— Что это? — спросил он, протягивая руку.
— Не трогай! — вскричал Байяз, шлёпнув Логена по руке. — Разве я не сказал тебе ждать?
Логен неуверенно сделал шаг назад. Он никогда не видел мага таким встревоженным, но не мог отвести глаз от этого странного предмета на плите.
— Это оружие?
Байяз медленно выдохнул.
— И самое ужасное, друг мой. Оружие, против которого не защитит ни сталь, ни камень, ни магия. Предупреждаю, никогда не подходи к нему. Это опасно. Разделитель, как называл его Канедиас, и с его помощью он убил своего брата, Иувина, моего учителя. Однажды Делатель сказал, что у Разделителя два лезвия. Одно здесь, а второе на Другой Стороне.
— И какого чёрта это значит? — пробормотал Логен. Он не видел и одного-то лезвия, которым можно что-то разрезать.
Байяз пожал плечами.
— Если бы я знал, то, наверное, был бы Мастером Делателем, а не просто Первым из Магов. — Он протянул руку и поднял ящик, морщась так, словно тот был очень тяжёлым. — Не мог бы ты мне помочь?
Логен подсунул руку под ящик и охнул. Вряд ли тот весил бы больше, будь он из чистого железа.
— Тяжёлый, — проворчал он.
— Канедиас выковал его очень крепким. Настолько крепким, насколько позволяло всё его великое искусство. Не для того, чтобы защитить от мира его содержимое. — Он наклонился и тихо сказал. — А чтобы защитить мир от его содержимого.
Логен хмуро посмотрел на ящик.
— И что там внутри?
— Ничего, — пробормотал Байяз. — Пока.
Джезаль пытался решить, есть ли в мире три человека, которых он ненавидит сильнее. Бринт? Просто тупоголовый идиот. Горст? Всего лишь тщетно пытался победить Джезаля в фехтовальном поединке. Варуз? Просто помпезный старый осёл.
На вершине его списка были эти трое. Высокомерный старик со своей идиотской болтовнёй и самодовольной таинственностью. Громадный дикарь с уродливыми шрамами и угрожающе хмурым взглядом. Снисходительный калека с самодовольными комментариями и претензиями, будто он знает всё на свете. Этих троих, вкупе с затхлым воздухом и бесконечным мраком этого жуткого места, было достаточно, чтобы Джезаля снова затошнило. Единственным, что могло быть хуже этой компании, это полное её отсутствие. Он посмотрел на тени повсюду и содрогнулся.
И всё же, его настроение улучшилось, когда они завернули за угол. Впереди показался маленький квадрат света. Джезаль поспешил к нему, обогнав Глокту, хромавшего со своей тростью. У него уже слюнки текли от предвкушения, что он снова окажется под небом.
Выйдя на свежий воздух, Джезаль закрыл глаза от удовольствия. Холодный ветер ударил в лицо, и он вдохнул полной грудью. Облегчение было необычайным, словно он провел несколько недель взаперти в темноте, словно только что разжались пальцы, которые до этого сжимали его горло. Он прошёл по широкому открытому пространству, вымощенному плоскими ровными камнями. Девятипалый и Байяз стояли плечом к плечу впереди, у парапета высотой по пояс, а за ними…
Внизу открывался вид на Агрионт. Мозаика белых стен, серых крыш, блестящих окон, зелёных садов. Они находились далеко не на вершине Дома Делателя, всего лишь на одной из нижних крыш над воротами, но всё равно жутко высоко. Джезаль узнал ветхий Университет, сияющий купол Круга Лордов, приземистую громаду Дома Вопросов. Он видел площадь Маршалов и чашу деревянных трибун среди зданий, и даже крошечную жёлтую точку фехтовального круга в центре. А за цитаделью, окружённой белыми стенами и блестящим рвом, серой массой под грязно-серым небом простирался город, тянувшийся до самого моря.
Джезаль недоверчиво и радостно рассмеялся. По сравнению с этим Башня Цепей казалась стремянкой. Он стоял так высоко над миром, что всё казалось замершим, застывшим во времени. Он чувствовал себя королём. Ни один человек не видел этого уже сотни лет. Джезаль был громадным, величественным, и намного более важным, чем крошечные людишки, вынужденные жить и работать в маленьких зданиях внизу. Он обернулся на Глокту, но калека не улыбался. Он был бледнее обычного, хмуро смотрел на игрушечный город, и его левый глаз дёргался от беспокойства.
— Боитесь высоты? — засмеялся Джезаль.
Глокта повернул к нему пепельно-белое лицо.
— Там не было ступеней. Мы забрались сюда, а ступеней не было! — Ухмылка Джезаля начала опадать. — Не было ступеней, понимаете? Как это возможно? Как? Скажите!
Джезаль сглотнул, подумав о том, как они шли. Калека был прав. Ни ступенек, ни пандуса, они не поднимались и не спускались. И всё же они очутились здесь, намного выше самой высокой башни Агрионта. Он снова почувствовал тошноту. Теперь этот вид казался головокружительным, отвратительным, непотребным. Джезаль неуверенно отступил от парапета. Ему хотелось домой.
— Я преследовал его сквозь темноту, один, и здесь я его встретил. Канедиаса. Мастера Делателя. Здесь мы сражались. Огнём, сталью и плотью. Здесь мы стояли. Прямо у меня на глазах он сбросил Толомею с крыши. Я видел, как это произошло, но не мог его остановить. Свою собственную дочь. Можете себе представить? Никто не заслуживал этого меньше, чем она. В мире не было души чище.
