— Знаю, — перебила мать, гладя его по голове. — Но ты вернулся. Значит, не зря.
Ее ладонь была шершавой, теплой, родной.
Он хотел возразить, сорваться, выкрикнуть слова отчаяния, но вдруг заметил – "Лютоволк" на стене слегка дрогнул.
Не вспыхнул яростным пламенем. Не засиял победным светом.
Просто отозвался на его возвращение.
Тихо. Сдержанно. По-семейному.
Седой усмехнулся одними уголками губ:
— Значит, не все еще кончено, воин.
Его желтые глаза блеснули в полумраке избы.
Мирослав посмотрел на цветок в руке – он все еще не увял, храня в себе искру жизни.
Желтый, простой, с каплями росы на лепестках. Как обещание.
За окном робко запела птица, провозглашая рассвет новой надежды.
Сначала одна. Потом другая. И вот уже весь лес наполнился трелями, будто природа сама решила отпраздновать их возвращение.
Жизнь продолжалась, вопреки всему.
Мать накрыла на стол. Велена разлила травяной чай. Седой, прикрыв глаза, грел у печки обмороженные пальцы.
А Мирослав сидел, сжимая в ладони цветок, и впервые за долгое время почувствовал –
Он дома.
И это главное.
Эпилог.Когда цветет папоротник
Деревня жила, наполненная новыми надеждами.
Прошли недели, наполненные простыми радостями. Месяцы мирного труда под ласковым солнцем.
Мирослав работал в поле, чувствуя, как теплая земля согревает его босые ноги. По вечерам он учил деревенских мальчишек владеть деревянными мечами, а их звонкий смех разносился по округе. "Лютоволк" теперь висел на почетном месте в доме, окруженный полевыми цветами, которые каждое утро приносили благодарные односельчане.
Однажды из столицы прискакал гонец с золотой грамотой - князь Святослав объявлял о своей свадьбе. "Женится на варяжской княжне Ингигерде", - читали вслух старейшины, а народ ликовал. Этот союз сулил мир северным границам и новые торговые пути.
Свадебный пир в столице гремел на весь посад. В княжьих палатах, уставленных бочками с медовухой и жареными тушами оленей, собрались все знатные роды. Мирослав стоял у резных столпов, опираясь на "Лютоволк" в новых ножнах – подарке от Святослава.
Вдруг гул толпы стих – в дверях появилась она.
Алена Волкодав шла через зал, и казалось, само пламя в светцах склонилось перед ней. На ней было платье цвета кровавой зари, перехваченное серебряным поясом с волчьими головами. Но не наряд заставил Мирослава забыть дыхание – ее осанка, гордый изгиб бровей, взгляд, в котором читалась мудрость не по годам.
– Последняя из Волкодавов, – прошептал кто-то за спиной Мирослава. – Говорят, одна растоптала отряд разбойников, когда те напали на их усадьбу...
Алена остановилась перед княжеским столом. Ее поклон был исполнен достоинства:
– Князь Святослав. Княгиня Ингигерда. Мой род приветствует ваш союз.
Ее голос – низкий, звучный – заставил Мирослава непроизвольно выпрямиться.
И в этот момент она повернула голову и посмотрела прямо на него.
Глаза.
Боги, эти глаза – серые, как зимний рассвет, с золотистыми искорками, словно отражающими пламя очага.
– А это кто? – громко спросила Алена, указывая подбородком в сторону Мирослава.
Тишина в зале стала звенящей.
Святослав усмехнулся:
– Мирослав Ольхович. Тот, кто выстоял там, где другие пали.
Алена медленно обошла Мирослава вокруг, изучая его с ног до головы. Внезапно ее пальцы молнией рванулись к его поясу – он едва успел перехватить ее запястье.
– Силен, – констатировала она, не пытаясь вырваться. – Но "Лютоволк" затупился с тех пор, как попал к тебе.
В зале ахнули.
Мирослав почувствовал, как по спине пробежал жар.
– Может, ты возьмешься его заточить, Волкодав? – бросил он, сжимая ее руку.
Ее губы дрогнули в почти неуловимой улыбке.
– Может. Если докажешь, что достоин носить его.
Святослав громко рассмеялся, поднимая чашу:
– Кажется, следующую свадьбу будем справлять скоро!
