– Вот. – Я схватил его за локоть и подтолкнул к девушкам. – Отвлеки их.
Из-под его капюшона послышался лукавый смешок.
– С удовольствием.
Я ускользнул прежде, чем девушки успели последовать за мной.
Повозки Деверо стояли в переулке за палаткой Сен-Мартенов. Я надеялся, что там никто меня не потревожит. Удастся подумать немного, переодеться наконец. Умыться как следует. Я пробирался через толпу и вполуха слушал Зенну, кляня ее за сурьму. Что ж, по крайней мере, Зенна не стала красить мне губы в синий цвет, как самой себе. Она вскинула руку, начиная представление, и под ее ярким плащом блеснуло серебристое платье. На запястьях Зенны сверкали браслеты.
– Внемлите! Пусть трепет посеет средь вас сей мрачный, неслыханный, дивный рассказ…
Ее голос стал выразительней, насыщенней, мелодичней. Зрители притихли.
– О грозном драконе, прекрасной девице – и пылкой любви, что огнем завершится.
Ясно. Стихи.
Я шел дальше. Как и ожидалось, пиджак Деверо у меня забрал. Ветер холодил мою обнаженную кожу.
– Тараск был чудовищем лютым и гневным, Марта же – доброй и кроткою девой.
Все в толпе замерли, слушая историю. Даже дети. Я фыркнул и зашагал быстрее, дрожа от холода.
– Он пламя изверг, и, сомкнувши глаза, Марта мольбу вознесла в небеса…
Наконец я сбавил шаг. Остановился. Невольно обернулся.
Лицо Зенны было наполовину скрыто в тени. Она вскинула голову и сложила руки в молитве.
– «Избáви, Создатель, мой род от огня, пусть зверь пощадит их, возьмет лишь меня!» Зов ее эхом пронзил небосвод, и Тараск острый взор обратил к ней с высот. – Зенна распростерла руки, и развевающийся плащ у нее за спиной в мерцающем свете стал походить на крылья. Казалось, у нее даже засверкали глаза. – «Что за кушанье манит меня так дразняще? Нет ничего ее голоса слаще! Я обглодаю ее до костей!» И на землю Тараск опустился за ней.
Несмотря на холод, я не двигался с места – что-то в голосе и лице Зенны меня заворожило. Мне вспомнились слова матери.
«Тулуз и Тьерри Сен-Мартен – а может быть, и Зенна с Серафиной – не те, кем желают предстать».
Вместе с остальными я зачарованно слушал, а Зенна продолжала свой рассказ – о том, как семейство Марты, обезумев от страха, отдало ее дракону на заклание, как Тараск взял ее себе в невесты, и они полюбили друг друга. Как в конце концов Марту одолела тоска, и ей захотелось вернуться на родину, где отец втайне поджидал ее с волшебной цепью. С ее помощью он заковал Тараска и сжег собственную дочь на костре.
На этом Зенна посмотрела прямо мне в глаза. В ее взгляде сверкала искренняя ненависть. Я и сам ощутил, как она пылает у меня в груди.
К концу голос Зенны стал еще громче, набрал еще большую мощь.
– Сотряс небеса зверя яростный рев, и вырвался он из волшебных оков. Жестоко и быстро свершилась расправа – злодеев тотчáс же Тараск обезглавил.
Я увидел, как на другом краю площади светловолосая девушка рыдает Бо в плечо. Рыдает в голос. Но я не мог осуждать ее за это.
– Теперь бороздит он небесный простор, скорбя о любимой своей до сих пор. Земли солью он губит и сушит посевы, и не сможет никто избежать его гнева. Внемлите! Пусть трепет посеет средь вас сей горький, печальный, трагичный рассказ о грозном драконе, погибшей девице и о гневе его, что огнем завершится.
В последний раз Зенна тяжело выдохнула, и пар, точно дым, облачком сорвался с ее уст. Воцарилась мертвая тишина. Ничуть не смутившись, Зенна припала к земле в великолепном поклоне. Плащ заструился вокруг нее волнами звездного света. Так она и стояла, пока зрители наконец не обрели дар речи. Они рассыпались в аплодисментах, даже громче, чем после выступления Деверо и Серафины.
Я уставился на нее. Своими словами Зенна творила… нечто немыслимое. Когда она сказала, что Клод собирает вокруг себя лишь самых исключительных людей, я не слишком ей поверил. Но теперь понял. Теперь ощутил. Я не знал в точности, что за чувство испытал, но приятным назвать его было нельзя. Мое лицо запылало, горло сдавил ком. На короткие мгновения Тараск показался мне реальным, более чем реальным. И мне стало по-настоящему жаль чудовище, которое похитило себе невесту и обезглавило ее родных.
Родных, которые ее сожгли.
Никогда прежде я не задумывался о женщинах, которых сжег. Даже об Эстель. Я думал только о Лу, а она была другой. Лу не была подобна остальным ведьмам. «Как удобно, – сказала она перед нашей разлукой. – Ты просто видишь то, что хочешь видеть».
Выходит, я тоже сжигал своих соплеменников? Я никак не мог бы узнать об этом, но если бы узнал… такого откровения я бы не выдержал. Не смог бы вынести последствий, не смог бы искупить боль, которую причинил. Искупить любовь, которой лишил людей. Когда-то я считал, что ведьмы вовсе не способны на любовь. Но Лу доказала мне обратное. Мадам Лабелль и Коко доказали мне обратное.
Возможно, Лу не была подобна остальным ведьмам.
Возможно, это они были подобны ей.
