Но я-то знаю лучше.
Неподалеку букмекер выкрикивал ставки и принимал деньги от тараторивших людей вокруг него. Почти все ставили на Кюрстера. Глокта наклонился на своей скамье.
— Какие ставки сейчас на Горста?
— На Горста? — спросил букмекер, — Один к одному.
— Поставлю две сотни марок.
— Прости друг, этого мне не покрыть.
— Тогда сотню, пять к четырём.
Букмекер немного подумал, глядя в небо, словно высчитывал в голове итог.
— Годится.
Пока рефери представлял участников, Глокта сел на место, наблюдая, как Горст закатывает рукава рубашки. Его предплечья были толстыми, как стволы дерева. Мощные сплетения мышц изгибались, когда он шевелил мясистыми пальцами. Он потянул шею в одну сторону, в другую, потом взял шпаги у секунданта и пару раз ими взмахнул. В толпе это мало кто отметил. Они кричали Кюрстеру, который как раз встал на своё место. Но Глокта видел. Он быстрее, чем выглядит. Намного, намного быстрее. Эти тяжёлые шпаги уже не кажутся такими неповоротливыми.
— Бремер дан Горст! — крикнул рефери, когда здоровяк встал на свою отметку. Аплодисменты были поистине жалкими. Этот бык-лесоруб не соответствовал их представлению о фехтовальщике.
— Начали!
Это не было изящно. С самого начала Горст принялся широко и небрежно размахивать своей тяжёлой длинной шпагой, словно рубящий брёвна чемпион-дровосек, издавая утробное урчание при каждом взмахе. Выглядело это странно. Казалось, один человек на соревновании по фехтованию, а другой сражается насмерть. Парень, тебе надо лишь коснуться его, а не разрубать напополам. Но по мере того, как Глокта наблюдал, он понимал, что эти мощные удары вовсе не такие неуклюжие, какими казались. Они были отлично выверены, и очень точны. Кюрстер смеялся, увернувшись от первого широкого взмаха, улыбался, уворачиваясь от третьего, но к пятому его улыбки не осталось и в помине. И не похоже, что она вернётся.
Это было совсем не изящно. Зато, бесспорно, мощно. Кюрстер отчаянно нырнул под очередным взмахом. Силы этого выпада хватило бы, чтобы снести ему голову, хоть эти шпаги и не заточены.
Фаворит толпы делал всё возможное, чтобы вырвать инициативу, бил изо всех своих сил, но Горст был вполне готов к такому. Он заворчал, эффективно отбивая удары короткой шпагой, а потом снова взревел, со свистом опуская длинную. Глокта поморщился, когда клинок с громким лязгом врезался в шпагу Кюрстера, выгнув его кисть и чуть не выбив оружие из пальцев. От силы удара тот отшатнулся и скорчил гримасу боли и потрясения.
Теперь понимаю, почему шпаги Горста выглядят такими побитыми. Кюрстер уворачивался, отступая по кругу, стараясь избежать стремительных атак, но здоровяк был слишком быстрым. Чрезвычайно быстрым. Горст уже понял, чего стоит его противник, предугадывал каждое его движение и изводил безжалостными ударами. Выхода не было.
Два мощных толчка отбросили злополучного офицера к краю круга. Потом, от рубящего удара длинная шпага вырвалась из его рук и воткнулась в землю, дико раскачиваясь вперёд-назад. Кюрстер на миг покачнулся — глаза широко раскрыты, пустая рука дрожит, — а потом Горст, зарычав, набросился на него, на полном ходу врезавшись тяжелым плечом в беззащитные рёбра.
Глокта разразился смехом. Никогда не видел прежде, как летает фехтовальщик. Кюрстер и впрямь наполовину перекувырнулся, по-девчачьи взвизгнув, рухнул на землю, молотя руками и ногами, и проехался на животе. Наконец он, тихо постанывая, остановился на песке за кругом в добрых трёх шагах от того места, где Горст его ударил.
Толпа потрясённо затихла, так что кудахтанье Глокты, должно быть, слышно было на последнем ряду. Тренер Кюрстера бросился к нему из-за заграждения и осторожно перевернул своего поражённого ученика. Молодой человек слабо дёрнулся, хныкнул и вцепился в рёбра. Горст некоторое время бесчувственно посмотрел на него, потом пожал плечами и пошёл к своей отметке.
Тренер Кюрстера повернулся к рефери.
— Прошу прощения, — сказал он, но мой ученик не может продолжать.
Глокта не мог с собой справиться. Ему пришлось закрыть рот руками. Всё его тело сотрясалось от смеха. Каждый всплеск вызывал болезненный спазм в шее, но ему было всё равно. Видимо, бо́льшая часть толпы не находила представление таким веселым. Везде вокруг него неслось сердитое ворчание. Ворчание превратилось в свист, когда секундант и тренер выводили безвольно повисшего Кюрстера из круга, а потом свист сменился гневными выкриками. Горст окинул публику ленивым взглядом полуоткрытых глаз, снова пожал плечами и медленно вернулся за заграждение. Глокта всё ещё хихикал, хромая с арены, а его кошелек стал намного тяжелее, чем когда он пришел. Так он не веселился уже многие годы.
