чем угодно. И если из-за этого я теперь чудовище, «противоестественное» создание, ошибка природы – я отращу клыки и когти, чтобы упростить тебе жизнь. Если ты так хочешь оказаться прав, я стану хуже. Гораздо, гораздо хуже.
– Черт подери, да я ведь защитить тебя пытаюсь! – злобно выпалил Рид, отмахиваясь от моих рук. – Прекрати переиначивать мои слова. Я люблю тебя, Лу. И знаю, что ты не чудовище. Оглянись вокруг. – Он распростер руки. – Я все еще рядом. Но если ты не перестанешь жертвовать частицами своей души, чтобы нас спасать, в конце концов от тебя самой ничего не останется. Ты не обязана делать это ни для кого из нас, ни для меня, ни для Коко, ни для Анселя. Нам нужны не эти частицы, а ты.
– Хватит нести чушь, Рид.
– Это не чушь.
– Да неужели? Тогда скажи-ка мне вот что. В ту ночь, когда я пробралась в особняк Трамбле, ты принял меня за воровку, но не за ведьму. Почему?
– Потому что ты и была воровкой.
– Ответь на вопрос.
– Не знаю. – Он фыркнул – сердито и резко. – На тебе был костюм, который был раза в три тебе велик и, прости господи, усы. Ты походила на маленькую девочку, которая решила поиграть в маскарад.
– Вот именно. Слишком уж обычным человеком я тебе показалась. Ты не мог и представить, что я способна быть ведьмой, потому что во мне недоставало истинного зла. Я носила штаны, ела булочки в карамели, распевала песни, а ведьма на все это, конечно же, не способна. Но ведь на самом деле ты знал, правда? В глубине души ты знал, кто я такая. Все признаки были налицо. Ведьму из особняка Трамбле я называла подругой. Оплакивала Эстель. О колдовстве знала больше всех в Башне, ненавидела библиотечные книги, в которых оно порицалось. Мылась дважды в день, чтобы избавиться от запаха, а в комнате у нас постоянно пахло свечами, которые я воровала в храме. Но твои предубеждения были очень сильны. Слишком сильны. Ты не хотел видеть правду, не хотел признавать, что влюбляешься в ведьму.
Рид яростно затряс головой, но тем самым только подтвердил мои слова.
Меня захлестнула волна злорадного удовлетворения. Выходит, я была права. Мое колдовство меня не изменило – оно изменило его, пустило корни между нами и обвилось вокруг его сердца.
– Я думала, что после всего пережитого ты сможешь измениться – стать лучше, научиться новому, – но я ошиблась. Ты все тот же испуганный маленький мальчик, который верит, что во мраке ночи блуждают лишь чудовища, а в свете дня царят лишь боги.
– Это неправда, ты ведь знаешь…
Но вместе с одной истиной на меня снизошла и другая. И она причинила мне еще больше боли, ужалила шипами до крови.
– Ты никогда не сможешь меня принять, – проговорила я, глядя на него в упор. – Как бы я ни старалась, как бы ни желала иного… ты мне не муж, а я тебе не жена. Наш брак, все, что между нами было, – ложь. Обман. Уловка. Мы враги по природе своей, Рид. Ты всегда будешь охотником на ведьм, а я ведьмой. И приносить друг другу мы всегда будем только боль.
На миг воцарилась тишина – глубокая и мрачная, как бездна в моей груди. Кольцо с перламутром обожгло мне кожу, и я сорвала его с пальца, отчаянно желая поскорее вернуть владельцу. Оно никогда мне не принадлежало. Из нас двоих не только Рид играл в притворство.
Рид шагнул ко мне и взял мое лицо в ладони. Я попыталась вырваться, но он держал крепко.
– Перестань. Успокойся. Ты должна меня выслушать.
– Хватит мне говорить, что и кому я должна. – Ну почему он не желал просто признать истину? Прямо и честно произнести слова, которые могли подарить мне свободу? И мне, и ему? Было нечестно по отношению к нам обоим продолжать идти по этому пути, страдать и цепляться за несбыточные мечты. А им сбыться было не суждено. Только не так.
– Ты снова это делаешь.
Рид погладил меня по щекам – с тревогой, с отчаянием. Я чувствовала, как внутри нарастает истерика.
– Действуешь необдуманно. Не надо. Остановись, Лу, подумай немного. Прочувствуй искренность моих слов. Я здесь. И никуда не уйду.
Я всмотрелась Риду в лицо, ища доказательства тому, что он видит во мне чудовище. Желая заставить его наконец признать правду. Я сунула кольцо ему в карман.
– Ты хотел знать, кто был тот мужчина. Жиль.
Голос, донесшийся из бездны, убеждал меня замолчать, но я не могла. Мне было больно. Я знала, что никогда не забуду отвращение, с которым Рид смотрел на меня в Ле-Вантре… Я сделала для Рида все, а теперь… испугалась. Я боялась, что он прав. Но боялась и обратного.
Боялась, что мне станет хуже, прежде чем станет лучше. Гораздо, гораздо хуже.
