– Что ты, госпожа, слуг у нашего хозяина – любой князь позавидует! Да только не хотят они пока обнаруживать себя, боятся.
– Меня? – Морена улыбнулась. – Почему же? Это мне мир колдовской чужд и страшен, а вам, слугам колдуновым, ни к чему бояться простой девицы.
– Непростая ты, госпожа, знаем мы, – Матильда подмигнула ей. – Ничего, ты освоишься, мы к тебе привыкнем – наладится все. Властитель наш велел нам подготовить для тебя наряды заморские, украшения неземные, а я смотрю на тебя и думаю: зачем они такой красавице? Ты уж прости мне мои слова смелые, но господин наш знает толк в девицах. Пойдем, буду я тебя наряжать, а ты спрашивай, госпожа, ежели тебя занимает что-то.
Они прошли вглубь дома, поднялись по тоненькой витой лесенке – и попали в обширную залу. Ничего в ней не было, кроме зеркал от пола до потолка и длинных, вместительных шкафов, где и хранились наряды. Матильда расплела ей косу, причесала гребнем серебряным волосы, что реками нескончаемыми струились почти до самого пола, уложила в мудреную заморскую прическу, втерла ей в белые руки бальзам странный, а затем принялась примерять ей платья разные, коих здесь было бесконечное множество. Шелк, атлас, бархат и парча, всего имелось вдоволь: и ожерелья жемчужные, и колец с серьгами ряды целые; были и рубиновые – похожие на те, что видела княжна в ушах у колдуна, были и ленты с самоцветами, и пояса, каменьями выложенные… Не любила Морена никогда такое роскошество, такое великолепие, и отца своего просила не баловать ее, как всякий князь балует дочку любимую, но сейчас, казалось, она забыла свои прежние убеждения, до того нравилась она себе в зеркале во всем этом великолепии. Разве можно было устоять?
– Благодарю тебя, Матильда, – сказала она, когда все было готово. – Не уходи, посиди со мной; не знаю я, когда колдун воротится, а одной мне тоскливо.
Матильда покорно уселась на скамеечку у ног Морены.
– Расскажи мне, как у вас здесь жизнь протекает, чем хозяин занят обычно?
– Не велено рассказывать, добрая госпожа, не велено, – отвечала Матильда. – Да и разве ведаем мы? Не наше это рабское дело, чем хозяин занят, мы свое место знаем – и работу свою не гнушаемся выполнять на славу.
– А гости бывают у вас? – спросила Морена.
– Бывают, госпожа, как не бывать; хозяин наш любит очень и пиры закатывать, и друзей добрых принимать.
От этих слов Морене почему-то спокойнее стало; может быть, однажды муж не откажет и батюшку ее позвать в гости, и брата.
– А ты чем раньше занималась?
– За домом смотрела, дому все-таки тяжело без хозяйки, – теперь вот вам прислуживать буду.
– Хозяину, значит, не служила?
– Что ты, милая госпожа, – Матильда улыбнулась, – у хозяина есть свой прислужник, негоже было бы девице занимать его место.
Морена почувствовала странное облегчение, будто до этого мучила ее ревность к хорошенькой служанке.
– Знаешь, госпожа, что я тебе скажу, – Матильда хитро прищурилась, – ты только хозяину не говори ничего – погонит он меня в шею, а то и умертвит. Есть у нас комната, в которую никому ступать не положено, я ни разу там не была; только сам хозяин и прислужник его ближайший имеют к ней доступ. Чего я только ни слышала об этой комнате; не мое это, конечно, дело, но, говорят, хранит там наш властитель то ли тела, им убиенные, то ли врагов своих, в статуи застывшие превращенных, то ли ужас всякий для зелий колдовских вроде жабьих костей там держит…
– Зачем же ты говоришь мне все это о муже моем, ежели сама не видела ничего? – спросила Морена.
Страх снова сковал ей сердце, она вся похолодела.
– Боюсь я за тебя, госпожа, догадываюсь же, что нечестным путем взял тебя хозяин себе в жены. Разве порядочная девица, да еще и княжна, пошла бы за колдуна по доброй воле?
Морена потупила взгляд.
– Владыка наш, может быть, и хорош собой необычайно, любая красоте бы его позавидовала, да что там! Я полжизни отдала бы, чтобы на добрых молодцев глазами такими взирать, как у тебя; да только не просто так привез он тебя в палаты свои. И не спрашивай ничего у него, хуже будет.
Тут Матильда навострила уши.
– Идет он к нам, слух у меня тонкий; делать мне здесь больше нечего. Осторожнее будь, госпожа, умоляю тебя.
Странная служанка мигом обернулась ящеркой и проскользнула под дверь. Через минуту вошел Хильдим.
– Вижу, понравились тебе дары мои, любезная Морена, до чего же ты хороша! И серьги любимые мои выбрала.
Княжна покраснела; права была Матильда, да только не устоять перед его чарами, как ни старайся!
– Знаешь, что мне любопытно: почему назвали так тебя – и кто?
– Матушка моя назвала, – ответила Морена. – Отец мне в детстве рассказывал, что настаивала она на этом имени, а почему – неизвестно мне.
– Чудная у тебя матушка была, должен сказать, – усмехнулся колдун. – Знаешь ли ты, что имя твое означает?
Жена его отрицательно покачала головой.
