— Надеюсь, к лучшему, — засмеялась она. Джезаль почувствовал себя ужасно неуютно.
— О-о-о, разумеется, к лучшему, — сказал Глокта.
— И вы тоже изменились, Занд. — Арди неожиданно очень погрустнела. — Мы все в нашей семье так беспокоились за вас. Мы надеялись на ваше возвращение в целости и сохранности. — Джезаль заметил, что по лицу Глокты прошла судорога. — А потом, когда мы узнали, что вас изувечили… Как вы себя чувствуете?
Инквизитор взглянул на Джезаля, его взгляд стал холодным, как медленная смерть. Джезаль уставился на свои туфли, в горле встал ком страха. Ему не нужно было бояться этого калеку, не так ли? Но почему-то захотелось оказаться на тренировочной площадке для фехтования. Глокта вытаращился на Арди, его левый глаз слегка дёрнулся. Она бесстрашно посмотрела на него в ответ, её глаза были полны тихой заинтересованности.
— Нормально. Насколько возможно. — Выражение его лица стало очень странным. Джезалю стало еще неуютнее. — Спасибо, что спрашиваете. В самом деле. Никто не спрашивает.
Повисла неловкая тишина. Инквизитор потянул шею вбок, и раздался громкий щелчок.
— Ах! — сказал он, — вот так. Было приятно повидать вас, вас обоих, но служба зовёт. — Он угостил их ещё одной отвратительной улыбкой, а потом захромал прочь, подволакивая левую ногу по щебню.
Арди хмуро смотрела на его скрюченную спину, пока он удалялся, медленно покачиваясь.
— Как печально, — сказала она себе под нос.
— Что? — спросил Джезаль. Он думал о том здоровенном белом мерзавце в подворотне, о тех прищуренных красных глазках. Об узнике с мешком на голове. Все мы служим королю по-своему. Так и есть. Он непроизвольно содрогнулся.
— Они с моим братом были довольно близки. Однажды он даже приезжал к нам на лето. Моя семья так гордилась, что он приехал, что это было даже неловко. Он каждый день фехтовал с моим братом, и всегда побеждал. Как он двигался — там было на что посмотреть. Занд дан Глокта. Он был самой яркой звездой на небосклоне. — Она снова блеснула своей понимающей полуулыбкой. — А теперь, как я слышала, ею стали вы.
— Э-э-э, — сказал Джезаль, не понимая, хвалит она его или насмехается. Он не мог избавиться от чувства, что дважды за день проиграл в фехтовальном поединке — и брату и сестре.
Ему даже казалось, что сестра отделала его сильнее.
Утренний ритуал
Стоял солнечный летний денёк, и парк был битком набит пёстрыми гуляками. Полковник Глокта решительно шёл на какую-то крайне важную встречу, люди кланялись и уважительно расходились с его пути. Большую часть людей он игнорировал, а самых важных одаривал блистательной улыбкой. Редкие счастливцы светились позади него от радости, что их заметили.
— Полагаю, все мы служим королю по-своему, — заныл капитан Луфар, и потянулся к шпаге, но Глокта был слишком быстр для него. Его клинок блеснул со скоростью молнии, проткнув насмешливому идиоту шею.
Кровь брызнула на лицо Арди Вест. Она от радости захлопала в ладоши, глядя на Глокту сияющими глазами.
Казалось, Луфар удивился, что его убили.
— Ха. Вот так, — с улыбкой сказал Глокта. Капитан свалился лицом вниз, кровь текла из его пробитой глотки. Толпа одобрительно взревела, и Глокта порадовал их глубоким изящным поклоном. Крики удвоились.
— О, полковник, не надо, — прошептала Арди, когда Глокта стал слизывать кровь с её щеки.
— Что не надо? — прорычал он, отклоняя её назад и яростно целуя. Толпа неистовствовала. Когда он оторвался от неё, она охнула, с обожанием глядя на него своими большими тёмными глазами, слегка приоткрыв губы.
— Арфиекфор фдет ваф, — сказала она, мило улыбаясь.
— Что? — Толпа умолкла, будь она проклята, и его левый бок занемел.
Арди нежно коснулась его щеки.
— Арфиекфор! — крикнула она.
Раздался громкий стук в дверь. Глаза Глокты резко открылись. Где я? Кто я?
О, нет.
О, да. Он тут же понял, что спал плохо: тело под одеялами смялось, лицо уткнулось в подушку. Вся левая сторона онемела.
Удары в дверь стали ещё сильнее.
— Арфиекфор! — донесся шепелявый рёв Инея с той стороны.
Когда Глокта попытался поднять голову с подушки, шею пронзила боль. Ах, что может быть лучше первого спазма за день, чтобы заставить разум работать.
— Ладно! — прохрипел он, — дай мне минуту, чёрт возьми!
Тяжёлые шаги альбиноса застучали по коридору. Глокта немного полежал спокойно, потом осторожно пошевелил рукой, очень медленно. Дыхание хрипело от напряжения, и он попытался перевернуться на спину. Сжал кулак оттого, что в левой ноге началось покалывание. Если бы только эта проклятая штука оставалась онемевшей. Но боль теперь быстро распространялась. Кроме того до него донёсся неприятный запах. Проклятие, я снова обосрался.
— Барнам! — взвыл Глокта, а потом, задыхаясь, подождал. Его левый бок мстительно пульсировал. Где этот старый идиот? — Барнам! — закричал он изо всех сил.
— Сэр, с вами все в порядке? — донёсся голос слуги из-за двери.
