– А вы любите поспорить, да, мсье Диггори? У вас ершистый нрав. – Клод с любопытством посмотрел на меня, а потом наклонился измерить мой шаговый шов. – Уверяю вас, никакого злого умысла здесь нет. Просто мне видится, что для вас разумно искать дружбы с дражайшими Тулузом и Тьерри.
– И снова – почему?
– У вас с ними может быть больше общего, чем кажется на первый взгляд.
Я оглянулся на Бо. Тот нахмурился.
– Да уж, теперь все стало ясно как день.
Деверо вздохнул и встал, отряхнув грязь с вельветовых брюк. Фиолетовых вельветовых брюк.
– Если позволите мне высказаться прямо, господа… – Он повернулся ко мне. – Не так давно вам довелось испытать большое потрясение, а потому сейчас вы отчаянно нуждаетесь в близком общении платонического толка. Вашего наставника более нет на этом свете, братство отринуло вас. Ваше отвращение к самому себе посеяло раздор между вами и вашей женой. И, что даже важнее, оно посеяло раздор в вашей собственной душе.
Услышав эту неожиданную отповедь, я мгновенно вспылил:
– Вы меня даже не знаете, чтобы об этом судить.
– Быть может, вы правы. Но зато мне известно, что вы и сами себя не знаете. И пока не постигнете свою собственную суть, познать других людей не сумеете. – Клод щелкнул пальцами у меня перед носом. – Вам нужно прийти в чувство, юноша, дабы не покинуть этот мир, так и не найдя того, что вы ищете на самом деле.
Я сверлил его злобным взглядом, чувствуя, как от стыда у меня уже краснеет шея. И уши.
– И что же я ищу?
– Духовную связь, – ответил Клод просто, снова туго смотав мерную ленту. – Все мы ищем именно ее. Примите самого себя, примите других людей и тогда, возможно, вы наконец ее найдете. А теперь… – он развернулся на каблуках, весело улыбнувшись нам, – предлагаю вам отобедать. Вскоре мы продолжим путь в Домен-ле-Роз, где вы сразите публику своим мастерством владения клинками. Будьте здоровы!
И он ушел, напевая бодрую мелодию. Наступила тишина. Бо фыркнул.
– А он мне нравится.
– Да он же сумасшедший.
– Всем лучшим людям это свойственно.
Услышав это, я вспомнил о том, что еще мне говорили недавно. Резкие слова бесновались у меня в мыслях, жаждая крови. «Клод – своего рода коллекционер», – сказала Зенна. – «Он позволяет лишь самым лучшим и одаренным артистам вступить в свою труппу. Самым редким и необычным. Выдающимся и исключительным».
Мои подозрения все росли. Этот любопытный взгляд, многозначительная улыбка… возможно ли, что Клод знал мою тайну? Знал, что я совершил в Модранит? Вряд ли. Но все же… Моргана знала. И мне хватало ума понимать, что она не станет хранить это в тайне. Она разоблачит меня, когда это будет для нее выгоднее всего, и тогда меня ждет костер. Возможно, именно эту участь я и заслужил. Я ведь лишил человека жизни. Возомнил себя самим Господом…
Нет. Глубоко дыша, я отступил прочь от безумных мыслей. Усилием воли привел свой разум в порядок. В тишину. Но продлилась она лишь несколько секунд – очередной непрошеный вопрос пришел на ум.
Если Деверо и впрямь знал правду, могло ли это означать, что близнецы… тоже ведьмаки?
«У вас с ними может быть больше общего, чем кажется на первый взгляд».
Хмыкнув, я достал из ножен очередной клинок. За все годы, что я изучал колдовство, за все годы, что его изучала Лу, мы ни разу не слышали о ведьмах мужского пола. И вот теперь встретили еще двух, так скоро после Модранита? Вероятность подобного была очень мала. Нет. Не просто мала. Смехотворна.
«Клод – своего рода коллекционер».
Я закрыл глаза, сосредоточился и попытался очистить свой разум. От подобных догадок толку ждать не стоило. Сейчас у меня была одна цель – защитить Лу и пока что еще не знакомых мне братьев и сестер. Если они погибнут, узнать их мне уже никогда не доведется. Я вдохнул через нос. Выдохнул через рот. Отступил в свою крепость, наслаждаясь тьмой перед глазами.
Неважно, ведьмаки ли близнецы.
Неважно, знает ли Деверо обо мне.
Потому что если я не использую колдовство, я – не ведьмак.
Я не ведьмак.
Несмотря на эти мысли, во тьме замерцало золото, а затем – сначала тихо, едва слышно – запели голоса.
Ищи нас, ищи нас, ищи нас.
Я распахнул глаза.
Когда Бо кашлянул у меня за спиной, я подскочил и чуть не выронил нож.
– Ты ведь не собираешься в самом деле привязывать свою мать к этой доске, правда? – спросил он. – Ты ведь ее и обезглавить можешь ненароком.
В ответ я швырнул нож в центр мишени. Он вонзился глубоко рядом с первым.
– Ой, хватит уже рисоваться.
Бо встал и подошел ко мне, чтобы рассмотреть мишень получше. А потом, к моему удивлению, взял с моего ремня еще нож, оглядел его и метнул в цель.
Нож ударился о доску, как дохлая рыбина, и рухнул на землю.
Воцарилось молчание.
– Судя по всему… – Бо поправил пальто с тем достоинством, на которое еще был способен, – ни черта я в этом не умею.
Я невольно фыркнул. На сердце стало чуть легче.
– А разве кто-то сомневался?
Он самокритично усмехнулся и беззлобно пихнул меня в плечо. Бо был высок, но все равно на пару дюймов меня ниже.