Но Мирослав уже не слышал шуток. Он смотрел, как Алена уходит, унося с собой запах полыни и стали, и понимал – эта встреча изменит все.
Где-то в глубине "Лютоволк" слабо дрогнул, будто узнав родную душу.
После пира Мирослав не мог выбросить из головы ту странную встречу. Он вышел в княжеский сад, где лунный свет серебрил липы, и вдруг услышал за спиной:
— Ольхович.
Алена стояла у фонтана, держа в руках два меча. Его "Лютоволк" и свой клинок — узкий, как волчий клык.
— Думала, убежишь, — бросила она, швырнув ему его же оружие.
Клинок лег в ладонь непривычно теплым.
— Ты его...
— Почистила. Но заточить может только настоящий хозяин.
Она внезапно атаковала без предупреждения. Их клинки встретились с искрами, и Мирослав почувствовал — она не просто проверяет его навыки. Она читает его через сталь, как гадалка по костям.
— Почему Волкодавы исчезли? — резко спросил он, парируя удар.
Алена отскочила, ее глаза вспыхнули:
— Мы не исчезли. Мы ждали.
Она сделал сложный маневр, клинок просвистел у самого горла Мирослава, но он успел отклониться.
— Ждали чего?
— Тебя.
Их мечи скрестились в мертвой точке. Лицо Алены было так близко, что он видел золотые крапинки в ее глазах.
— Наш пророк видел сон. Волк и Вепрь, сражающиеся спиной к спине против Тьмы.
Мирослав резко оттолкнулся:
— Святослав — вепрь.
— А ты?
"Лютоволк" вдруг вспыхнул синим. Алена не отпрянула — улыбнулась, будто увидела то, что искала.
Из темноты раздался хриплый смех. Седой, сидя на ветке, жевал яблоко:
— Ну что, мальчишка, теперь веришь, что твоя судьба — не только воевать?
Алена уже уходила, но на прощание бросила:
— Завтра на рассвете. Конюшни. Покажу, где твой род ошибся в последней битве.
Когда она скрылась из виду, Седой спрыгнул вниз:
— Нравится она тебе, да?
Мирослав посмотрел на "Лютоволк" — клинок все еще слабо светился.
— Она... как первая весна после долгой зимы.
Старый воин закашлялся:
— Брр. Лучше дерись с ней, а не стихи сочиняй.
Но когда Мирослав отвернулся, он видел — даже циничный Седой улыбается.
Где-то в саду запел соловей.
А в княжеских покоях Святослав и Ингигерда переглянулись — они знали, что только что посеяли семя нового союза. Сильного союза.
Год спустя в доме Ольховичей-Волкодавов пахло медовыми пряниками и свадебными свечами. На стене висели два перекрещенных клинка — "Лютоволк" и "Сестра-буря" Алены, обвитые душистыми травами.
Мирослав стоял на пороге, глядя, как его жена учит деревенских детей старинному боевому стойкам. Солнце играло в ее волосах, а на животе уже угадывался легкий изгиб — новое обещание жизни.
— Доволен? — Седой, поседевший еще больше, подал ему кубок с вином.
— Пока да.
Старый воин хмыкнул:
— "Пока" — единственное честное слово в этом мире.
Из леса донесся крик совы — не ночной птицы, а дневной. Неправильный знак.
Алена мгновенно встрепенулась, ее рука потянулась к мечу. Мирослав кивнул — он тоже слышал.
Но когда он обернулся к колыбели, которую мастерил на зиму, его лицо смягчилось.
— Пусть приходят.
Святослав прислал письмо с печатью вепря — северные дозоры заметили странные знаки на деревьях.
Алена положила руку ему на плечо:
— Мы готовы.
На подоконнике в горшке цвел тот самый желтый цветок. А рядом стоял новый — с синими прожилками, сорванный Аленой у Черных Гор.
Они знали — это не конец.
Всего лишь передышка.
Где-то в чаще, под корнями древнего дуба, шевельнулся молодой побег. На севере, в княжеских архивах, Ингигерда разбирала старые свитки с предсказаниями.
А в доме у подножия гор затихли детские голоса — первый урок боя закончился.
Но следующий обязательно начнется.