Мои инженеры с Калужского авиазавода, как громко стали называться бывшие мои кустарные мастерские (а что, тридцать самолетов для этого времени не просто приличная – огромная серия), – так вот, мои авиаинженеры придумали стапельный метод сборки «этажерок» из взаимозаменяемых деталей.
В конструкцию «Кобчика-авизо» они внесли лыжу против капотирования (была такая авария, к счастью без жертв), слегка уменьшили колеса посадочной тележки, укоротили винт и изменили его кривизну, заново пересчитав – всё же изгибы винта для дирижаблей несколько другие должны быть, чем для самолетов. Серьезно подошли. Не меняя саму конструкцию, по мелочи там-сям, а модель получилась даже симпатичнее, чем была у меня. А еще великий Коккинаки сказал, что красивые самолеты лучше летают. Ибо что такое красота? Всего лишь явленная нам в ощущениях целесообразность.
Растут люди профессионально, что меня очень радует. Потому как один я тут ничего не сделаю без них.
Одному из «мичманцов» влетело в голову, что крыло – это тот же парус, только поставленный горизонтально, и выписал к нам старого отставного инженер-полковника по адмиралтейству барона Рокофорта, который всю жизнь посвятил парусному вооружению военных кораблей, а в отставке рассчитывал паруса призовых яхт и шхун. У него даже прозвище было на флоте – «выжиматель ветра».
Полковник носил седые бакенбарды при бритом подбородке, сверкал загорелой лысиной, имел протодиаконский бас и умел виртуозно материться местными «петровскими» загибами. Интеллигентнейший человек, член-корреспондент Имперской академии наук, между прочим.
И весь мой вклад в аэродинамику сфокусировался на термине «подъемная сила». Рокофорт стал неудержим. Постоянно зависал в неудобных местах и все что-то считал. Потом измерял рулеткой паролет и снова считал.
Единственное, чего он совсем не умел делать, так это преподавать. Ну не дано было это ему, так что мне не удалось приспособить его в качестве учителя математики в летной школе и таким образом легализовать его жалованье от имперского бюджета. Обходились пока разовыми выплатами от авиазавода на конкретные работы. Но держал я в уме этого «выжимателя ветра» в качестве первого претендента на научного сотрудника местного ЦАГИ, который тут когда-нибудь откроется.
Польза от этого ходячего архаизма прошлой эпохи парусного флота уже была в расчете разной кривизны верхнего и нижнего крыла «авизо» и некоторого сдвижения вперед верхнего крыла относительно нижнего. Биплан стал устойчивей в полете.
– Ваше сиятельство, – как-то отловил меня Рокофорт в аэровокзальном ресторане, – вы только сразу мне скажите, если я не прав.
В ответ я пригласил старика за столик и налил ему вина в бокал.
– Слушаю вас, дорогой барон.
– Я, наверное, выжил из ума на старости лет, но по моим расчетам получается, что в воздухе везде есть опора для крыла. И не обязательно делать коробку из двух крыльев, хватит и одного. По моим расчетам выходит, что воздух сжимается, не только упираясь в парус, но и под воздействием жесткого крыла, которое само на него давит.
Мне пришлось челюсть на лету подхватывать, чтобы не ударить ею об столешницу. Вот так вот, прямо Блерио и Нестеров с Жуковским в одном флаконе.
– Да что вы говорите? – сделал я удивленное лицо.
– Ваше сиятельство, вы позволите мне об этом сделать доклад в академии наук?
– Нет.
– Но как же так? – Старик огорчился, как ребенок.
– Вы, дорогой барон, сделаете этот доклад во Втуце, в нашем Рецком политехническом обществе. И только потом, после того как ваш труд опубликуют в научном альманахе означенного общества и вас примут в его члены, вам будет позволено сделать такой же доклад в Химери, в Имперской академии наук, потому как Реция имеет приоритет на все, что делается на ее территории. И только после того, как вы себе пошьете авиационный мундир. Я призываю вас в авиацию, в ее инженерную службу. Нестроевую, естественно. Что вам для этого нужно? Чтобы вы продолжили свои изыскания на постоянной основе.
Старик вздохнул.
– Мне будет позволено носить на вашем мундире свои ордена?
– Безусловно, – сразу ответил я.
А старикан-то, оказывается, тщеславен. Это хорошо.
– Парочка молодых математиков, чтобы помогли мне с расчетами, – вздохнул полковник. – Очень много придется обсчитывать, ваше сиятельство, а я уже не так быстр мозгами. И…
Я поспешил его успокоить:
– Если вы беспокоитесь о флотской пенсии, то она, как и право ношения флотского мундира, останется с вами. Вне службы можете носить любимую вами морскую форму. А теперь, после того как мы пришли с вами к обоюдному соглашению, я приглашаю вас разделись со мной обед.
– Ваше сиятельство, – заявил этот архаизм после того, как повязал под горлом салфетку, – а почему на такой хорошей реке у вас в городе нет яхт-клуба?
«Мичманцу» за привлечение столь перспективного кадра в авиацию я выписал денежную премию. Не слишком большую, но и не маленькую. Хватило летунам на отвязанный загул в лучшем борделе города.
Неожиданно прилетел Плотто со своим дирижаблем. Как специально подгадал, когда я был в Калуге.
