Я залился краской и, не задумываясь, двинулся к Лу, на ходу вырвав из рук Клода плащ. Лу фыркнула, когда я заслонил ее плащом, стремясь скрыть от чужих глаз всю ее гладкую золотую кожу…
– Здравствуй, шасс.
Кровь ревела у меня в ушах.
– Здравствуй, жена.
Лу посмотрела мне за спину, и вблизи ее улыбка показалась мне… как будто бы неестественной. Застывшей. Увидев, как я хмурюсь, Лу улыбнулась еще шире и захлопала ресницами. На щеках ее была серебристая пудра. Может быть, она просто устала.
– На нас люди смотрят.
– Я знаю.
Лу оглядела мои волосы, затем лицо, шею. Грудь. Руки.
– Должна признать, – сказала она и подмигнула мне, – подводка мне по вкусу.
Низ живота у меня свело судорогой. Не зная точно, зол я, рад или… испытываю нечто иное, я шагнул ближе, отбросив плащ. А затем еще ближе. Так близко, что чувствовал тепло, исходящее от Лу. Я сделал вид, что проверяю ремни на ее запястьях. Провел пальцами по внутренней стороне ее бедер и икр, затянул крепления на лодыжках.
– Откуда у тебя это платье?
– Зенна дала, конечно. Она любит все красивое.
Ну разумеется. Зенна, черт бы ее побрал. И все же гнев в моей душе быстро уступил место облегчению. Лу была рядом. Живая и здоровая. Я посмотрел ей в глаза, на миг задержав взгляд на губах, и выпрямился.
– Что ты здесь делаешь?
Лу кивнула на Анселя и Коко, которые уже стояли у сцены, но я покачал головой.
– Я о другом. Почему тебя привязали к мишени? Это слишком опасно.
– Я хотела тебя удивить. – Она улыбнулась еще шире. – И потом, в повозках ведь дозволено ездить только актерам.
– Я не могу метать ножи в тебя.
– Почему же?
Я нахмурился еще больше, а Лу поерзала на месте, прижимаясь бедрами к доске. Отвлекая меня. Как всегда.
– Неужели я переоценила твое мастерство?
Я неохотно отступил.
– Нет.
В ее глазах блеснуло лукавство.
– Так докажи.
Не знаю, почему я сделал это. Возможно, все дело было в неприкрыто дерзком взгляде Лу. Или в лихорадочном румянце на ее щеках. Или в шепоте зрителей. Я отошел от мишени, достал из ножен кинжал, подбросил его в воздух и поймал. И – прежде чем успел бы передумать или засомневаться – я метнул его в мишень.
Нож вонзился глубоко в дерево между ног Лу. Вся доска содрогнулась от удара.
Толпа восторженно взревела.
А Лу запрокинула голову и рассмеялась.
Звук ее смеха захлестнул меня, дразня, и публика как будто исчезла. Осталась лишь Лу и ее смех. Ее улыбка. Ее платье.
– И это все? – крикнула она.
В ответ я бросил другой нож. И еще один. И еще. Я метал их все быстрее и быстрее, подходя к Лу все ближе и целуя каждым лезвием очертания ее тела. Метнув последний, я кинулся к ней, задыхаясь от возбуждения. Под рев аплодисментов я стал вырывать ножи из мишени.
– Как вы так быстро до нас добрались?
Лу опустила голову мне на плечо, все еще дрожа.
– Не с помощью колдовства, если тебя волнует это. Может, я теперь и Вечный Сон, но не спала уже с неделю.
– А союз… заключить получилось?
Она вскинула взгляд и улыбнулась снова.
– Да.
– Как?
– Мы… – Что-то изменилось во взгляде Лу, в ее улыбке, и она поцеловала меня в ключицу. – Это все Коко. Видел бы ты ее, она была великолепна. Настоящий лидер. В два счета убедила тетку к нам присоединиться.
– Серьезно? – Я помедлил, прежде чем вытащить очередной нож. – Ля-Вуазен даже в свой лагерь меня не пустила. Как Коко смогла так быстро ее уговорить?
– Просто… просто преимуществ в союзе с нами Ля-Вуазен нашла больше, чем недостатков. Вот и все.
– Но ведь о преимуществах она знала и прежде. – Я ощутил укол растерянности. И запоздало заметил, как напряглась в своих оковах Лу. – И все равно отказала.
– Может, она не знала. Может, ее кто-нибудь просветил.
– И кто же?
– Я ведь уже сказала. – Лу вдруг посуровела. Ее притворная веселость испарилась вместе с улыбкой. – Коко. Это Коко ее просветила.
Когда я отпрянул, услышав ее тон, Лу вздохнула и отвела взгляд.
– Мы встретимся с ведьмами крови в Цезарине через два дня. Я думала, ты порадуешься.
Я нахмурился.
– Я рад, просто…
Просто это бред какой-то.
В лагере крови что-то произошло. Что-то, о чем Лу не хотела мне рассказывать.
Когда Лу наконец посмотрела мне в глаза, прочесть в ее взгляде хоть что-нибудь было уже невозможно. Она стала нарочито бесстрастна, будто закрыла ставни между нами, не пуская меня. Лу резко кивнула на мои ножи.
– Ты закончил?
Деверо, будто подслушивал нас, подошел ближе и оглянулся на зрителей.
– Что-то не так, друзья мои?
Я вытащил из мишени последний нож и ответил – не без труда, но все же спокойно:
– Все хорошо.
– Тогда, пожалуй, перейдем к грандиозному финалу?
Вновь отойдя назад, я вытащил из-за спины меч.
– Да.