Университет стоял в заброшенном уголке Агрионта, непосредственно в тени Дома Делателя, где даже птицы казались старыми и усталыми. Огромное ветхое здание, покрытое полумёртвым плющом, спроектированное, очевидно, в ранние века. Говорили, что это одно из самых старых зданий в городе. И так оно и выглядит.
Крыши проседали посередине, пара из них уже готова была совсем обрушиться. Изящные шпили обваливались, угрожая рухнуть в заброшенные сады внизу. Нижний слой штукатурки на стенах был грязным и потрескавшимся, местами целые куски обвалились, обнажив голые камни и крошащийся раствор. В одном месте из-за сломанной водосточной трубы по стене расплылось огромное бурое пятно. Было время, когда изучение наук привлекало лучших людей Союза, когда это здание было одним из величайших в городе. И Сульт ещё думает, что Инквизиция вышла из моды.
По бокам покрытых трещинами ворот стояли две статуи. Два старика, один держал лампу, а другой указывал на что-то в книге. Мудрость и прогресс, или тому подобная чушь. У того, что с книгой, примерно в прошлом веке отвалился нос, а другой покосился, и его лампа торчала вбок, словно он отчаянно цеплялся за неё, чтобы не упасть.
Глокта поднял кулак и постучал в древние двери. Те загремели и заметно шевельнулись, словно в любой миг могли упасть со своих петель. Глокта подождал. И ждал довольно долго.
Неожиданно раздался лязг отодвигаемых засовов, и одна половина двери, покачиваясь, открылась на несколько дюймов. В щель высунулось древнее лицо, освещённое жалкой свечкой, зажатой в иссохшей руке. Старые слезящиеся глаза, прищурившись, осмотрели Глокту сверху донизу.
— Да?
— Инквизитор Глокта.
— А, от архилектора?
Глокта удивлённо нахмурился.
— Да, верно. — Похоже, они вовсе не настолько оторваны от мира, как выглядят. Кажется, он знает, кто я.
Внутри было опасно темно. Два огромных медных канделябра стояли по обе стороны двери, но в них не было свечей, и их очень давно не полировали, так что теперь они тускло блестели в слабом свете маленькой свечки привратника.
— Сюда, сэр, — с хрипом сказал старик, волоча ноги прочь и согнувшись почти пополам. Даже Глокте не сложно было поспевать за ним, когда они ковыляли во мраке.
Вместе они шаркали по тенистому коридору. С одной его стороны располагались окна — древние, сделанные из множества маленьких кусочков стекла, и такие грязные, что и в самый солнечный день не пропустили бы достаточно света. В мрачный вечер они не пропускали его вовсе. Мерцающий свет свечи плясал по пыльным картинам на противоположной стене — на них бледные старики в чёрных и серых одеждах глядели безумными глазами из облезлых рам, сжимая в старческих руках колбы, шестерни и компасы.
— Куда мы идём? — спросил Глокта, после того, как они несколько минут шаркали во мраке.
— Адепты ужинают, — прохрипел привратник, глянув на него бесконечно усталыми глазами.
Столовая Университета была похожа на гулкую пещеру, которую от полной темноты отделял лишь слабый свет нескольких угасающих свечей. В огромном очаге мерцал маленький огонёк, от которого на балках потолка плясали тени. По всей длине столовой тянулся отполированный за долгие годы использования стол, вокруг которого стояли шаткие стулья. За ним легко поместилось бы человек восемьдесят, но сидело только пятеро. Все они сгрудились на одном конце возле очага. Когда удары трости Глокты эхом пронеслись по залу, они прервали трапезу и с величайшим интересом уставились на него поверх своих тарелок. Мужчина во главе стола поднялся на ноги и поспешил навстречу, придерживая рукой подол своей длинной чёрной мантии.
— Посетитель, — прохрипел привратник, махая свечкой в сторону Глокты.
— А, от архилектора! Я Зильбер[65], распорядитель Университета! — и он пожал Глокте руку. Его товарищи тем временем зашатались и поднялись на ноги, словно к ним прибыл почётный гость.
— Инквизитор Глокта. — Он пристально осмотрел напряженных стариков. Должен заметить, намного больше почтения, чем я ожидал. С другой стороны, имя архилектора открывает все двери.
— Глокта, Глокта, — пробормотал один из стариков, — кажется, я откуда-то помню Глокту.
— Ты всё помнишь откуда-то, только не помнишь откуда, — саркастически заметил распорядитель, вызвав нерешительный смех. — Пожалуйста, позвольте мне всех представить.
Он обошёл четверых учёных в чёрных мантиях, одного за другим.
— Сауризин, наш адепт-химик. — Крепкий взъерошенный старикан с пятнами и подпалинами на мантии и с кусочками еды в бороде.
— Денка, адепт-металловед. — Самый сравнительно молодой из четверых, хотя и далеко не юноша, презрительно кривил губы.
— Чейл, адепт-механик. — Глокта никогда ещё не видел человека с такой большой головой и таким маленьким лицом. Особенно огромными казались уши, из которых торчали пучки седых волос.
— И Канделау, адепт-медик. — Костлявая старая птица с длинной шеей и очками на кривом клюве.
— Прошу вас, присоединяйтесь к нам, инквизитор, — и распорядитель указал на свободный стул между двумя адептами.
— Может, бокал вина? — льстиво спросил Чейл, чопорно улыбнувшись маленьким ртом, уже наклоняясь с графином и наливая вино в бокал.