— Чтобы узнать, почему воины Севера боялись твоего рода.
За окном завыл ветер, и в этом звуке я услышал не зов, а предупреждение.
Два дюжих стражника в кольчугах, накрытых волчьими шкурами, повели меня сквозь высокие дубовые ворота, обитые кованым железом. Каждый шаг по брусчатке княжеского двора отдавался звоном в моих висках. Даже сорная трава здесь росла в подчинении - строгими рядами вдоль дорожек, будто сама земля трепетала перед княжеской волей.
Княжеский терем возвышался подобно древнему великану. Не пышные боярские хорома, а настоящая крепость в крепости - рубленые из вековых дубов стены, почерневшие от времени и дыма, узкие бойницы вместо окон, напоминающие прищуренные глаза. Лишь над массивным дубовым входом резной волчий лик с горящими рубинами вместо глаз выдавал статус хозяина этих мест. Зверь смотрел на меня сверху вниз, и в его взгляде читалось немое предупреждение.
Переступив порог, я ощутил резкий запах: густой дёготь, пропитавший каждую щель, тёплый воск от бесчисленных свечей, холодный аромат стали и оружейного масла
— Разденься до пояса. И оставь оружие, - рявкнул старший из стражников. Его пальцы, покрытые боевыми шрамами, нетерпеливо сжимали рукоять меча.
Я медленно снял потрёпанную рубаху, и в свете факелов на моей груди и спине обнажились старые шрамы - молчаливые свидетели битв, которых я не помнил. Каждый рубец будто рассказывал свою историю, но язык этих повествований был давно забыт.
Скрип тяжёлой дубовой двери, украшенной железными накладками, разорвал тишину.
Княжеские покои поразили своей аскетичностью: массивный дубовый стол, испещрённый царапинами и пятнами от воска, уставленный свитками и военными картами. Оружие на стенах - не парадное украшение, а рабочие инструменты, каждый клинок со своей историей. Огромный каменный очаг, где пламя горело неестественно ровно, почти недвижимо
В центре этого пространства, в кресле из морёного дуба, сидел сам князь. Его фигура излучала спокойную мощь. Не старик, но и не молодой удалец - возраст, когда седые нити в бороде ещё ведут неравный бой с тёмными прядями. Лицо, изрезанное морщинами и шрамами, напоминало старую карту сражений. Но больше всего поражали глаза - холодные, серые, как зимнее небо перед бураном.
Князь медленно поднялся из своего кресла, и тень его фигуры легла на меня, словно холодная пелена.
— Подойди ближе, Ольхович.
Его голос не повышался — он и так звучал как приговор. Тихий, ровный, не допускающий возражений.
Я сделал шаг вперед, ощущая, как его взгляд прожигает меня насквозь, будто пытается разглядеть что-то спрятанное глубоко внутри.
— Ты удивил меня сегодня, — князь постучал пальцем по столу, и звук разнесся по покоям, как удар колокола. — Не тем, что победил. А тем, КАК победил.
Из тени у стены едва слышно шевельнулась Велена. Её пальцы непроизвольно сжались, но лицо оставалось каменным.Я нарочно расслабил плечи, сделал глаза широкими и пустыми, как у деревенского дурачка.
— Я просто дрался, ваша милость, — пожал я плечами, голос нарочно глуповатый, недоумевающий. — Наверное, повезло. Или Добрынич перепил с утра?
Князь внезапно рванулся вперед, быстро, как змея, и его пальцы впились мне в плечо — точно в то место, где под кожей скрывался старый шрам.
— Добрынич — опытный воин. А ты... — его дыхание обожгло мне лицо, пахло мёдом и железом. — Ты двигался, будто знал каждый его удар ЗАРАНЕЕ. Как будто твоё тело помнило то, чего не помнишь ты.
Я застыл, изображая полное непонимание, даже рот приоткрыл, будто не могу осмыслить его слов.
— Ваша милость, я... я не понимаю... — заикаясь, я отвел взгляд. — Я просто бился как умел. Может, он замешкался? Или я инстинктивно...
Князь не отрывал от меня глаз, впитывая каждую мою реакцию, каждую дрожь, каждую искру в взгляде.
— Твой род... — начал он, голос внезапно стал тише, но от этого только страшнее.
Потом резко махнул рукой, словно отгоняя невидимую муху.
— Ладно.
В его глазах мелькнуло что-то — разочарование? Или наоборот — интерес?Он не поверил. Но и не стал давить.
Значит, игра продолжается.
Велена неслышно выдохнула, а князь отвернулся, словно я уже перестал его интересовать.
Но я-то знал — это не так.
“И что там с родом? – мне уже и самому стало интересно.
Глава 3 Голос во тьме
Ночь. Бывшая усадьба Ольховичей.
Точнее – то, что от неё осталось. Жалкий, покосившийся сарай с прогнившей крышей, куда меня "милостиво" поселили после смерти отца. Как пса.
Луна пробивалась сквозь щели в стенах, рисуя на земле причудливые узоры. Где-то скрипела дверь, вздыхал ветер в печной трубе, давно забитой птичьими гнёздами.
Я сидел на развалившейся кровати – точнее, на досках, прикрытых соломой – и вглядывался в своё отражение в треснувшем медном тазу.
Новое лицо.
Не моё.
Но теперь – моё.