– Когда у тебя день рождения? – выпалил я вдруг.
Бо изогнул бровь – такую темную, совсем не как у меня.
– Девятого августа. Мне двадцать один год. А что?
– Ничего.
– Я старше тебя, если ты это хотел узнать.
– Нет, не это, и нет, не старше.
– Брось, братец, я ведь сказал тебе, когда родился. Теперь и ты мне скажи. – Я промолчал, и он усмехнулся шире. – Молчание – лучший ответ. Ты и впрямь меня младше, верно?
Оттолкнув его руку, я направился к янтарной повозке, чувствуя, как у меня горит шея.
Внутри вдоль стен тянулись койки, пристроенные над и под полками, как кусочки мозаики. Вокруг лежали подушки. Они были шелковые, бархатные и атласные, пусть и потертые. По углам лежали сундуки, и еще там стояла видавшая виды стойка с костюмами и полуодетый манекен. Сердце сжалось у меня в груди.
Все это напомнило мне чердак Солей-и-Лун.
Не считая благовоний. В маленьком фарфоровом горшочке тлели ладан и мирра. Дым выходил через отверстие в крыше.
Я вышвырнул горшок в снег.
– Эй, полегче. – Бо увернулся от горшка и зашел следом за мной. – Тебя эти благовония чем-то лично обидели?
И снова я не ответил. Бо незачем было знать, что они напомнили мне о соборе. И… о нем.
Я рухнул на ближайшую койку, бросил сумку к ногам и стал искать в ней сухую рубашку. Нащупав вместо рубашки свой дневник, я достал его. Провел пальцами по потрепанной обложке. Пролистал смятые страницы. Возможно, было глупо и излишне сентиментально брать с собой нечто подобное, но я просто не мог его оставить. Едва осознавая, что делаю, я остановился на последней записи – о вечере, когда после сожжения Эстель я ходил на прием к королю.
К своему отцу.
Я читал слова, но даже не видел их. Все это время я очень старался не думать об отце, но теперь его лицо вновь всплыло у меня в мыслях. Золотистые волосы. Волевой подбородок. Пронзительный взгляд. И улыбка – та, что обезоруживала всякого, кто ее увидит. Он владел ею, как клинком. Впрочем, это было оружие даже более смертоносное. Клинок не мог обезоружить врагов короля, но улыбка – могла.
На должности шассера издали я наблюдал это всю жизнь. И лишь раз сумел увидеть лично, когда король пригласил меня отужинать с ним. Всю ночь он улыбался мне, и пусть даже в этот самый миг Лу корчилась в моей постели, сгорая заживо за грехи свой сестры, я ощущал, что меня наконец… видят. Ценят. Я чувствовал себя особенным.
Бо унаследовал эту улыбку. Я – нет.
С трудом сдерживая чувства, я спросил:
– Как выглядят наши сестры? Виолетта и Виктория?
Бо, изучавший содержимое ближайшего сундука, застыл. Его лица я не видел. Если принца и удивил мой внезапный вопрос, он ничем этого не показал.
– Они похожи на меня, наверное. И на нашу мать. Она родом с заморского острова. Это прекрасное королевство. Тропическое. Там куда теплее, чем в этой дыре. – Он махнул на снег вокруг и взял из сундука хрустальный шар. – Они близнецы, кстати говоря. И куда красивее нас с мамой. У них длинные черные волосы, а глаза – еще черней, и ни единого изъяна на лицах. Они будто сошли с картин – и именно как с картинами мой отец с ними и обращается. Поэтому ты их никогда не видел. Моих сестер редко выпускают из замка.
– А сколько им лет?
– Тринадцать.
– А что они… – Я подался вперед, желая знать больше, как можно больше. – Что они любят делать? Читать? Ездить верхом? Играть с оружием?
Бо обернулся и улыбнулся мне. Той самой улыбкой. Но на его лице она была другой – искренней.
– Если под «игрой» ты имеешь в виду жестокое избиение старшего брата, то… да. Они любят играть с оружием. – Он посмотрел на мой дневник. – Виолетта любит писать и читать. Виктория – не очень. Она предпочитает гоняться за кошками и докучать слугам.
Неведомое прежде тепло окутало меня при мысли об этом. Тепло, которое мне едва удалось распознать. То был не гнев, не унижение, не… стыд. Это было нечто иное. Это было… счастье.
И оно причинило мне боль.
– А что наш отец? – тихо спросил я. – Каков он?
Улыбка Бо померкла, и он бросил лютню, с которой только что возился, обратно в сундук. Затем снова посмотрел на меня и сощурился.
– Ты и сам знаешь, каков он. Не стоит видеть в нас сказку, Рид. Мы совсем не такие.
Слишком резко захлопнув дневник, я встал.
– Я знаю. Просто… У меня… – Я тяжело выдохнул и отбросил страх. – У меня никогда раньше не было семьи.
– У тебя и сейчас ее нет. – Бо раздраженно покачал головой, глядя на меня как на глупого ребенка, которого следовало отчитать. – Стоило догадаться, что ты сделаешь это. Попытаешься сблизиться со мной. – Шагнув ближе, он ткнул меня пальцем в грудь. – Слушай внимательно, братец. Это – не семья. Это петля. И если твой гениальный план пойдет прахом, все мы будем в ней болтаться – и ты, и я, и Виолетта, и Виктория, и все несчастные бастарды, которых наш отец успел натрахать в этой жизни. – Бо примолк, и его лицо едва заметно смягчилось, но лишь на миг. Он пинком открыл дверь повозки. – Лучше смирись с этим сейчас, иначе мы еще разобьем тебе сердце.