Через несколько минут голоса Коко и Анселя стихли. Возможно, они ушли в комнату Коко обсуждать свои собственные заботы. Я понадеялась, что это так. Вместе или врозь, оба они заслуживали счастья.
– Рид говорит, я… потеряна, – выдохнула я. Эти слова прозвучали едва слышно, но я не смогла бы их сдержать, даже если бы захотела. Они будто таились прямо у меня под кожей, терпеливо выжидая именно этой минуты. Выжидая, пока в моей душе откроется окошко для последней отчаянной надежды. Для… молитвы. – Говорит, что я меняюсь… что я уже другая. Может, он и прав. Может, я просто не хочу этого замечать… или же не могу. Но кавардак я устроила страшный, это точно. Оборотни нас бросили, и если меня не убьет мать, они сделают это сами. Хуже того, Ля-Вуазен постоянно… наблюдает за мной. Будто чего-то ждет. Николина вздумала, что мы с ней лучшие подружки, а я… Я не знаю, что делать. У меня нет ответов. По идее, за них у нас отвечаешь ты.
Я хмыкнула и отвернулась, вдруг ощутив острый приступ гнева. Слова полились быстрее, не ручьем, но рекой.
– Я, между прочим, читала твою книжку. Там сказано, что ты соткал всех нас во чревах наших матерей. Если так, не повезло мне, правда ведь? Я и в самом деле лишь орудие в ее руках. Она хочет использовать меня, чтобы уничтожить мир. Верит, что мое предназначение – умереть на алтаре, а ты… ты отдал меня ей. Теперь я уже не невинна, но ведь была когда-то. Я была ребенком. Младенцем. И ты подарил меня женщине, которая готова меня убить, которая никогда меня не любила… – Я замолкла и закрыла глаза ладонями, тяжело дыша. – И сейчас я изо всех сил держусь, пытаюсь не сломаться, но… уже поздно. Я сломлена. И не знаю, как все исправить, как вернуть прежнюю себя, прежнего Рида, вернуть все, что было между нами. А он… он меня ненавидит… – И снова я захлебнулась словами. Абсурдный, неуместный смех подступил к горлу.
– Я даже не знаю, есть ли ты на свете, – прошептала я, смеясь, плача и чувствуя себя до крайности глупо. Руки у меня дрожали. – Наверное, болтаю сейчас сама с собой, как сумасшедшая. Может, я и впрямь сошла с ума. Но… если ты правда где-то есть, если ты сейчас меня слышишь, прошу тебя, пожалуйста…
Я опустила голову и закрыла глаза.
– Не бросай меня.
Так я и сидела, понурив голову, еще несколько долгих минут. Так долго, что слезы замерзли на щеках, пальцы перестали дрожать, а окошко в душе медленно и тихо закрылось. Ждала ли я чего-нибудь? Я и сама этого не знала. Так или иначе, ответом мне послужило только молчание.
Я утратила счет времени, погрузившись в мысли, и только посвистывание Клода Деверо привело меня в чувство. Когда Клод вышел на крышу, я едва не рассмеялась. Едва. Никогда не встречала человека, которого так влекло бы к душевным терзаниям. Стоило хоть немного углубиться в самокопания, он тут же возникал поблизости, как оголодавший человек при виде лавки выпечки и сластей.
– Я совершенно случайно подслушал… – сказал Клод беззаботно, садясь на карниз рядом со мной, – твою прелюбопытную беседу с небесами.
Я закатила глаза.
– Вовсе не случайно.
– Ты права. Я до ужаса люблю подслушивать и извиняться за это не буду. – Едва заметно улыбнувшись, он толкнул меня в плечо. – Я решил, что тебе стоит знать: Рид вернулся. Он цел, но не сказать, что невредим.
Я не сразу осознала суть его слов.
«Цел, но не сказать, что невредим».
Я вскочила и чуть не рухнула с крыши, поскользнувшись, – так спешила к лестнице. Клод поймал меня за руку, мягко покачав головой, и у меня упало сердце.
– Позволь ему собраться с духом, chérie. Он пережил немало.
– Что случилось? – спросила я резко, вырвав руку.
– Я не спрашивал. Он расскажет нам сам, когда будет готов.
– О. – Лишь одно это слово лучше сотни других выразило всю боль моей души.
Теперь я была одной из «нас» – посторонних людей, которых более не касались самые сокровенные мысли и тайны Рида. Я сама оттолкнула его, испугавшись – почти обезумев от страха – того, что он сделает это первым. Рид, конечно же, не стал меня отталкивать, но сделанного не воротишь. И во всем была виновата я, я одна. Я медленно опустилась обратно на карниз.
– Понимаю.
Клод вскинул бровь.
– Правда?
– Нет, – горько сказала я. – Но вы это и так знали.
Мы помолчали еще с минуту. Я наблюдала за скорбцами – в основном это были бедняги в черном рванье, – которые продолжали собираться на улице. Колокольня пробила половину четверть часа назад. Вскоре заупокойная месса завершится и по улицам двинется погребальная процессия, чтобы простолюдины могли проститься с Архиепископом. Его тело пронесут по этой самой улице к кладбищу, в Церковный склеп, что находился в усыпальницах. От мадам Лабелль я все еще была не в восторге, но место она выбрала дальновидно.
Если кто во всем королевстве и любил Архиепископа, – это Рид. Именно он должен был готовить его тело к погребению сегодня утром. Рид должен был произносить над ним речи. Рид сейчас должен был нести бдение рядом с ним.
