— Я говорил не о презрении, лорд Маровия, и не об угнетении, а просто о том, что они должны платить то, что с них причитается, нам — землевладельцам, и, если уж на то пошло, своим природным господам.
Маршал Варуз тем временем не затыкался ни на секунду.
— Это было нечто, а? Как вы победили его, одной шпагой против двух! — Старый солдат со свистом рассекал рукой воздух. — Весь город бурлит. Теперь вас ждут великие дела, мой мальчик, попомните мои слова. Великие дела. Будь я проклят, если вы не займёте когда-нибудь моё место в Закрытом Совете!
Это было уже чересчур. Джезалю приходилось терпеть его все эти месяцы. Почему-то он представлял себе, что после победы всё закончится, но, похоже, тут его ждало разочарование, как и во многом другом. Удивительно, но Джезаль никогда до конца не осознавал, насколько же скучным дураком был этот старый лорд-маршал. Теперь-то он осознал полностью, вот уж точно.
В дополнение ко всем горестям за столами сидело несколько человек, которых он совершенно точно не хотел бы видеть среди своих гостей. На его взгляд, можно было бы сделать исключение для Сульта, архилектора Инквизиции, раз уж он сидел в Закрытом Совете и, несомненно, был могущественной фигурой. Но Джезаль не мог постичь, зачем ему понадобилось тащить с собой этого мерзавца Глокту. Калека выглядел ещё более больным, чем обычно. Его подёргивающиеся глаза глубоко запали в тёмные круги. По какой-то причине он постоянно бросал мрачные и недоверчивые взгляды на Джезаля, словно подозревал его в каком-то преступлении. Это было чертовски нахально, ведь сегодня Джезаля чествовали, и всё такое.
И хуже того, с другой стороны сидел тот лысый старик, который называл себя Байязом. Джезаль до сих пор не мог толком понять его странные слова поздравления на Турнире — или реакцию своего отца на этого человека, если уж на то пошло. И рядом с ним сидел его жуткий друг, девятипалый северянин.
Майору Весту не повезло: он сидел рядом с дикарём, но пользовался ситуацией наилучшим образом. На самом деле эти двое даже оживлённо беседовали. Северянин неожиданно расхохотался и так стукнул по столу своим огромным кулаком, что зазвенели бокалы. По крайней мере, им приятен этот вечер, кисло подумал Джезаль. Но ему почти захотелось оказаться рядом с ними.
И всё же он знал, что хотел бы однажды стать большим важным человеком. Носить одежду, украшенную большим количеством меха, и тяжёлую должностную цепь из золота. Чтобы люди кланялись ему и подлизывались. Это он решил давным-давно, и считал, что эта идея ему по-прежнему нравится. Но вблизи всё это казалось ему фальшивым и скучным. Ему намного, намного больше хотелось бы оказаться наедине с Арди, хоть он и встречался с ней прошлым вечером. В ней-то ничего скучного не было…
— …дикари окружают Остенгорм, вот что я слышал! — кричал кто-то слева от Джезаля. — Лорд-губернатор Мид поднимает армию и клянется вышибить их из Инглии!
— Ха. Мид? Этот набитый старый дурак не сможет и пирог из формы вытащить!
— Но его хватит, чтобы победить этих северных животных, а? Ведь один хороший солдат Союза стоит десятка таких, как они.
Джезаль услышал, как голос Терезы неожиданно взвился над гулом — её, наверное, слышно было и в дальнем конце зала:
— … разумеется, я выйду замуж за того, за кого прикажет мне отец, но мне это не обязательно должно нравиться! — В этот миг она казалась такой злобной, что он не удивился бы, увидев, как она колет кронпринца вилкой в лицо. Джезаль почувствовал что-то вроде удовлетворения оттого, что не у него одного имелись неприятности с женщинами.
— … о да, выдающееся представление! Все только о нём и говорят, — продолжал гундеть Варуз.
Джезаль заёрзал на стуле. Сколько времени займёт вся эта хрень? Он почувствовал, что задыхается. Снова глянул на лица и встретился взглядом с Глоктой, который таращился на него с тем же мрачным подозрительным выражением на измождённом лице. Джезаль всё ещё не мог долго выдерживать этот взгляд, даже на собственном празднике. И в любом случае, какого чёрта теперь этот калека имеет против него?
Мелкий ублюдок. Он сжульничал. Как-то. Я это знаю. Глокта медленно изучал гостей за столом напротив, пока его взгляд не остановился на Байязе. Старый мошенник сидел там как дома. И он каким-то образом принимал в этом участие. Они сжульничали вместе. Как-то.
— Дамы и господа! — Разговоры стихли, когда лорд-камергер поднялся и обратился к присутствующим. — Хочу поприветствовать всех вас от лица его величества на этом скромном собрании. — Сам король коротко шевельнулся, рассеянно огляделся, моргнул и закрыл глаза. — Разумеется, мы собрались здесь в честь Джезаля дан Луфара, который недавно добавил своё имя к почётному списку избранных: к тем фехтовальщикам, которые стали победителями летнего Турнира. — В ответ на это поднялось несколько бокалов, и раздалось несколько равнодушных одобрительных возгласов.