Логен нахмурился. Он не знал, что на это можно сказать.
— Здесь мы боролись, — пробормотал Байяз, и его мясистые руки крепко сжимали гладкий парапет. — Я ударил его огнем, сталью, и плотью, а он меня. Я сбросил его вниз. Он упал, объятый пламенем, и разбился о мост внизу. И так последний из сыновей Эуса покинул этот мир, и множество секретов оказались утеряны навсегда. Они уничтожили друг друга, все четверо. Какая утрата.
Байяз повернулся и посмотрел на Логена.
— Но всё это было давным-давно, а, друг мой? Давным-давно. — Он надул щёки и сгорбился. — Давайте покинем это место. Оно похоже на гробницу. Это и есть гробница. Давайте снова её запечатаем, а вместе с ней и воспоминания. Всё это в прошлом.
— Хм, — сказал Логен. — Мой отец говорил, что семена прошлого приносят плоды в настоящем.
— Так и есть. — Байяз медленно протянул руку, и его пальцы коснулись холодного тёмного металла ящика в руках Логена. — Так и есть. Твой отец был мудрым человеком.
Нога Глокты горела, а искривлённый позвоночник стал рекой огня от задницы до черепа. Во рту у него пересохло, словно от опилок, лицо вспотело и дёргалось, он сопел, но продолжал ковылять во тьме, прочь от громадного зала с его чёрной сферой и странной конструкцией в сторону открытой двери. И на свет.
Он встал, закинув голову назад, моргая и потирая глаза на узком мостике перед узким проходом. Рука дрожала на рукояти трости, он хватал ртом свежий воздух и ощущал прохладные ветер на своём лице. Кто бы мог подумать, что ветер может быть таким приятным? Может и хорошо, что не было ступеней. Иначе мне бы там не выжить.
Луфар уже почти перешёл мост, и так спешил, словно за ним по пятам гнался дьявол. Девятипалый тоже был неподалёку, тяжело дышал и бормотал что-то на северном наречии снова и снова. Глокте показалось, он говорил: "Всё ещё жив". Его большие руки крепко держали металлический ящик, и все жилы были так напряжены, словно тот весил, как наковальня. В этой прогулке было нечто большее, нежели просто попытка что-то доказать. Что они оттуда вынесли? Что может быть таким тяжёлым? Глокта посмотрел обратно в темноту и содрогнулся. Он сомневался, что хочет знать.
Байяз вышел из тоннеля на открытый воздух, и выглядел при этом самодовольно, как и всегда.
— Итак, инквизитор, — оживленно сказал он, — как вы находите путешествие в Дом Делателя?
Запутанный, странный, жуткий кошмар. Я, наверное, предпочёл бы на несколько часов вернуться в тюрьму императора.
— Неплохо скоротали утро, — резко бросил он.
— Рад, что вы нашли это занимательным, — усмехнулся Байяз, доставая из-под рубахи брусок тёмного металла. — И скажите, вы всё ещё считаете, что я лжец? Или ваши подозрения, наконец, улеглись?
Глокта хмуро посмотрел на ключ. Хмуро посмотрел на старика. Хмуро посмотрел на сокрушительную темноту Дома Делателя. Мои подозрения растут с каждым мигом. Они никогда не улягутся. Они лишь изменили форму.
— Честно? Я не знаю, во что верить.
— Хорошо. Знать о своем невежестве — уже первый шаг к просвещению. Но, между нами, я бы подумал о том, что ещё можно рассказать архилектору. — Глокта почувствовал, как его веко дёргается. — Может, вам лучше начать переходить мост, а, инквизитор? Пока я запираю?
Падение в холодную воду уже не казалось таким страшным. Если я упаду, то, по крайней мере, умру на свету. Глокта в последний раз оглянулся, и услышал, как с тихим щелчком двери Дома Делателя закрываются, и круги возвращаются на свои места. Всё как было до нашего прибытия. Он повернул к двери покалывающую спину, облизал дёсны, почувствовав знакомую тошноту, чертыхнулся и захромал по мосту.
Луфар отчаянно стучал в старые ворота на другом конце моста.
— Впустите нас! — когда Глокта добрёл, он уже почти всхлипывал, в его голосе звучали нотки паники. — Впустите!
Дверь наконец-то открылась, покачиваясь, и за ней показался потрясённый хранитель. Как жаль. А я-то был уверен, что капитан Луфар расплачется. Гордый победитель Турнира, храбрейший сын Союза, самый цвет человечества, рыдает на коленях. Такое зрелище могло бы сделать эту прогулку почти сто́ящей. Луфар проскочил в открытые ворота, и Девятипалый мрачно последовал за ним, держа в руках металлический ящик. Хранитель косо посмотрел на Глокту, который хромал через ворота.
— Уже вернулись?
Старый болван.
— О чём вы говорите, чёрт возьми? Что значит "уже"?
— Я успел съесть только половину яиц. Вас не было меньше получаса.
Глокта безрадостно рассмеялся.
— Полдня, скорее. — Но он хмуро посмотрел на двор. Тени почти не сдвинулись с тех пор, как они заходили. Всё ещё раннее утро, но как?
— Однажды Делатель сказал мне, что время существует только в уме. — Глокта поморщился и повернул голову. За ним выходил Байяз, и постукивал толстым пальцем по лысой голове. — Поверьте, могло быть и хуже. Волноваться надо, когда выходишь раньше, чем зашёл. — Он улыбнулся, и его глаза блестели на свету, падавшем в дверной проём.