Роща. Последнее пристанище ведьм крови.
Мы с Анселем дождались конца процессии и сами присоединились к ней, направившись в чащу леса. Вскоре моих сапог коснулся хвост Абсалона. Хуже того, он был не один – рядом возникла черная лиса. Она скрывалась в тени неподалеку, через каждые несколько шагов вынюхивая меня и сверкая янтарными глазами. Ансель пока ее не заметил, но я знала, что скоро заметит. Скоро ее заметят все.
Я никогда не слышала о том, чтобы человеку доводилось привлечь к себе сразу двух матаготов.
Не зная, куда деваться от тоски, я уставилась на золотисто-каштановую косу Габи, которая виднелась впереди. Они с Исме сбавили шаг, когда мы вошли в серебристую березовую рощу. Снег усеивал тонкие ветви деревьев, освещенный мягким белым светом, – вокруг нас замерцали feu follet[12]. По легенде, они манили человека за собой к самым сокровенным его желаниям.
Мать когда-то рассказывала мне о девочке-ведьме, которая за ними пошла. С тех пор ее никто никогда не видел.
Схватив Анселя крепче, когда он увидел блуждающие огоньки, я пробормотала:
– Не смотри на них.
Он моргнул, остановился и потряс головой.
– Спасибо.
На березовых ветвях висела, мерно покачиваясь на ветру, дюжина глиняных горшков. Красновато-бурые символы, всегда разные, были изображены на каждом из них, и с большинства горшков свисали колокольчики-ветроловки с перьями и бусами. Несколько неукрашенных горшков, похоже, были такими древними, что символы на них уже давно осыпались. Ля-Вуазен и Коко одновременно достали из-под накидок одинаковые кинжалы. Каждая из них опустила воротник, провела лезвием по груди и свежей кровью нарисовала новые символы поверх выцветших. Когда они закончили, Исме подошла к ним, взяла кинжал и точно так же полоснула себя по груди.
Словно зачарованная, я смотрела, как она рисует на горшке своего сына последний символ. Когда Исме повесила его рядом с остальными, Ля-Вуазен обернулась к процессии. Все глаза обратились к ней.
– Да вознесется его прах и его дух. Покойся с миром, Этьен.
Исме сдавленно всхлипнула, и Ля-Вуазен склонила голову, завершая незамысловатую церемонию. Сестры поспешили утешить Исме.
Коко вышла из толпы и нашла нас. В глазах ее до сих пор блестели слезы. Она решительно запрокинула голову и тяжело вздохнула.
– Я не стану плакать. Не стану.
Я предложила ей руку, и она взяла меня под локоть, словно мы с ней и Анселем были звеньями одной цепи. Порез на ее груди все еще кровоточил, пропитывая ворот платья.
– Ты имеешь полное право плакать на похоронах, Коко. Да и вообще когда пожелаешь, раз уж на то пошло.
– Легко тебе говорить. От твоих слез не может вспыхнуть весь мир.
– Как же круто это звучит. – Она слабо хихикнула, и у меня потеплело на сердце. Очень давно мы не говорили с Коко вот так легко. – Здесь очень красиво.
Ансель кивнул на горшок Этьена, на котором все еще блестела кровь Исме.
– А что значат эти символы?
– Это чары.
– Чары?
– Да, Ансель. Чары. Они защищают наши останки от тех, кто мог бы использовать их в порочных целях. Наше колдовство живет и в нашем прахе, – объяснила Коко, когда Ансель нахмурился. – Если мы развеем его по земле, это лишь придаст нашим врагам сил. – На этом она виновато посмотрела на меня, но я только пожала плечами. Наши племена могут враждовать сколько угодно, но мы – не такие.
Слезы снова выступили на глазах Коко, когда она посмотрела на горшки. И на Исме, которая все еще причитала под ними.
– Я его даже почти не знала, – прошептала Коко. – Просто… все это… – Она обвела рукой рощу и понурила голову. Ее рука безвольно обвисла. – Все это из-за меня.
– Что? – Отпустив локоть Анселя, я повернулась к ней и схватила за плечи. – Нет, Коко. Ты ни в чем не виновата. Твой народ никогда не стал бы винить тебя за все, что здесь случилось.
– В том-то и дело, разве нет? – Она яростно утерла глаза. – Им стоило бы меня винить. Я их бросила. Дважды. Они мерзнут, голодают, им так страшно, а их собственной принцессе и дела до этого нет. Я должна была быть здесь, Лу. Должна была… не знаю…
– Что? Изменить погоду? – Я накрыла ее ладони своими и тоже утерла ей слезы. Они обожгли мне кожу, но я не отпрянула. Только быстро-быстро заморгала, чувствуя, что и сама вот-вот расплачусь. – Собственноручно одолеть Моргану? Ты ведь не знала, Коко. Не вини себя.
– Нет, знала. – Она сдернула венец с головы и сердито посмотрела на сверкающие рубины. – Как я могу возглавить этих людей? Как могу смотреть им в глаза? Я знала, что они страдают, и все равно сбежала, а им стало только хуже. – Она бросила венец в снег. – Никакая я не princesse.
К моему удивлению – возможно, потому что я уже позабыла, что он стоит рядом, – Ансель наклонился поднять венец. До невозможности бережно он водрузил его Коко на голову.
– Теперь ты здесь. Вот что важно.
– И ты наша принцесса, mon amour, – сказала Бабетта, возникая рядом. Она улыбнулась Анселю – искренне, не лукаво – и поправила венец. – Даже не будь ты принцессой по крови, сердцем ты осталась бы ею. Никому так не важны чужие судьбы, как тебе. Ты лучше всех нас.
