И, разумеется, всё это время они шли в огромной тени Дома Делателя. Чем ближе они подходили, тем массивнее он выглядел, и его нижний парапет располагался намного выше стены Агрионта. Суровая чёрная скала, отвесно вздымавшаяся из озера внизу и заслонявшая солнце. Нечто из другой эпохи, совершенно иных масштабов. Глокта посмотрел назад, на ворота за спиной. Ему показалось, или между зубцов стены что-то мелькнуло? Практик наблюдает? Они увидят, что старику не удастся открыть дверь. Они будут ждать, чтобы взять его на пути назад. Но до тех пор я бессилен. Это мысль не придавала спокойствия.
А Глокте нужно было спокойствие. Чем дальше он ковылял по мосту, тем сильнее в нём рос назойливый страх. Дело было не только в высоте, не только в странной компании, не только в громадной нависающей башне. Инстинктивный страх, без причины. Животный ужас кошмара. И с каждым шагом это чувство росло. Теперь он видел дверь — прямоугольник тёмного металла в гладких камнях башни. Круг букв, выгравированный в центре. Почему-то Глокта испытал рвотный позыв, но подошёл ближе. Два круга: написанные тонкой вязью большие и маленькие буквы, которых он не узнавал. Его кишки выворачивало. Много кругов: буквы и линии, слишком мелкие, не разобрать. Они плыли перед слезящимися глазами. Дальше Глокта идти не мог. Он стоял, опираясь на трость, каждой крупицей своей воли сражаясь с потребностью упасть на колени, повернуться и уползти.
Девятипалому было немногим лучше: он тяжело дышал носом, на его лице застыло выражение глубочайшего ужаса и отвращения. Луфару было ещё хуже — зубы стиснуты, лицо белое и окоченевшее. Задыхаясь, он медленно упал на колено, и Глокта протиснулся мимо него.
Байязу, казалось, было не страшно. Он шагнул к двери и провёл пальцами по большим символам.
— Одиннадцать стражей[80]. И одиннадцать стражей отражённых. — Он провёл по кругу маленьких символов. — И одиннадцать раз по одиннадцать. — Его палец прошёлся по тонкой линии, окружавшей их. Неужели эта линия тоже из букв? — Кто может сказать, сколько здесь сотен? Поистине, это весьма могущественное заклинание!
Чувство благоговейного ужаса лишь немного уменьшилось от звуков шумно блюющего за край моста Луфара.
— Что они гласят? — прохрипел Глокта, тоже едва сдерживая позывы.
Старик ему ухмыльнулся.
— А разве вы не чувствуете, инквизитор? Они гласят: поворачивай. Убирайся. Они гласят: никто… не… пройдет[81]. Но это послание не для нас.
Он залез за ворот рубахи и вытащил палочку тёмного металла. Из такого же тёмного металла, как и сама дверь.
— Нам нельзя здесь быть, — прорычал Девятипалый сзади. — Это место мертво. Надо убираться. — Но Байяз, казалось, не слышал.
— Магия вытекает из мира, — услышал Глокта его шепот, — и все достижения Иувина разрушены. — Он взвесил ключ в руке, и медленно протянул вперёд. — Но работы Делателя крепки, как и всегда. Время их не умалило… и никогда не умалит. — Казалось, там нет никакого отверстия, но ключ медленно скользнул в дверь. Медленно, медленно, в самый центр кругов. Глокта задержал дыхание.
Щёлк.
И ничего не произошло. Дверь не открылась. Вот и всё. Игра окончена. Он почувствовал прилив облегчения, поворачиваясь к Агрионту, и поднимая руку, чтобы дать сигнал практикам на стене. Мне не нужно идти дальше. Не нужно. А потом изнутри донеслось ответное эхо.
Щёлк.
Глокта почувствовал, что вместе с этим звуком его лицо дёрнулось. Мне это чудится? Он надеялся, всем своим существом.
Щёлк.
Снова. Так и есть. Он не верил своим глазам — круги на двери начали вращаться. Глокта потрясённо сделал шаг назад, трость царапнула по камням моста.
Щёлк, щёлк.
Не было никаких признаков, что металл не являлся единым целым — ни трещин, ни пазов, ни механизмов, и всё же круги вращались, каждый с разной скоростью.
Щёлк, щёлк, щёлк.
Всё быстрее и быстрее. Глокта почувствовал головокружение. Внутреннее кольцо, с самыми большими буквами, до сих пор вращалось еле-еле. Внешнее, самое тонкое, мелькало уже так быстро, что глаза не могли уследить… щёлк, щёлк, щёлк, щёлк, щёлк.
Символы двигались и образовывали фигуры: линии, квадраты, треугольники. Невообразимо сложные очертания плясали перед глазами и исчезали с каждым оборотом…
Щёлк.
И круги замерли, образовав новый узор. Байяз протянул руку и вытащил ключ из двери. Раздалось тихое шипение, едва слышное, словно журчание воды где-то вдалеке, и на двери появилась длинная щель. Две половинки медленно двигались, плавно расходясь друг от друга. Расстояние между ними медленно увеличивалось.
Щёлк.
Они убрались в стены, вровень со сторонами квадратного проёма. Дверь открылась.
— Вот это, — тихо сказал Байяз, — искусство.