Губ Лу коснулась тень улыбки.
– А поджигать его ты разве не будешь?
– Нет.
Я уставился на нее, лихорадочно размышляя, а Деверо поверх маски завязал мне глаза. Вокруг сомкнулась чернота, а в мыслях явственно всплыла другая картина. Пыль. Костюмы. Синий бархат. Запах кедрового дерева и масляных ламп. Я услышал ее голос. «Я ничего не скрываю, Рид».
В тот вечер шел снег. Волосы Лу были влажными в моих пальцах. «Если ты не готова рассказать, виноват в этом я, а не ты».
У Лу снова появились от меня тайны.
Я заставил себя сосредоточиться и прислушаться – Деверо повернул рычаг, и мишень стала вращаться. Я слушал и рассчитывал, как движется мишень, оценивал ее скорость, представлял, в каком положении при каждом обороте находится тело Лу. В первый раз бросать этот меч в свою мать мне было страшно, но я знал, что для успеха важнее всего доверие. Я должен был верить ей, а она – мне.
И промахов мы не знали.
Теперь же, стоя перед Лу, я представил точку над ее головой. Лишь несколько дюймов дерева. Если точнее – пять. Права на ошибку у меня не было. Глубоко вздохнув, я стал ждать. Я ждал. И ждал.
А затем метнул клинок.
Зрители ахнули, и звук лезвия, вонзившегося в дерево, пробрал меня до костей. Я сорвал повязку.
Приоткрыв рот и тяжело дыша, Лу смотрела на меня. Меч вонзился не над ее головой, а рядом – так близко, что до крови полоснул щеку. Отсеченное крыло одного из мотыльков с ее маски опустилось на сцену. Постепенно мишень замедлилась и наконец остановилась. Зрители бурно зааплодировали. Их крики, похвалы, смех – все это было совершенно бессмысленно.
Потому что я промахнулся.
А у Лу снова появились от меня тайны.
Любит – не любит
Когда захмелевшие селяне, пошатываясь, разошлись по домам, Клод Деверо откупорил бутылку Boisaîné, чтобы отпраздновать наше воссоединение.
– Надо бы потанцевать, – пробормотала я, опуская голову Риду на плечо. Он прислонился щекой к моим волосам. Мы сидели на ступенях янтарной повозки, закутавшись в лоскутное одеяло, и смотрели, как Коко и Ансель с Зенной и Тулузом кружатся в безумном хороводе под мандолину Деверо. Все они безуспешно пытались вспомнить слова песни «Грудастая Лидди». Бутылок у их ног все прибавлялось, смеялись они все громче, а песня становилась все нелепей.
Мне хотелось к ним присоединиться.
Но я зевнула, чувствуя, как от изнеможения и вина слипаются глаза, и Рид поцеловал меня в висок.
– Ты устала.
– Они издеваются над песней про Лидди.
– Это ты над ней издеваешься.
– Что-что? – Я обернулась к нему и смерила свирепым взглядом. Но все равно невольно улыбнулась. – Чтобы ты знал, самое главное – петь бодро и задорно.
– Но и голос при этом тоже иметь не помешало бы.
Я изобразила оскорбленный вид.
– Ах так? Ладно-ладно. Давай тогда твой голос послушаем. – Когда Рид фыркнул и промолчал, я ткнула его в бок. – Ну, давай. Покажи, как это делается, песнопевец ты наш сладкозвучный. Жалкие плебеи смиренно ждут твоих наставлений.
Рид вздохнул, закатил глаза и отодвинулся.
– Забудь, Лу. Я не стану петь.
– Нет уж!
Я не сдалась и продолжила тыкать его всюду, куда только могла достать. Рид увернулся и вскочил. Я запрыгнула на верхнюю ступеньку, подалась вперед, и мы оказались почти что нос к носу. Позабытое одеяло упало на землю.
– Я уже настроилась восторгаться, шасс. Очень надеюсь, что твой голос способен зачаровывать змей и соблазнять девственниц. Это должен быть воистину плод любви Иисуса и…
Рид перебил меня поцелуем. Когда мы отстранились друг от друга, он пробормотал:
– Соблазнять девственниц мне совершенно ни к чему.
Я хмыкнула и обвила его шею руками. Рид ни словом не упоминал о нашей ссоре на сцене и о черной лисице, которая спала в нашей повозке. А я – о порезе на моей щеке и о том, что эту самую лисицу зовут Брижитта.
– А если девственников? Анселя, например? – уточнила я.
После выступления Коко с Анселем загнали меня в угол и стали выяснять, как воспринял Рид новость о смерти брата и сестры. Мое ответное молчание их сильно рассердило. А их ответное молчание рассердило меня. Не то чтобы я… не хотела говорить Риду всю правду, просто какой в этом был бы толк? Он ведь даже не знал ни Этьена, ни Габриэль. Зачем ему скорбеть о них? Зачем винить себя в их смерти? А Рид бы непременно обвинил себя, в этом я не сомневалась. Если он узнает, что моя мать выслеживает его братьев и сестер поодиночке, то попытается в первую очередь защитить их, а не победить Моргану – а это неразумно, ведь только ее смерть сможет уберечь их от угрозы.
Нет, я ему не лгала. Это была не ложь. А просто… тайна.
Тайны ведь есть у всех.
Рид покачал головой.
– Ансель не в моем вкусе.
– Да? – Я приникла ближе к Риду, выдохнув это слово ему в губы, а он медленно поднялся по ступеням, прижимая меня к двери повозки. Затем взял мои щеки в ладони, не позволяя отвернуться. – Кто же тогда в твоем вкусе?