— Мы говорим сейчас! — крикнул Вест, швыряя через комнату мятый кусочек бумаги. — Ты хоть думала, чем это может обернуться? Что если ты его добьёшься? Ты об этом подумала? Как считаешь, его семья обрадуется такой застенчивой невесте? В лучшем случае они никогда с тобой не заговорят. В худшем — вышвырнут вас обоих!
Трясущимся пальцем он указал на дверь.
— И ты не обратила внимания, что он самодовольная надменная свинья? Как и все они! Как он справится, по-твоему, без своего содержания? Без своих дружков в высших кругах? Да он и понятия не имеет, с чего начать! Как вы сможете быть счастливыми друг с другом? — Его голова готова была расколоться напополам, но он продолжал. — А если ты не выйдешь за него, что скорее всего и будет? Что тогда? Тебе придёт конец, ты думала об этом? В прошлом так едва не случилось! И ты ещё считаешься умной! Ты выставляешь себя на посмешище! — Он едва не задыхался от ярости. — Нас обоих!
Арди ахнула.
— Теперь понятно! — она едва не кричала на него. — На меня всем насрать, но если твоя репутация в опасности…
— Ты ёбаная тупая сука! — Графин, крутясь, полетел через комнату. Он врезался в стену недалеко от головы Арди, и на пол посыпались осколки и куски штукатурки. От этого Вест взъярился ещё сильнее. — Почему, блядь, ты не слушаешь?
Через секунду он оказался на другом конце комнаты. На миг Арди казалась удивлённой, а потом, когда она начала подниматься, раздался резкий щелчок — его кулак попал ей в лицо. Она не успела упасть. Его руки поймали её прежде, чем она коснулась пола, встряхнули её и швырнули об стену.
— Из-за тебя нам конец! — Её голова ударилась о штукатурку — раз, другой, третий. Одна его рука схватила её за шею.
Зубы стиснуты. Тело прижимает её к стене. Пальцы начали сдавливать, и из её горла донёсся тихий хрип.
— Ты себялюбивая, бесполезная… ёбаная… шлюха!
Волосы спутались у неё на лице. Он видел лишь узкий кусочек кожи, уголок рта, один тёмный глаз.
Глаз смотрел на него. Без боли. Без страха. Пустой, безжизненный, как у трупа.
Сжал. Хрип. Сжал.
Сжал…
Вест вздрогнул и пришёл в чувство. Его пальцы резко разжались, и он отдёрнул руку. Его сестра стояла, выпрямившись, у стены. Он слышал её дыхание. Короткие вздохи. Или это были его? Голова раскалывалась. Её глаза всё ещё смотрели на него.
Должно быть, это ему показалось. Должно быть. Теперь он в любую секунду очнётся, и кошмар закончится. Сон. Он убрал волосы с её лица.
Её кожа была бледной, как воск свечи. Полоска крови из носа казалась почти чёрной. На шее остались яркие розовые отметины. Отметины, оставленные пальцами. Его пальцами. Значит, на самом деле.
У Веста скрутило живот. Рот открылся, но не вылетело ни звука. Он посмотрел на кровь на её губе и почувствовал тошноту.
— Арди… — Он почувствовал такое отвращение, что его едва не стошнило, как только он произнес это слово. Он чувствовал привкус желчи во рту, но его голос продолжал булькать:
— Прости… прости… Как ты?
— Бывало и хуже. — Она медленно подняла руку и коснулась губы кончиком пальца. Кровь измазала её рот.
— Арди… — Он протянул к ней руку и отдернул, боясь того, что эта рука может натворить. — Прости.
— Он всегда извинялся. Помнишь? Потом он обнимал нас и плакал. Всегда извинялся. Но в следующий раз это его никогда не останавливало. Ты уже забыл?
Вест рыгнул и сдержал рвотный позыв. Если бы она рыдала, кричала и била его своими кулачками — это было бы легче перенести. Что угодно, только не это. Он старался об этом не думать, но он не забыл.
— Нет, — прошептал он, — я помню.
— Ты думал, что он прекратил, когда ты уехал? Он стал ещё хуже. Только тогда я уже пряталась сама. Я мечтала, что ты вернёшься. Вернёшься и спасёшь меня. Но когда ты возвращался, это случалось ненадолго, и между нами всё уже было не так, и ты ничего не сделал.
— Арди… Я не знал.
— Ты знал, но уезжал. Легче было ничего не делать. Притворяться. Я понимаю, и знаешь, я даже не виню тебя. То, что ты смог уехать, было чем-то вроде утешения. День, когда он умер, стал самым счастливым в моей жизни.