В порядке? В порядке, ты, старый дурак? Когда, по-твоему, я в последний раз был в порядке?
— Нет, проклятье! Я испачкал постель!
— Я нагрел воды для ванны, сэр. Вы можете встать?
Однажды Инею пришлось вышибить дверь. Может, оставлять её на ночь открытой? Но как тогда я смогу спать?
— Думаю, справлюсь, — прошипел Глокта, прижав язык к пустым дёснам. Его руки тряслись, когда он перетаскивал себя с кровати на стул рядом.
Нелепая беспалая нога дёргалась сама по себе, и всё ещё не слушалась. Он сердито смотрел вниз, его ненависть распалялась. Жуткая ёбаная хрень. Отвратительный, бесполезный кусок мяса. Почему они просто её не отрубили? Почему я сам до сих пор этого не сделал? Но он знал, почему. С такой ногой он, по крайней мере, мог притворяться, будто он наполовину человек. Глокта ударил иссохшее бедро, и тут же об этом пожалел. Болван, болван. Боль расползалась по спине, немного сильнее чем прежде, и усиливалась с каждой секундой. Ну ладно, ладно, не будем ссориться. Он начал мягко тереть высохшую плоть. Мы привязаны друг к другу, так зачем меня пытать?
— Сэр, вы можете добраться до двери? — Глокта сморщил нос от запаха, схватил трость и медленно, мучительно поднялся на ноги. Проковылял через комнату, чуть не поскользнулся на полпути, но с обжигающим приступом боли сумел выпрямиться. Повернул ключ в замке, прислонился к стене для равновесия и распахнул дверь.
Барнам стоял с той стороны, протянув руки, готовый поймать его. Какое бесчестье. Подумать только, меня, Занда дан Глокту, величайшего фехтовальщика Союза, должен тащить в ванну старик, чтобы я мог смыть своё собственное дерьмо. Должно быть, все те болваны, которых я когда-то победил, теперь громко смеются, если, конечно, ещё помнят меня. Я бы тоже посмеялся, если бы мне не было так больно. Но он перенёс вес с левой ноги и безропотно положил руку на плечи Барнама. В конце концов, что с того? Надо стараться облегчить себе жизнь. Насколько это вообще возможно.
Глокта сделал глубокий вдох.
— Иди мягко, нога ещё не проснулась. — Подпрыгивая и хромая, они двигались по коридору, который был немного узкий для них двоих. До ванны, казалось, была целая миля. Если не больше. Я лучше бы прошёл сотню миль раньше, чем до ванны сейчас. Но это всё моё невезение, так ведь? Нельзя вернуться назад. Никогда.
Пар восхитительно грел липкую кожу Глокты. С помощью Барнама, который держал его под руки, он медленно поднял правую ногу и осторожно поставил в воду. Проклятье, горячо. Старый слуга помог ему поставить в ванну и вторую ногу, а потом, взяв его под мышки, опустил, словно ребенка, пока он не погрузился по шею.
— Ах. — Глокта расплылся в беззубой улыбке. — Горячо, как в кузнице Делателя, Барнам. В точности, как я люблю. — Теперь жар проникал в его ногу, и боль стихала. Не ушла. Никогда не уходит. Но лучше. Намного лучше. Глокта начал чувствовать, что почти может встретить следующий день. Надо учиться любить мелочи жизни, такие как горячая ванна. Приходится любить мелочи, когда больше у тебя ничего нет.
Практик Иней ждал его внизу в маленькой столовой, втиснувшись своей огромной тушей в низкое креслице у стены. Глокта опустился в другое кресло и уловил слабый запах от тарелки дымящейся овсянки. В ней торчала деревянная ложка, даже не касаясь краев. Его живот скрутило, а рот начал яростно увлажняться. Фактически все симптомы сильной тошноты.
— Ура! — вскричал Глокта. — Снова овсянка! — Он посмотрел на неподвижного практика. — Мёд и овсянка, лучше денег в банке, веселей спозаранку с мёдом и овсянкой!
Розовые глаза не моргали.
— Это детская песенка. Моя мать её мне пела. Впрочем, песенка не помогала мне есть эту жижу. Но сейчас, — и он наполнил ложку, — я не могу наесться.
Иней уставился на него в ответ.
— Полезная, — сказал Глокта, набивая полный рот сладкой каши и поднося другую ложку, — вкусная, — проглатывая ещё, — а вот самое главное, — от следующего глотка он немного рыгнул, — не нужно жевать. — Он оттолкнул почти полную тарелку и бросил ложку вслед. — Мм-мм, — промурлыкал он. — Отличный завтрак делает отличный день, ты так не думаешь?
Это было всё равно, что смотреть на побелённую стену, только у стены эмоций больше.
— Так значит, архилектор снова ждёт меня?
Альбинос кивнул.
— И что, по твоему мнению, наш прославленный руководитель хочет от таких, как мы?
Иней пожал плечами.
— Хм-м-м. — Глокта слизнул остатки овсянки с пустых дёсен. — Ты не знаешь, он в хорошем настроении?
Снова пожал плечами.
— Да ладно тебе, практик Иней, не вываливай на меня всё сразу, мне всё сразу не переварить.
Тишина. В комнату вошёл Барнам и убрал тарелку.
— Сэр, вам нужно что-нибудь еще?
— Безусловно. Большой кусок мяса с кровью и прекрасное хрустящее яблоко. — Он посмотрел на практика Инея. — В детстве я любил яблоки.