Пальцы Рида застыли на моих щеках. Я заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Он был твоим братом, Рид. Жиль был твоим братом. Моргана охотится на твоих братьев и сестер и пытает их, чтобы передать мне послание. Еще двоих она убила в лагере крови, когда я находилась там. Этьена и Габриэль Жилли. Вот почему Ля-Вуазен примкнула к нам – потому что Моргана убила твоего брата и сестру. Я не сказала тебе, потому что не хотела отвлекать от нашего замысла. Не хотела, чтобы ты страдал, винил себя в смерти людей, которых никогда не знал. Я не позволила тебе спасти Жиля, потому что мне было неважно, умрет он или нет, – главное, чтобы выжил ты. Я сделала это ради высшего блага – моего собственного. Теперь ты понимаешь? Я поступила как чудовище?
Долгое мгновение Рид смотрел на меня, бледнея и дрожа. Наконец он опустил руки и отступил. От муки в его глазах мое сердце разорвалось надвое, и слезы снова брызнули из глаз.
– Нет, – пробормотал он, утирая их в последний раз. В знак прощания. – Ты поступила как твоя мать.
Когда Рид вышел из лавки, я подождала несколько минут и только тогда дала себе волю. Я рыдала, кричала, колотила стеклянных жуков, топтала каллы. А когда наконец приоткрыла дверь полчаса спустя, переулок уже купался в свете вечернего солнца, а Рида нигде поблизости не было. Вместо него на пороге меня поджидал Шарль. Я выдохнула с облегчением – и тут же застыла.
К двери был приколот маленький листок бумаги. Он трепетал на ветру.
Прелестная куколка, хрупкий фарфор,
Томится в темнице своей,
В зеркальной могиле бедняжка лежит
И в маске из белых костей.
Дрожащими пальцами я сорвала листок с двери и оглядела переулок. Послание явно оставили, когда я еще была в лавке – или во время нашей с Ридом ссоры, или после его ухода. Возможно, Манон все же нашла меня. Но я не стала размышлять о том, почему она решила не нападать. И о том, что мог означать этот зловещий ребус. Это было неважно.
Теперь уже было неважно все.
Планы меняются
Подойдя к «Левиафану», я ощутил, как кольнуло сердце. Из трактира слышались голоса, но я все равно помедлил у черного входа. Дышать было трудно. Голова кружилась от слов. Они стаей набрасывались на стены моей крепости, как летучие мыши с острыми как бритва крыльями. И резали, резали, резали.
«Лу станет хуже, прежде чем станет лучше. Гораздо, гораздо хуже».
Глубже. Они находили каждую трещинку и впивались все глубже.
«С Луизой твоя жизнь всегда будет такой, как сейчас – в бегах, в укрытиях, в борьбе».
Мы ведь должны были быть наравне.
«Нисхождение Лу уже началось. Остановить это ты не сможешь и замедлить тоже. А если попытаешься, пропадешь и сам».
Видит Господь, я пытался.
«Той девушкой, которую ты полюбил, она не останется».
Я стиснул кулаки.
«Я отращу клыки и когти, чтобы упростить тебе жизнь. Если ты так хочешь оказаться прав, я стану хуже. Гораздо, гораздо хуже».
Огненные языки гнева обвились вокруг сонма слов, обжигая им острые крылья, и я наслаждался этим. Дым не потревожил крепость – он лишь укрепил ее. Окутал жаром и тьмой. Снова и снова я доверялся Лу. И снова и снова она доказывала, что не достойна доверия.
Неужели я не заслужил ее уважения?
Неужели она совсем ни во что меня не ставила?
Я ведь дал Лу все. Абсолютно все. Защиту, любовь. Я отдал ей свою жизнь. А она только отмахнулась, будто все это не значило ровным счетом ничего. Лишила меня имени, личности. Семьи. С первого же дня нашей встречи Лу постоянно лгала – о том, кто она, что она за создание, кто для нее Коко и Бас. Я думал, для меня все это уже в прошлом, и я простил Лу. Но эта рана… еще не исцелилась до конца. Просто заросла. И вот теперь, скрыв от меня моих братьев и сестер, не позволив мне их спасти…
Лу вскрыла ее снова.
Я не мог доверять ей. И она явно не доверяла мне.
Наши отношения всецело строились на лжи.
Ярость и боль от предательства обожгли мне горло. Гнев, словно дикое животное, царапал мне грудь изнутри, пытаясь выбраться…
Я ударил кулаком в стену и упал на колени. Остальным не стоило видеть меня таким. Несмотря на любой союз, они нападут, если учуют в воде кровь. Я должен был взять себя в руки.
«Ты владеешь собой, – послышался другой голос в моем разуме, непрошеный, все еще болезненный. – Не позволь гневу руководить тобой, Рид».
Христа ради, да я ведь ради Лу убил Архиепископа. Как она могла сказать, что я ее презираю?
Я все так же стоял на коленях – молча и тяжело дыша. Гнев все еще жарко пылал внутри. Боль от предательства все еще терзала мне сердце. Но и то, и другое пересилила смертоносная решимость. Лу больше не желала быть со мной. Она очень четко дала мне это понять. Я все еще любил ее – и знал, что буду любить всегда, – но она была права: дальше так продолжать нельзя. Как бы ни было это иронично или жестоко, мы хорошо подходили друг другу как ведьма и охотник на ведьм. Как муж и жена. Но Лу изменилась. Изменился и я.
Я хотел помочь Лу. Отчаянно хотел. Но заставить ее помочь самой себе я не мог.
Ощутив, как крепнут ноги, я встал и толкнул дверь «Левиафана».