Обескураженный этим открытием, я бросился к повозкам, не замечая никого вокруг. Но остановился, когда чуть не сшиб с ног маленького мальчика, и поймал его за воротник, чтобы удержать на ногах.
– Je suis désolé, – пробормотал я, отряхивая его рваное пальто. Плечи мальчика были очень худы. Истощены голодом.
Он прижал к груди деревянную куклу и кивнул, не поднимая глаз.
Не желая его отпускать, я спросил:
– Где твои родители?
Мальчик указал на фонтан. Зенна как раз вышла на бис.
– Я не люблю драконов, – прошептал он.
– Вот и умница. – Я посмотрел ему за плечо на палатку Тулуза и Тьерри. – Ты… идешь туда?
И снова мальчик кивнул. Что ж, может, не так уж он и умен. Я его отпустил.
Но когда дошел до янтарной повозки, не удержался и оглянулся. Мальчик вошел в палатку к близнецам. Лица Тулуза я не видел, но лицо мальчика мог разглядеть. Он попросил погадать ему по кристальному шару. Когда Тулуз разместил шар на столе между ними, прямо рядом с горшком благовоний, я напрягся.
У мальчонки явно и без того было мало денег. Не стоило ему тратить последнее на колдовство.
Вмешаться я не успел – кто-то поймал меня за локоть. Я тут же потянулся к ремню, но замер, узнав Тьерри. Волосы его были зачесаны назад, подчеркивая острые скулы и черные глаза. С едва заметной улыбкой он отпустил меня и кивнул на палатку. Я нахмурился, глядя, как мальчик дает Тулузу свою куклу – только теперь я осознал, что это поделка из дерева. У нее были рога и копыта. Приглядевшись, я смутно узнал силуэт – такой же был на этикетке вина Лу. Я попытался, но не смог вспомнить, как называется это существо.
Тулуз бережно взял куклу одной рукой, а другой погладил хрустальный шар.
В тумане показались образы: уже знакомый мне рогатый человек, властитель всех растений и зверей, и крылатая женщина с облачным венцом. Третьей появилась женщина с плавниками. Мальчик радостно захлопал, глядя, как она мчится по волнам.
И рассмеялся. Чистым, искренним смехом.
Я нахмурился еще больше.
Когда через минуту мальчик вышел из палатки, у него в ладони все еще лежала монетка… нет. Целая горсть. Тулуз ничего у него не взял. Напротив, дал еще. Я изумленно смотрел, как к столу подходит старушка.
– Почему ты не разговариваешь, Тьерри? – спросил я.
Он отозвался не сразу, но я ощутил его взгляд. Почувствовал, как он размышляет над ответом. Но больше я ничего не сказал – только смотрел, как Тулуз указывает на хрустальный шар. Старушка, однако, протянула ему руку, и Тулуз стал рассматривать линии на ее ладони. Морщинистые губы женщины расплылись в улыбке.
Наконец Тьерри вздохнул.
А затем… я услышал у себя в мыслях голос. Невозможный, но совершенно реальный. Как у Тулуза, только мягче. Бесконечно ласковый.
«Мы с Тулузом выросли на улицах Амандина».
Мне стоило бы удивиться, но нет. Только не после всего, что я уже видел. После всего, что сделал. Отчасти я обрадовался своей правоте – Тулуз и Тьерри Сен-Мартены были ведьмаками. Отчасти же, однако, радоваться этому я не мог. Я мог лишь смотреть на пожилую даму в палатке Тулуза. Он касался ее ладони, а она как будто бы молодела с каждым прикосновением, хотя черты ее оставались неизменны. Кожа дамы розовела, глаза прояснялись, волосы блестели все ярче.
«Мы воровали, чтобы выжить. – Вместе со мной Тьерри наблюдал, как его брат помогает старушке вновь ощутить себя красивой. – Поначалу были просто карманниками. Воровали тут и там по кроне-другой, чтобы купить еду и одежду. Но Тулузу все было мало. В конце концов он стал грабить людей побогаче – графов, маркизов, даже герцогов».
Он печально мне улыбнулся.
«К тому времени Тулуз понял, что истинное богатство кроется не в украденных безделушках, а в знаниях. И мы стали похищать не драгоценности, а тайны. И продавать их тому, кто заплатит больше. Прославились этим мы быстро. В конце концов человек по имени Гри завербовал нас к себе в команду. – Тьерри вздохнул и посмотрел на свои руки. – Однажды Тулуз с Гри повздорили. Тулуз пригрозил раскрыть его тайны, а Гри отомстил ему, отрезав мне язык».
Я в ужасе уставился на него.
– Он отрезал тебе язык?
В ответ Тьерри медленно открыл рот. У него в горле шевелился обрубок языка. Я испытал прилив тошноты.
– Но ты ведь ничего дурного не сделал. Почему наказали тебя?
«Улицы беспощадны, охотник. Повезло тебе никогда этого не познать. Они меняют человека. Ожесточают. Тайны и ложь, необходимые, чтобы выжить… забыть их не так-то просто. – Он снова посмотрел на брата. – Я не виню Тулуза в произошедшем. Ему казалось, что он поступает как нужно».
– Но ведь ты из-за него лишился языка.
«Гри знал, что заставить моего брата молчать проще всего, если пригрозить мне. Так и вышло. В ночь, когда я лишился голоса, та же судьба постигла и моего брата. С тех пор Тулуз стал хранителем людских тайн. И изменился к лучшему».
Не в силах осмыслить такую силу духа, такое смирение, такое непоколебимое спокойствие, я перевел разговор в другое русло.