня, я понимаю, что он все еще выше меня на десяток сантиметров.
– Светлого дня, Реми! – восклицаю я, бросаясь в его объятия. – Рада тебя видеть.
Раскаты смеха в его груди резонируют с моими, когда он сжимает меня в ответ. Но, прежде чем мне удается раствориться в его объятиях, я вдруг вспоминаю, как мы расстались прошлой осенью. А помнит ли он?
Я отстраняюсь, чувствуя неловкость. Грубые руки Реми обхватывают и сжимают мое лицо, пока ярко-зеленые глаза ищут встречи с моими. Он сжимает губы зубами, и я невольно повторяю это движение. О да, он помнит.
Реми морщит лоб:
– У тебя теперь другие глаза.
– Чепуха, – возражает госпожа Лафонтен из-за стойки на другом конце кухни.
Судя по запахам и тому, что удалось разглядеть краем глаза, она готовит любимые блюда сына.
– Нет, правда. – Реми склоняет голову набок. – Раньше были темнее, а сейчас внешние края… четче.
У меня карие глаза, вернее, смесь карего и голубого. И то, что он так хорошо знает их цвет – или думает, что знает, – говорит о многом.
– Это просто свет.
Экономка гремит двумя чугунными кастрюлями так громко, что мы с Реми отскакиваем друг от друга. Ей явно не нравится то, что происходит между нами, а я и сама не уверена, что именно происходит.
Уезжая на дальнейшее обучение в Лютецию, Реми поцеловал меня на прощанье в щеку, как брат сестру, и сказал: когда он вернется, все изменится. Я предположила, что он говорил о проверке умений, которую сможет пройти после обучения, если на то будет воля Солнца. А потом он назвал меня по имени – впервые – и снова поцеловал. Но теперь уже в губы. И совсем не по-братски.
Нет, я не посчитала свой первый поцелуй противным, но и не ощутила того трепета, которого ожидала. Возможно, его перекрыло мое удивление.
…Реми садится обратно и отодвигает для меня соседний стул, словно между нами и не было ничего странного.
– Когда ты приехал? – заняв предложенное место, спрашиваю я.
Он косится на свою мать.
– Рано утром.
– Значит, ночуешь где-то недалеко от города, – делаю вывод я. – Почему не стал добираться?
– И поднимать всех на уши перед сном? Маме нужно как следует высыпаться. – Госпожа Лафонтен бросает на сына хмурый взгляд через плечо, а Реми улыбается в ответ. – Хотя, я слышал, она все равно плохо спала из-за вчерашних волнений.
От этого напоминания у меня тут же пропадает аппетит.
– «Волнения» – не то слово, которое бы я выбрала.
– Ох, чуть не забыла, – прерывает нас экономка. – Приходил венатре. Хотел поговорить с тобой, но я сказала, что ты спишь и собиралась сама прийти к нему, как вы договаривались.
– Венатре? – Реми удивленно распахивает глаза. – Ради Перреты проведут официальное расследование?
– Удэн Монкюир признался, что встречался с ней вчера вечером, – говорю я. – И это слышали десятки людей.
Плечи экономки напрягаются, а Реми наклоняется вперед, сосредоточив все внимание на мне.
– Сын графа – один из подозреваемых?
– Думаю, расследование по большей части затеяли, чтобы оправдать его, – отвечаю я. – И, скорее всего, поэтому венатре – не граф и не его старший сын.
– А кто?
– Его зовут Симон из Мезануса. Кажется, родственник Монкюиров.
Реми вновь откидывается на спинку стула.
– Что ж, тогда пусть их семья и разбирается.
– А ты знаешь, где это – Мезанус? Я никогда раньше не слышала.
Я рассматриваю тарелку с печеньем, стоящую между нами. Кажется, сейчас мой желудок даже одну печенинку не сможет переварить.
– Думаю, в Приции, – говорит Реми. – Недалеко от побережья.
Приция – это в нескольких днях пути на север от Галлии. И там говорят на другом языке. Вот только у Симона такого акцента нет.
Реми поигрывает вилкой на столе, вращая ее одним пальцем.
– Какой он?
– Венатре? – Я пожимаю плечами. – Сначала возражал против того, чтобы его назначали. Но, думаю, все сделает тщательно.
– Насколько тщательно?
Я снова пожимаю плечами, в этот раз – чтобы скрыть свое беспокойство.
– Думаю, я узнаю это, когда буду отвечать на его вопросы.
Или уклоняться от ответов на них.
– Тебе следует сообщить магистру, что ты приехал, Ремон, – резко говорит госпожа Лафонтен.
Раз она назвала сына полным именем, то не стоит с ней спорить. Я бросаю взгляд на его тарелку. На ней не осталось ни крошки – будто вылизал. Без сомнений, он скучал по маминой стряпне.