— Я вижу среди собравшихся нескольких победителей прошлых лет, и многие из них занимают высшие должности: лорд-маршал Варуз, командующий рыцарями-герольдами Валдис, вон там майор Вест, который ныне в штабе маршала Берра. Даже я в свое время был победителем. — Он улыбнулся и посмотрел на своё большое пузо. — Хотя те дни давно прошли, разумеется. — Вежливая рябь смеха пронеслась по комнате. Отметим, что я не удостоился упоминания. Не всем победителям можно позавидовать, а?
— Победители Турнира, — продолжил лорд-камергер, — так часто оказывались в центре великих дел. Я надеюсь — и все мы поистине надеемся, — что это будет справедливым и для нашего юного друга, капитана Луфара. — Надеюсь, он встретит медленную смерть в Инглии, мелкий жуликоватый ублюдок. Но Глокта поднял бокал вместе со всеми и выпил за этого заносчивого осла, а Луфар сидел и наслаждался каждым мгновением.
Подумать только. После победы на Турнире я сидел на этом самом стуле, мне аплодировали, завидовали и хлопали по спине. Другие люди в богатых одеждах; другие лица потели от жары — но не очень многое изменилось. Разве моя ухмылка была менее самодовольной? Разумеется, нет. Наоборот, я был даже хуже. Но, по крайней мере, я это заслужил.
Лорд Хофф так ответственно отнёсся к тосту, что пил, не останавливаясь, пока его кубок совершенно не опустел. Потом поставил его на стол и облизнул губы.
— А теперь, пока не принесли еду — маленький сюрприз, подготовленный моим коллегой, архилектором Сультом, в честь другого нашего гостя. Надеюсь, вы найдёте его занимательным. — И лорд-камергер тяжело сел на место, протягивая свой пустой кубок, чтобы в него налили ещё вина.
Глокта взглянул на Сульта.
Сюрприз от архилектора? Плохие вести для кого-то.
Тяжёлый красный занавес на сцене медленно поднялся. Зрителям открылся старик, лежащий на досках, в запятнанной ярко-красной кровью белой одежде. Позади него широкий холст изображал сцену в лесу под звёздным небом. Это довольно неприятно напомнило Глокте фрески в круглой комнате. В комнате под полуразрушенным особняком Секутора возле доков.
Из-за кулис вышел второй старик: высокий стройный мужчина с необыкновенно красивыми и тонкими чертами лица. Его голова была побрита налысо, а на лице виднелась короткая белая бородка, но Глокта его немедленно узнал. Йозив Лестек, один из самых уважаемых актёров города. Он нарочито вздрогнул, заметив окровавленный труп.
— О-о-о-о-о! — завопил он, широко раскинув руки в театрально-преувеличенном потрясении и отчаянии. У него был поистине звучный голос, от которого сотрясалась крыша. Убедившись, что он привлек внимание публики, Лестек начал декламировать свои реплики — его руки носились в воздухе, а на лице проносились бушующие страсти.
И вот мой мастер Иувин[77] здесь лежит,
Мечты о мире гаснут — он убит,
Коварство Канеди́аса его сгубило.
И эта смерть для нас — закат светила
Над нашим веком.
Старый актёр закинул голову, и Глокта увидел, что в его глазах стоят слёзы. Ловкий трюк — заплакать вот так, по необходимости. Одинокая слеза медленно покатилась по щеке. Публика смотрела заворожённо. Он снова повернулся к телу.
Брат убивает брата. Даже время
Не видело такого преступленья.
О, почему на небе звёзды не померкнут,
Не расступается земля, извергнув
Бушующее пламя?
Он бросился на колени и начал бить себя в грудь.
О, горький рок! Утешит лишь одно:
Погибнуть с ним! Но мне не суждено!
Великий умирает — а нам жить,
И в опустевшем мире боль сносить,
И биться дальше!
Лестек медленно посмотрел на публику, медленно встал на ноги, и выражение его лица сменилось с глубочайшей печали на зловещую решимость.
Хоть Делателя дом не вскрыть извне,
И сделан он из стали и камней,
Дождусь, пока не проржавеет сталь,
Иль камень в прах сотру — мне рук не жаль,
И отомщу!
Актёр одёрнул мантию и под восторженные аплодисменты ушёл со сцены, сверкая глазами. Это была сокращенная версия известной пьесы, которую часто исполняли. Хотя и редко настолько хорошо. Глокта удивился, заметив, что и сам аплодирует. Пока что неплохое представление. Благородство, страсть, властность. Намного убедительней другого липового Байяза, который приходит мне на ум. Он откинулся на стуле, вытянув левую ногу под столом, и приготовился насладиться представлением.
Логен смотрел, смущённо скривив лицо. Он догадался, что это и есть один из тех спектаклей, о которых говорил Байяз, но его знаний языка не хватало, чтобы ухватить детали.
Разодевшись в яркие костюмы, они бродили туда-сюда по сцене, много вздыхали и махали руками, разговаривая нараспев. Двое из них, видимо, изображали темнокожих, но очевидно были белыми людьми с чёрной краской на лицах. В другой сцене тот, что играл Байяза, шептал что-то женщине сквозь дверь, кажется, умоляя её открыть — только двери были разукрашенной деревяшкой, стоявшей посреди сцены, а женщина была мальчиком в платье. Логен подумал, что проще было бы обойти эту деревяшку и поговорить с парнишкой напрямую.