Оба они смотрели на Коко с такой теплотой – с таким обожанием, – что у меня сжалось сердце. Да, выбор ей предстоял непростой. Что до Бо… его даже не было здесь, и он не мог предложить в качестве иного варианта свою симпатичную насмешливую физиономию. Посочувствовав Коко, я развернула подругу к себе.
– Они правы. Теперь ты делаешь все возможное, чтобы помочь своим. И когда Моргана умрет – когда я… В общем, после этого для твоего народа в Шато вновь найдется место. Нам нужно лишь идти к цели и ни на что не отвлекаться.
Коко быстро – безотчетно – кивнула, но оставалась все так же мрачна.
– Я не уверена, что моя тетка согласится к нам примкнуть, Лу. Она…
Ее слова заглушил громкий крик. Исме кинулась в толпу, лицо ее было совершенно безумно.
– Где Габриэль? Где она? – Она резко обернулась и завизжала: – Габриэль!
Сестры потянулись к Исме, даже сама Ля-Вуазен попыталась ее успокоить и утешить, но та не обращала на них внимания. Она подскочила ко мне, впилась в меня лихорадочным взглядом и до боли крепко сжала мои плечи.
– Ты видела мою дочь?
От страха у меня перехватило дыхание.
– Я не…
– Она могла пойти за feu follet? – Коко накрыла ладонь Исме своей и тщетно попыталась меня освободить. – Когда ты видела ее в последний раз?
Слезы покатились по щекам Исме и усеяли снег черными цветами. Это были бегонии. Их значение я знала от наставницы по естествоведению в Шато.
– Я… Я не помню. Во время шествия она была со мной, а потом я отпустила ее руку, чтобы закончить расписывать горшок Этьена.
«Берегись».
Вот что означали бегонии.
– Не волнуйся, – сказала одна из ведьм. – Габриэль ведь уже не в первый раз убегает. И не в последний.
– Уверена, с ней все хорошо, – добавила другая. – Возможно, она просто потрясена. Слишком много горя выпало на долю такой малышки.
– Мы все были рядом, – высказалась третья, озвучив мысли остальных. – Никто не сумел бы выкрасть ее прямо из ковена. Мы бы заметили это.
– Они правы. – Коко наконец удалось разжать пальцы Исме, и к моим плечам вновь прилила кровь. – Мы найдем ее, Исме.
Когда Коко посмотрела на меня, в ее глазах я увидела слова, которые она не решилась произнести вслух: «так или иначе».
Я вполуха слушала, как ведьмы расходятся по роще в поисках Габриэль.
В глубине души я знала, что произошло. Как же велика была радость Морганы, когда она обнаружила в лагере крови не одного, а сразу двух детей короля. Время, как и всегда, она рассчитала точно. Спланировала все до мелочей.
Двадцать семь детей. По словам мадам Лабелль выходило, что всего король зачал двадцать семь детей. Найти их, конечно же, не легче, чем иглы в стоге сена. Но Моргане упорства было не занимать. Я знала, что она их разыщет, истерзает и убьет. И все из-за меня.
– Смотрите! – крикнула незнакомая ведьма спустя несколько долгих минут. Все на поляне обернулись взглянуть, что она держала в руках.
Это была алая лента.
Пропитанная…
Кровью.
Я устало закрыла глаза, но воспоминание о голове Этьена возле моих ног быстро всплыло в памяти, и я распахнула их снова. Следующей будет голова Габриэль. Прямо сейчас, в эту самую секунду Моргана, возможно, истязает ее крохотное тельце. Она отрежет ей золотисто-каштановую косу и вспорет ее бледное горло…
Исме кричала все пронзительней, и остальные стали тревожно вторить ей.
Габриэль! Габриэль! Габриэль!
Ее имя эхом разносилось среди деревьев. Оно звенело и в моих мыслях. Будто в ответ все feu follet один за другим погасли, оставив нас в темноте. Ведьмы отчаянно пытались найти Габриэль с помощью колдовства, пусть даже понимали, что с ней случилось. Понимала и я.
Габриэль не ответила на зов.
И все мы знали, что она не ответит уже никогда.
Наконец Исме упала на колени, колотя снег и горько рыдая.
Я согнулась пополам, чувствуя прилив тошноты, но чья-то рука схватила меня за волосы и выпрямила в полный рост. Темные холодные глаза смотрели на меня.
– Возьми себя в руки. – Ля-Вуазен вцепилась мне в волосы еще крепче. Я пыталась вывернуться, едва сдерживаясь, чтобы не взвыть от боли, а она с мрачной решимостью наблюдала за этим. – Твое желание исполнено, Луиза ле Блан. Алые дамы примкнут к тебе в Цезарине, и я своими руками вырву сердце у твоей матери из груди.
Первое выступление
На следующий вечер, когда над Домен-ле-Роз сгустились сумерки, Клод вышел на городскую площадь. Сценой ему служил треснувший фонтан с чашей, полной снега и листьев. Обод заледенел, но Клод не поскользнулся ни разу. Он задорно плясал и ловкими пальцами наигрывал на мандолине бодрую мелодию. Зрители одобрительно кричали. Некоторые разошлись по парам и кружились в безумном танце, смеясь, а другие бросали под ноги Серафине лепестки цветов. Ее голос звенел над толпой. Страстный. Неземной. Слишком прекрасный для человека.