Острые скулы, будто вырубленные топором
Серые глаза, холодные, как зимнее небо перед бураном
Шрам, грубо пересекающий левую бровь – ровный, как удар мечом
Я провёл пальцами по этим чертам, чужим и знакомым одновременно.
"Интересный экземпляр," – прошептал я, и отзвук этих слов пропал в пустых стенах.
Где-то заскребла мышь.
Где-то упала капля с потолка.
А я сидел и думал – кто же ты, Мирослав Ольгович?
И почему тебя все ненавидят?
Но ответа не было.
Только тишина.
Только ночь.
И отражение в медном тазу, которое смотрело на меня с немым укором.
— Войду, – послышался женский голос.
Я резко обернулся, настороженно напрягаясь, рука сама потянулась к ножу, которого ещё не было.
В дверях стояла она – девушка с турнира. Тонкая, как отточенный клинок, гибкая, как ивовый прут. Облачённая в чёрный кожаный доспех, плотно облегающий тело, с двумя изогнутыми ножами, зловеще поблёскивающими за поясом.
— Светлана Дубравна. Дружинница князя.
Её голос звучал чётко, холодно, без единой ноты тепла.
Она бросила мне под ноги увесистый мешок, который глухо стукнулся о гнилые половицы.
— Твоя доля за победу. И… совет.
Её пальцы вдруг сжали моё запястье с нечеловеческой силой, прожигая кожу ледяным огнём.
— Беги. Пока не поздно. Добрыничи уже поклялись увидеть твою голову на пике.
Я высвободил руку, не обращая внимания на боль, глядя ей прямо в глаза:
— Я не бегун. Я – боец.
Уголки её губ дрогнули в подобии горькой улыбки.
— Тогда увидимся на погребальном костре. Твоём или их.
Она исчезла так же внезапно, как и появилась, растворившись в ночной тьме.
Я развязал мешок. Внутри – мешочек с парой монет и настоящий стальной клинок, с волчьей головой, выгравированной на гарде.
Оружие.
Настоящее.
Моё.
Внутри стало тепло.
Я сжимал новый меч, ощущая холод металла под пальцами, когда внезапно мир поплыл перед глазами.
Москва. 2014 год.
Я – пятнадцатилетний подросток, впервые переступающий порог боксёрского зала. Запах пота, кожанных перчаток и дешёвого антисептика.
— Ну что, пацан, решил стать крутым? – тренер, бывший профи с разбитым носом и мудрыми глазами, оценивающе смотрел на мою тощую фигуру.
— Хочу научиться драться.
Он хрипло рассмеялся, похлопал меня по плечу:
— Драться – это не руки махать. Это – головой работать. Запомни: любой, даже самый сильный противник – уязвим. Главное – видеть слабину. И хотеть победить... сильнее, чем он.
Вернулся в реальность с резким вздохом.
Клинок в руках казался тяжелее.
Светлана Дубравна уже исчезла, но её слова звучали в ушах:
"Добрыничи уже поклялись увидеть твою голову на пике."
Я сжал рукоять меча, вспоминая тренера:
— Видеть слабину. Хотеть сильнее...
Добрыничи – не неуязвимы.
Князь – не всесилен.
Я – не безоружен.
И теперь у меня есть меч.
И память.
И ярость.
Этого достаточно.
Я вышел из сарая в ночную тьму, чувствуя, как кровь в жилах закипает.
Ночь сгущалась вокруг, как чернильная тень. Я шагал по заросшей тропе, ведущей к старому колодцу – единственному месту в усадьбе, где еще можно было умыться. Меч на поясе непривычно давил на бедро, но это было приятное бремя.
Внезапно ветер донес шепот – едва уловимый, но отчетливый.
"Сзади. Справа. Двое."
Мое тело среагировало раньше сознания. Резкий поворот – и стальной клинок уже пел в ночи, перехватывая удар короткого кинжала.
– Ой, смотрите, Ольхович-смердяк ножик достал! – хрипло засмеялся первый нападающий. Я узнал его – один из челяди Добрынича, коренастый детина с лицом, изуродованным оспой.
Второй, помоложе, крутил в руках боевой топорик:
– Князь-то его пожалел, а мы вот нет!
Я отступил на шаг, ощущая холодный камень колодца за спиной. В голове всплыли слова тренера: "В драке против двоих – сделай так, чтобы дрался с каждым по очереди."
Первый удар пришелся на оспиного – мой клинок скользнул по его предплечью, оставляя кровавую дорожку. Он взревел, но я уже развернулся, подставляя его под удар товарища. Топорик вонзился в плечо оспиного, тот завопил.
– Да ты...! – второй только начал ругаться, когда мое колено встретилось с его пахом, а локоть – с переносицей.
Топорик звякнул о камни.
Я прижал его мечом к колодцу, ощущая, как дрожит его тело:
— Передай Добрыничам – следующий раз я приду сам. И возьму больше, чем несколько капель крови.
Оттолкнув его, я исчез в ночи, оставляя за спиной стонущих подонков и первый настоящий след Мирослава Ольховича в этом мире.
Кровь на клинке блестела в лунном свете.
Кровь на клинке уже почернела в холодном свете луны, превратившись в липкую, пахнущую железом пленку. Я стоял, опираясь на ствол старой березы, и слушал.
Где-то за холмом звенели стремена, рвали тишину проклятия. Добрыничи не сдавались. Но звуки удалялись - они проскакали мимо, увлеченные ложным следом.