— Ну, несомненно, они обе красотки, — трещал Бринт, — прекрасные женщины, о которых стоит мечтать, если только мечты тебе и нужны… — он по-заговорщически наклонился поближе, ухмыляясь и оглядываясь по сторонам, словно хотел сообщить что-то таинственное и захватывающее. Двое других пододвинули свои кресла вперёд, но Джезаль остался на своём месте. Ему совсем не хотелось слушать о какой бы то ни было шлюхе, с которой этот идиот спал.
— Вы видели сестру Веста? — проговорил Бринт. Каждая мышца Джезаля напряглась. — Конечно, она не ровня тем двум, но на самом деле довольно миленькая, для простолюдинки, и… думаю, она не прочь… — Бринт облизал губы и ткнул Челенгорма в рёбра. Здоровяк виновато улыбнулся, как школьник в ответ на грязную шутку. — О да, она явно из тех, что не прочь. — Каспа хихикнул. Джезаль положил трубку на стол, заметив, что его рука немного дрожит. Другая так сильно сжимала ручку кресла, что костяшки пальцев побелели.
— Точно говорю, — сказал Бринт, — если бы я не думал, что майор проткнёт меня своим клинком, то был бы и сам не прочь потыкать в неё своим, а? — Челенгорм разразился хохотом. Когда Бринт с ухмылкой повернулся к нему, Джезаль почувствовал, что его веко подрагивает. — Ну, Джезаль, что думаешь? Ты ведь её видел?
— Что я думаю? — Он смотрел на три ухмылявшихся лица, и его собственный голос, как ему показалось, доносился откуда-то издалека. — Я думаю, тебе лучше бы следить за своим языком, сын ёбаной шлюхи.
Он вскочил на ноги, так крепко стиснув зубы, что казалось, они могут раскрошиться. Три улыбки померкли. Джезаль почувствовал руку Каспы на своей руке.
— Да ладно, он просто хотел сказать…
Джезаль вырвал руку, схватился за край стола и перевернул его. Монеты, карты, бутылки, бокалы — всё полетело в воздух и посыпалось на траву. Другой рукой он уже держал шпагу, к счастью всё еще в ножнах. Он наклонился прямо над Бринтом, брызжа слюной ему в лицо.
— А теперь, блядь, слушай, мелкий ублюдок! — прорычал он, — услышу ещё раз что-то подобное, что угодно, и тебе не придется беспокоиться о Весте. — Он ткнул эфесом в грудь Бринта. — Я порублю тебя нахуй, как цыпленка!
Трое мужчин поражённо уставились на него, широко раскрыв рты. Их изумление при виде этого неожиданного проявления жестокости могло сравниться лишь с изумлением самого Джезаля.
— Но… — сказал Челенгорм.
— Что? — вскричал Джезаль, схватив здоровяка за ворот куртки и чуть не стащив его со стула. — Что ты там пиздишь?
— Ничего, — пропищал он, подняв руки, — ничего. — Джезаль отпустил его. Ярость быстро вытекала из него. Он чуть не собрался извиниться, но при виде пепельного лица Бринта мог думать лишь о словах: "она явно одна из тех, что не прочь".
— Как! Цыпленка! Нахуй! — снова прорычал он, повернулся на пятках и зашагал прочь. На полпути к арке он понял, что забыл куртку, но вряд ли мог теперь за ней вернуться. Он вошёл в темноту тоннеля, сделал пару шагов и безвольно прислонился к стене, тяжело дыша и дрожа, словно только что пробежал десять миль. Теперь он уж точно понимал, что такое потерять самообладание. Раньше он не догадывался, что оно у него есть, но теперь не сомневался.
— Какого чёрта это было? — донёсся из тоннеля поражённый голос Бринта, едва слышимый из-за грохота сердца Джезаля. Чтобы разобрать слова, ему пришлось затаить дыхание.
— Будь я проклят, если знаю. — Голос Челенгорма звучал еще удивлённее. Раздался стук и скрип: стол ставили на место. — Никогда не думал, что у него такой вспыльчивый характер.
— Полагаю, ему сейчас нужно о многом думать, — неуверенно сказал Каспа, — с этим Турниром и прочим…
Бринт его оборвал.
— Это не оправдание!
— Ну, они же близки, да? Он и Вест? Всё это фехтование, и что там ещё, может, он знаком с его сестрой… я не знаю!
— Есть ещё одно объяснение, — Джезаль слышал голос Бринта, который был так напряжён, словно он собирался рассказать самую соль. — Возможно, он в неё влюблен! — Эти трое расхохотались. Ладно, это была хорошая шутка. Капитан Джезаль дан Луфар, влюблён в девушку, чьё положение в обществе настолько ниже его собственного. Что за нелепая мысль! Что за абсурдная идея! Ну и шутка!
— Ох, чёрт. — Джезаль обхватил голову руками. Ему было не до смеха. Как, чёрт возьми, она это с ним сделала? Как? Что в ней такого? Конечно, она красива, умна и забавна, и всё такое, но это не объяснение.
— Мне нельзя с ней видеться, — прошептал он сам себе. — Я не буду! — и ударил рукой по стене. Его решение было железным. Как всегда. Пока очередное письмо не появится под его дверью.
Он застонал и хлопнул себя по голове. Почему он это чувствует? Почему он… он не мог даже заставить себя подумать об этом слове… почему она ему так нравится? А потом до него дошло. Он знал почему.
Потому что он не нравился ей.
Эти насмешливые полуулыбки. Эти взгляды искоса, которые он иногда ловил. Эти шуточки, всегда на грани фола. Не говоря уже о редких примерах явного презрения. Может, ей нравились его деньги. Конечно, ей нравилось его положение в обществе. Несомненно, ей нравилось, как он выглядит. Но по сути эта женщина его презирала.