В этот раз он не стал от меня прятаться и обиженку больше не грыз. Основной его задачей в этот прилет была аэрофотосъемка будущих трасс императорской авиапочты и подбор удобных мест для промежуточных аэродромов.
Вот так вот. Не все на меня император взвалил, но поторапливает ненавязчиво. А заодно, как я думаю, хочет проверить, как тут у меня обстоят дела с созданием материальной части для этой самой авиапочты и с личным составом почтальонов.
– Бисер решил фельдкурьерами не ограничиваться, а серьезно заработать на авиапочте, по крайней мере, вывести ее на самоокупаемость. – Вит смотрел на меня сквозь раскручиваемое в бокале вино.
Мы сидели в моем гостиничном люксе и вкушали плоды щедрот рецкого солнца. Мне как раз пару бочонков прислали из имения в качестве столового оброка.
– Как ты помнишь, телеграф у нас только вдоль линий железных дорог, а авиапочта обещает быть не только практически такой же скорой, как телеграф, но еще и тайной, в отличие от телеграмм. Бизнесмены эту идею уже оценили и готовы за такое нехило платить. Вплоть до того, чтобы самим создавать компании по воздушным перевозкам почты. Я, к примеру, к вам полтонны писем привез. Частным образом. Не только в Калугу, но вообще в Рецию. И еще центнер с небольшим писем у меня для Риеста.
– Так ты в Риест летишь отсюда?
– Ну да.
– Меня возьмешь?
– Нет проблем. Вахрумка и так должен лететь смотреть сверху возможные трассы своих дорог.
– На предмет?
– Хочет уменьшить количество тоннелей. Слёзницу Бисеру писал по этому поводу.
– Хорошая компания подбирается на пути к теплому морю, – улыбнулся я.
– А ты там что забыл?
– Заводик один надо проинспектировать. Да и просто любопытно мне. Никогда еще здесь на море не был.
– Что за заводик?
– Скорее мануфактура. Матрацы делает из морской водоросли. Водоросль дикая, крепкая грубая ткань из Винетии, рабочие руки местные. У меня тут в Калуге жилищное строительство массовое разворачивается – матрацы нужны позарез. Причем в запас на складе. Хочу дать там пинка, чтобы, пока теплое время года, побольше их продукции через перевал перегнали.
Не говорить же Плотто про йод – это государственный секрет Реции. Хотя именно про увеличение поставок кристаллического йода в Калугу я и буду там разговаривать. Спрос на «рецкий бальзам» в империи только растет, и даже бывшие враги его жаждут купить, и побольше.
Особенно важно разрулить логистический казус поставок «рецкого бальзама» в Винетию. Экспорт йода у нас исключительно в мелкой таре – такова маркетинговая политика герцогства: давать работу преимущественно своим. По максимуму. Увеличение производства йода влечет за собой увеличение мощности местного стекольного завода. При этом поставлять раствор йода в Винетию в двадцатилитровых бутылях категорически нельзя, а гонять пустую мелкую стеклянную тару через горы – верх идиотизма.
Спирт гонять через горы обратным маршрутом уже лучше, так как темные двадцатилитровые бутыли становятся оборотной тарой. Уже легендируется, что типа раствор йода привезли из Калуги и в Риесте только разливают… И при должных мероприятиях секреты сохраняются.
И вообще своим глазом посмотреть никогда не вредно. Может, и подскажу чего дельного.
А пока я с Плотто беседу поддерживаю.
– Если все маршруты будут только вдоль железной дороги, то смысла особо нет в частной авиапочте, – возразил я. – Достаточно много вкусных мест для деловых людей там, где нет чугунки. Смысл авиапочты не только в том, чтобы убыстрять процесс, а в том, чтобы еще и сокращать расстояния. И не отбирать у железной дороги доходы с почтовых вагонов. Ты с имперским министерством почт и телеграфа консультации вел?
– Нет. А надо? – удивился Плотто.
– Надо, – утвердил я. – Потому как система почты в самом широком ее смысле должна быть единой для всей империи. Империя – это дороги и почта. То, что связывает людей. И я не думаю, что частная почта долго просуществует без лицензирования от верховной власти. Платного, между прочим. А дирижаблем письма возить слишком накладно выходит, если специально его гонять, или слишком непредсказуемо, если ждать оказии. Дирижабль предназначен для крупногабаритных грузов, которые не вписываются в железнодорожный стандарт. Я так думаю.
– А частная курьерская служба?
– В добрый путь. Покупай у Гурвинека дирижабль, и вперед. Погляжу, когда такая почта окупится.
– А если купить твой паролет?
– Можно. Только я не продам, потому как императору они пока нужнее. А строю я свои летательные аппараты ограниченной серией. Пока.
– Через какое-то время ты все-таки начнешь продавать свои паролеты.
– Когда придет такое время, будем об этом думать. А тебе я все-таки посоветовал бы подумать о больших тяжелых и негабаритных грузах. Тех же промышленных котлах, к примеру. Чтобы не на месте на коленке их клепать, а привезти по небу изделие, созданное на специализированном заводе. Или, например, стальные фермы мостов собирать на твердой земле и устанавливать по месту с помощью дирижабля. Кстати, мост через Ныясять на границе с Куявским царством восстанавливать придется. Даже два, если двупутку на железке до ума доводить.