Изнутри не вырвался зловонный ветер, не веяло гнилью или разложением — ни следа долгих прошедших лет. Лишь поток прохладного сухого воздуха. И всё же, такое чувство, словно открыли гроб.
Стояла тишина, если не считать шелеста ветра по тёмным камням, хрипа дыхания в пересохшем горле Глокты и плеска воды далеко внизу. Сверхъестественный ужас исчез. Глокта чувствовал лишь глубокое беспокойство, уставившись на открытую арку. Но не хуже, чем когда я жду перед кабинетом архилектора. Байяз повернулся, улыбаясь.
— Много лет прошло с тех пор, как я запечатал это место, и за всё это долгое время ни один человек не смог переступить этот порог. Вам троим оказана поистине высокая честь. — Глокта не чувствовал, что ему оказана честь. Он чувствовал себя больным. — Внутри есть опасности. Ничего не касайтесь и идите только туда, куда я вас поведу. Следуйте прямо за мной, поскольку пути там не всегда одинаковые.
— Не одинаковые? — спросил Глокта. — Как такое возможно?
Старик пожал плечами.
— Я всего лишь привратник, — сказал он, убирая под рубаху ключ и цепочку, — а не архитектор. — И шагнул в тень.
Джезаль чувствовал себя нехорошо. Совсем нехорошо. Дело было не только в отвратительной тошноте, которую каким-то образом вызывали буквы на двери. На него нахлынула волна неожиданного потрясения и отвращения, словно взял чашку и пьёшь, думая, что там вода, и обнаруживаешь, что внутри нечто совсем другое. Моча, например. То же самое отвратительное удивление, только сейчас оно длилось минуты, часы. То, что он считал глупостью, или старыми байками, неожиданно открылось перед его глазами как непреложные факты. Мир был уже не тем местом, что днём ранее — он стал странным и тревожным, а Джезалю он безгранично больше нравился таким, каким был раньше.
Он не мог понять, зачем он здесь. Джезаль знал об истории очень немного. Канедиас, Иувин, даже Байяз были именами из пыльных книг, которые он слышал в детстве, и которыми совсем не интересовался. Ему просто не повезло, не повезло и всё. Он победил на Турнире, и вот где оказался: бродит по какой-то странной башне. Только и всего. Какая-то странная старая башня.
— Добро пожаловать, — сказал Байяз, — в Дом Делателя.
Джезаль поднял взгляд от пола, и его челюсть отвисла. Слово "дом" слабо передавало обширность тусклого пространства, в котором он оказался. Здесь легко мог бы разместиться и сам Круг Лордов — всё здание целиком, да ещё и место осталось бы. Стены были сделаны из грубых неотёсанных камней, которые, казалось, беспорядочно свалили друг на друга без раствора, но они бесконечно вздымались всё выше и выше. Над центром помещения, высоко вверху, было что-то подвешено. Огромное пленительное нечто.
Оно навевало Джезалю мысли о навигационных инструментах, только выполненное в громадном масштабе. Система гигантских металлических колец, сияющих в тусклом свете, одно вокруг другого; а между ними, внутри них, вокруг них — кольца поменьше. В общей сложности их было, наверное, сотни, и все покрыты какими-то метками: может быть письменами, или бессмысленными царапинами. В центре висел большой чёрный шар.
Байяз уже ступил в огромный круг на полу, покрытый запутанными линиями, выполненными из блестящего металла в тёмном камне. Его шаги эхом отражались наверху. Джезаль медленно шёл за ним. Было что-то пугающее, головокружительное в том, чтобы идти по такому огромному пространству.
— Это Срединные земли, — сказал Байяз.
— Что?
Старик указал вниз. Изогнутые линии метала стали приобретать смысл. Побережья, горы, реки, земля и море. Очертания Срединных земель, знакомые Джезалю по сотне карт, лежали у него под ногами.
— Весь Земной круг. — Байяз указал на бесконечный пол. — Туда — Инглия, а дальше Север. Гуркхул там. Там Старикланд, и Старая Империя, а здесь города-государства Стирии, за ними Сулджук, и далёкий Тхонд. Канедиас обнаружил, что земли известного Мира образуют круг, с центром здесь, а его дальний край проходит через остров Шабульян, далеко на западе, за Старой Империей[82].
— Край мира[83], — пробормотал северянин, медленно кивая сам себе.
— Несколько высокомерно, — фыркнул Глокта, — думать, что твой дом — это центр всего.
— Хм. — Сказал Байяз, оглядываясь на громаду зала, — Высокомерия Делателю всегда хватало. Как и его братьям.
Джезаль бестолково уставился вверх. В высоту помещение оказалось даже больше, чем в ширину, и его потолок, если он и был, терялся в тенях. Шагах в двадцати от пола по грубым каменным стенам шёл железный поручень балкона. Над ним, ещё выше, в тусклом свете смутно виднелся ещё один балкон, и ещё, и ещё. И надо всем висело то странное устройство.
Внезапно Джезаль вздрогнул. Оно двигалось! Всё это двигалось! Медленно, плавно, тихо, кольца двигались, оборачивались, вращались одно вокруг другого. Он и представить себе не мог, что приводит их в движение. Должно быть, ключ, повёрнутый в замке, каким-то образом запустил его… или неужели они вращались здесь все эти годы?