И он никогда раньше такого не чувствовал. Он всегда предполагал, что его все любят. У него не было поводов сомневаться, что он замечательный человек, заслуживающий глубочайшего уважения. Но теперь Джезаль понимал, что Арди он не нравился, и это заставило его задуматься. За исключением подбородка, конечно, и денег, и одежды — что в нём могло нравиться?
Она относилась к нему с презрением, которого он заслуживал. И ему всё было мало.
— Удивительно, — пробормотал Джезаль себе под нос, несчастно прислонившись к стене тоннеля. — Удивительно.
От этого ему захотелось, чтобы она передумала.
Семя
— Как ты, Занд?
Полковник Глокта открыл глаза. В комнате было темно. Проклятье, он опоздал!
— Проклятье! — вскричал он, отбрасывая одеяло и выскакивая из кровати. — Я опоздал! — Он схватил форменные брюки, сунул в них ноги и стал возиться с ремнём.
— Не волнуйся, Занд! — голос его матери звучал успокаивающе, но при этом нетерпеливо. — Где Семя?
Глокта хмуро посмотрел на неё, заправляя рубашку.
— У меня нет времени на эту чепуху, мама! Почему ты всё время думаешь, будто знаешь, что для меня лучше? — Он огляделся в поисках шпаги, но не нашел её. Ты же знаешь, мы на войне!
— Так и есть. — Полковник удивлённо посмотрел. Это был голос архилектора Сульта. — На двух войнах. Одна ведётся огнём и мечом, а другая кроется за ней — старая война, которая ведётся долгие годы. — Глокта нахмурился. Как вообще он мог перепутать этого старого пустозвона со своей матерью? И в любом случае, что архилектор делает в покоях Глокты? Сидя в кресле у его кровати и разглагольствуя о старых войнах?
— Какого чёрта вы делаете в моих покоях? — проворчал полковник Глокта, — И что вы сделали с моей шпагой?
— Где Семя? — теперь голос был женским, но принадлежал не матери. Кому-то ещё. Глокта его не узнал. Он всматривался в темноту, стараясь понять, кто в кресле. Увидел смутные очертания, но тени были слишком глубокими, больше разглядеть не получалось.
— Кто ты? — сурово спросил Глокта.
— Кем я была? Или кем я стала? — Фигура в кресле пошевелилась и медленно, плавно поднялась со своего места. — Я была терпеливой женщиной, но теперь я не женщина, и жернова прошедших лет перемололи моё терпение.
— Чего вы хотите? — голос Глокты дрогнул и прозвучал слабо и гнусаво. Он попятился.
Фигура двинулась, шагая по полоске лунного света от окна. Женская фигура, стройная и изящная, но лицо закрывали тени. Неожиданно Глокту охватил страх, он отпрянул к стене и поднял руку, чтобы отогнать женщину.
— Я хочу Семя. — Бледная ладонь, словно змея, скользнула вперёд и сомкнулась на его протянутой руке. Мягкое прикосновение, но холодное. Холодное как камень. Глокта задрожал, охнул и зажмурил глаза. — Оно мне нужно. Ты понятия не имеешь, насколько. Где оно? — Пальцы стали быстро и ловко шарить по его одежде, — искали, щупали, забирались в карманы, в рубашку, касались его кожи. Холодные. Холодные как стекло.
— Семя? — пропищал Глокта, почти скованный ужасом.
— Ты знаешь, о чём я говорю, калека. Где оно?
— Делатель упал… — прошептал он. Слова сами подворачивались, и он не знал откуда.
— Я знаю.
— …объятый пламенем…
— Я видела это. — Лицо было уже так близко к нему, что он чувствовал на коже её дыхание. Холодное. Холодное как мороз.
— … и разбился о мост внизу…
— Я помню это.
— … они искали Семя…
— Да… — нетерпеливо прошептал голос ему на ухо, — где оно? — Что-то коснулось его лица, щеки́, ве́ка — мягкое и липкое. Язык. Холодный. Холодный как лёд. По Глокте побежали мурашки.
— Я не знаю! Они его не нашли!
— Не нашли? — Пальцы плотно сомкнулись на его шее, сжимая, сдавливая, не давая дышать. Холодные. Холодные как железо, и такие же твёрдые. — Ты думаешь, что знаешь боль, калека? Ты ничего не знаешь! — Ледяное дыхание скрежетало у него над ухом, ледяные пальцы сжимались всё сильнее и сильнее. — Но я покажу тебе! Покажу!
Глокта метался, кричал, сопротивлялся. Он с трудом поднялся, постоял один головокружительный миг — а потом его нога подкосилась, и он рухнул в пространство. Тёмная комната вокруг него опрокинулась, и он с тошнотворным хрустом упал на доски. Рука под ним подогнулась, лоб треснулся об пол.
Он с трудом встал, вцепившись в ножку кровати, оттолкнулся к стене, пытаясь вздохнуть, и уставился дикими глазами в сторону кресла, от страха едва в силах туда смотреть. В окно лилась полоска лунного света, падала на смятую постель и на полированное дерево стула. Пусто.
Глокта окинул взглядом остальную комнату. Его глаза привыкли к темноте, и он вглядывался во все тёмные углы. Ничего. Пусто. Сон.
И теперь, когда безумный стук сердца утих, когда неровное дыхание замедлилось, пришла боль. В голове стучало, нога ныла, а рука тупо пульсировала. Он чувствовал вкус крови, глаза болели и слезились, внутренности крутило, накатывала тошнота и головокружение. Он всхлипнул, мучительно прыгнул в сторону постели и повалился на залитый лунным светом матрас — истощённый, мокрый от холодного пота.