– Морена – это богиня зимы; древние славяне страшились ее. Считалось, что она олицетворяла собой как смерть, так и воскресшую природу, – каждый думает по-своему; матушка твоя, верно, причину имела так назвать тебя…
– Я родилась в конце зимы, – тихо ответила Морена. – Верно, потому меня так матушка и нарекла.
Колдун улыбнулся.
– Не ведал я подробностей таких, не ведал. Ну, что ж, пора тебе и дом твой новый показать.
Хильдим подошел к жене, поцеловал ее снова в уста сахарные – она вся зарделась. Вместе они вышли из зала.
– А давно ящерка эта, Матильда, служит у тебя? – спросила Хильдима Морена.
– Давно, очень давно, многие годы, да и не была она сначала ящеркой, а я разглядел в ней способности ведьминские – и научили ее мои прислужники ящеркой оборачиваться. А почему ты спрашиваешь, красавица, неужели она тебе не по душе?
– Наоборот, понравилась она мне, вот и хочу разузнать о ней больше, – схитрила Морена. – Смышленая девица, проворная, спорая на руку.
– Права ты, поэтому я и выбрал ее тебе в служанки.
– А как встретился ты с ней? – спросила его Морена.
Отчего-то мысли о Матильде не давали ей покоя.
– У Кикиморы она прислуживала; столько вынесла, бедняга – и побои зверские, и ругательства страшные; Кикимора ведь не посмотрит, что ты девица хрупкая, на редкость сварливая старуха! Уж почему Матильда на работу пошла в старухин трактир, мне неведомо, видно, жила в деревне неподалеку, а семья была нуждающаяся, – вот и отправили ее в услужение; там я с ней и встретился, разглядел в ней ведьминство, пожалел – взял к себе, за домом смотреть. А ты почему спрашиваешь, Морена, неужто заревновала муженька к служанке? – Колдун засмеялся. – Волноваться тебе нечего, верь моему слову; ни о чем не беспокойся, прелестница.
– Раз говоришь ты так, значит, так оно и есть, – покорно ответила Морена. – Верю я тебе. Только ответь мне, Хильдим, зачем ты взял меня в жены?
– К чему задаешь ты подобные вопросы? – голос колдуна зазвучал недовольно. – Дому без хозяйки тоскливо было, – он словно бы повторил слова Матильды, – да и мне, признаться, тоже. Увидел я тебя как-то мельком в доме у твоего батюшки, да ты меня не заметила тогда; а князь, чай, в страхе был постоянном от слухов, что про меня ходили, недаром отношения добрые налаживал. Здесь так удачно, уж прости, и войско ханское подвернулось, я и решил помочь князю, однако он, как цену мою узнал, рассвирепел, ничего от его учтивости не осталось… Да выхода другого у него не было.
Морена промолчала.
– Покажу я тебе, пожалуй, сейчас зал, где мы с тобой пировать будем, и баню покажу, в нее дверь отдельная из двора ведет, прогуляемся с тобой по саду обязательно. Вот только хотел я предупредить тебя… Видишь вот ту дверцу узенькую в конце хода?
– Вижу, как не видеть!
– Ежели узнаю я, что ты случайным – или нарочным – образом решила посмотреть, куда ведет она, да проникнуть в восточное крыло – накажу, ох, накажу. Помнишь, что говорил я тебе на пиру? Рука моя на расправу легка, а предупредить я тебя решил для того, чтобы ты по неведению своему того не проведала, что тебе ведать не полагается.
– Зачем ты предупредил меня, Хильдим? Разве не так любопытство вызывают, соблазнами разными толкают жертву на грех?
– Что ты, милая, верю я в твое благоразумие; не станешь ты делать этого, коли милость моя тебе дорога.
Они спустились по лесенке и прошли к зале, которую упоминал Хильдим, но широкие столы и столовое серебро не занимали сейчас Морену. Шла она молча, ведомая колдуном, и думала лишь: что бы он ни хранил в комнате той, верно, придется разузнать об этом любыми доступными и недоступными ей средствами; должен был понимать это колдун, если слышал многое о ее натуре. Морене нужно было убедиться теперь, что ничего ужасного, о чем говорила Матильда, нет в той таинственной комнате за узенькой дверцей… но кабы не было там ужасного, разве стал бы он скрывать ее ото всех? Не ведала еще Морена, идя рука об руку со своим мужем, что теперь ничего уже не изменило бы того трепета и желания, что она чувствовала в его присутствии, как бы глубоко она ни старалась спрятать их; слишком сильны теперь были чары чернокудрого ворожея над сердцем и разумом той, что, казалось, уже долгую вечность назад считалась златоградской княжной.
V
После встречи со старухой Кикиморой в лесу на душе у Марила было неспокойно. Может быть, и удалось поганой старухе одурачить его спутников, но сам северный господарь видел ее насквозь; не укрылись от взора его ни глаза ее змеиные, ни кожа посеребренная. Дурным знаком было встретить подобное существо в самом начале пути, но Марил твердо решил не изменять своим намерениям. Дружина его спокойно переговаривалась с людьми златоградского князя, не ведая ничего о мятежном состоянии своего предводителя да о сомнениях, что терзали сейчас его душу. Да, старуха предрекла ему если не погибель верную, то поражение в борьбе с треклятым чародеем, но Марил никогда не был суеверен, никогда не доверял ворожеям и ведуньям, и предсказание это хотя и вызвало в нем бурю тягостных размышлений, сбить его с пути уже не могло. Можно сказать, никаких особенных п