А он вместо всего этого вынужден скрываться в грязном трактире.
Рид не застанет отпевание и погребение Архиепископа, не сможет проститься с ним навсегда. Я отмахнулась от этой мысли, снова ощутив, как подступают слезы. В последние дни я будто только тем и занималась, что плакала.
По крайней мере, здесь Риду удастся хоть краем глаза увидеть его напоследок.
Если только Моргана не убьет нас раньше.
Я не столько увидела, сколько ощутила, что Клод внимательно смотрит на меня. Казалось, им овладела нерешительность. Сжалившись над ним, я обернулась и хотела попросить его перестать терзаться, убедить его, что со мной все хорошо. Но, похоже, увидев что-то в моих глазах, Клод наконец решился. И, тяжело вздохнув, снял цилиндр.
– Знаю, тебе сейчас неспокойно. Я долго не мог определиться, когда уместнее всего будет сказать тебе об этом… Но, быть может, сняв этот груз со своей души, я помогу тем же и тебе. – Он печально поднял взгляд к небу. – Я знал твою мать, и ты на нее совсем не похожа.
Я уставилась на Клода. Ожидала я чего угодно, но не этого.
– Что?
– Ты, конечно же, унаследовала все лучшее, что в ней есть. Жажду жизни. Ум. Обаяние. Но ты – не она, Луиза.
– Откуда вы ее знаете?
– Уже не знаю. Не теперь. – Задумчивость в его глазах сменилась тенью печали. – Давным-давно, кажется, тысячу лет назад – я любил ее страстно как никогда. И полагал, что и она меня любила.
– С ума сойти. – Я прижала ладонь ко лбу и закрыла глаза. Что ж, вот и причина странного и тревожного внимания, которое Клод ко мне проявлял. Да еще эти белые волосы… – Слушайте, Клод, если вы собрались мне сказать, что сочувствуете ей, все еще ее любите или втайне все это время были с ней в сговоре, можно с этим подождать немного? У меня выдался дерьмовейший день, и вряд ли я сейчас вынесу еще и предательство.
Клод хохотнул, но этим не слишком меня приободрил.
– Девочка моя, неужели ты полагаешь, что я признался бы в подобном, будь я в сговоре с Морганой? Нет, нет, нет. Я знавал Моргану прежде, чем она… изменилась.
– О. – И снова это злосчастное слово. Оно травило мне душу, полное невысказанной боли и непризнанных истин. – Без обид, но я бы не сказала, что вы во вкусе моей матери.
Клод снова рассмеялся, на этот раз громче и искренней.
– Внешность бывает обманчива, дитя.
Я смерила его выразительным взглядом и повторила прежний свой вопрос. Сейчас узнать ответ на него казалось куда важнее.
– Что вы за создание, Клод?
Он не медлил ни секунды. Взгляд его карих глаз – теплый, обеспокоенный – пронизывал меня насквозь.
– А ты, Луиза?
Я уставилась на свои руки. В жизни меня много как нелестно называли. Большую часть всего этого повторять не хотелось, но одно слово до сих пор не давало мне покоя. Оно пробралось мне под кожу, разлагало мою плоть.
Он назвал меня лгуньей. Сказал, что я…
– Змея, – повторила я, отрывисто дыша. – Полагаю, я… змея. Лгунья. Обманщица. Обреченная до конца своих дней ползать по земле, глотая пыль.
– А. – К моему удивлению, лицо Клода не исказилось отвращением. Он просто кивнул и понимающе улыбнулся. – Да, я склонен с этим согласиться.
Я униженно сникла.
– Ну спасибо.
– Луиза. – Одним пальцем Клод поднял меня за подбородок и заставил посмотреть на него. Теперь в его глазах, еще недавно таких теплых, сверкала уверенность и решимость. – Той, кто ты сейчас, ты не была раньше и не будешь вечно. Ты – змея. Так сбрось же кожу, если более она тебе не подходит. Превратись в нечто иное. Нечто лучшее.
Он постучал меня по носу, а затем встал и протянул мне руку.
– И кровавые ведьмы, и оборотни останутся с нами до конца похорон. Козетта от твоего имени обратилась к ведьмам с очень пламенной речью, а оборотни, поскольку Рид вернулся, все еще желают вернуть кровавый долг. Однако букета роз и от тех, и от других я бы в ближайшем будущем ждать не стал и на твоем месте до конца жизни воздержался бы от визитов в Ле-Вантр.
Я приняла его руку и поднялась на ноги.
– Рид.
– Ах да. Что касается Рида, боюсь, я не обмолвился об одной небольшой, наималейшей подробности нынешних обстоятельств.
– Что? О чем вы?..
Клод поцеловал меня в лоб. Этот жест мог бы рассердить меня излишней интимностью, но он вышел скорее… утешительным. Так мог бы поцеловать меня отец, если бы… если бы все сложилось иначе.
– Рид звал тебя. Следует сказать, весьма настойчиво, но Козетта убедила его сначала принять ванну. В конце концов, он ведь был с головы до ног в рвоте.
– В рвоте? – Я моргала все быстрее и понимала все меньше. – Но…
Дверь, ведущая к лестнице, распахнулась, и на пороге возник Рид.
– Лу. – При виде меня его лицо исказилось мукой. В два шага Рид пересек крышу и стиснул меня в объятиях. Я зарылась лицом ему в пальто, чувствуя, как ткань мокнет от слез, и сжала его еще крепче. Рид дрожал. – Лу, они ее забрали. Забрали мою мать, и она не вернется.