— Он был нашим отцом…
— О да. Как мне не повезло. Всегда не везло с мужчинами. Я плакала на могиле, как послушная дочь. Плакала и плакала, пока все вокруг не начали бояться за мой рассудок. А потом я без сна лежала на кровати, пока все не заснули. Я тайком вышла из дома и вернулась на могилу. Я стояла и смотрела на нее… а потом я нассала на неё! Подняла подол, села на корточки и нассала на него! И всё это время я думала — больше я не буду ничьей собакой!
Она вытерла ладонью кровь из-под носа.
— Ты бы видел, как я радовалась, когда ты послал за мной! Я снова и снова перечитывала письмо. Трогательные маленькие мечты снова ожили. Надежда, а? Что за ёбаное проклятие! Уехать, чтобы жить со своим братом. Со своим защитником. Он присмотрит за мной, он мне поможет. Может, теперь у меня начнется жизнь. Но ты оказался не таким, как я тебя помнила. Весь такой вырос. Сначала ты меня игнорируешь, потом поучаешь, потом бьёшь меня, а потом извиняешься. Настоящий сын своего отца!
Он застонал. Казалось, она тыкала в него булавкой, прямо в череп. И это ещё меньше, чем он заслуживал. Она была права. Он подвел её. Задолго до сегодняшнего дня. Всё то время, пока он играл со своими шпагами и целовал задницы тех, кто его презирал, она страдала. Нужно было всего лишь небольшое усилие, но он никогда не мог этого признать. Каждую минуту, что он проводил с ней, он чувствовал вину, словно камень в животе, тянущий вниз, невыносимый.
Она отошла от стены.
— Я, наверное, пойду и позову Джезаля. Он, может, и тупейший идиот во всём городе, но не думаю, что он поднимает на меня руку, как считаешь? — Она оттолкнула его с дороги и направилась к двери.
— Арди! — Он схватил её за руку. — Пожалуйста… Арди… извини…
Она высунула язык, свернула трубочкой и сплюнула кровью прямо ему на мундир.
— Вот тебе за извинения, ублюдок.
И дверь захлопнулась у него перед носом.
Каждый поклоняется себе
Ферро, прищурившись, смотрела на здоровенного розового, а он смотрел на неё. Так продолжалось уже довольно долго, не всё время, но большую часть. Пристальное разглядывание. Они обычно были уродливыми, эти мягкие белые твари, но этот оказался особенным.
Отвратительный.
Она знала, что её собственное лицо покрыто шрамами, побито, обветрено и опалено солнцем за годы, проведённые в диких местах. Но бледная кожа на лице этого выглядела как щит, повидавший немало битв — изрубленная, исколотая, изорванная, избитая. Удивительно было видеть целые глаза на таком побитом лице, но они там были, и следили за ней. Она решила, что он опасен.
Не только большой, но и сильный. Зверски сильный. Он был, наверное, раза в два тяжелее неё, и вся его толстая шея была сплошными мышцами. Ферро чувствовала силу, которая от него исходила. Она не удивилась бы, если б ему удалось поднять её одной рукой, но это не слишком её беспокоило. Сначала ему пришлось бы её поймать. Большие и сильные обычно медленные.
А медлительность и опасность несоединимы.
Шрамы тоже её не беспокоили. Они означали лишь то, что он часто сражался, а не обязательно побеждал. Дело было в другом. В том, как он сидел — спокойно, но не расслабленно. Наготове. Терпеливо. И то, как двигались его глаза: хитро, осторожно, посмотрят на Ферро, на комнату, а потом снова на Ферро. Тёмные глаза, бдительные, задумчивые. Оценивающие. На тыльных сторонах ладоней у него виднелись толстые вены, но пальцы длинные, ловкие, под ногтями видна грязь. Одного пальца не хватало. Белый обрубок. Ей всё это не нравилось. Пахло опасностью.
Она не хотела бы сражаться с ним без оружия.
Но ей пришлось отдать свой нож тому розовому на мосту. Она уже была готова пырнуть его, но в последний миг передумала. Что-то в его глазах напомнило ей Аруфа, прежде чем гурки насадили его голову на копьё. Печальный и спокойный, словно он понимал её. Словно она была человеком, а не вещью. В последний миг, сама того не желая, она отдала клинок. Позволила привести себя сюда.
Дура!
Теперь Ферро горько сожалела об этом, но она стала бы сражаться чем угодно, если бы пришлось. Большинство людей не понимают, что мир полон оружия. Предметы, которые можно бросить, или на которые можно швырнуть врагов. Вещи можно сломать или бить ими, как дубиной. Порванной тряпкой можно задушить. Грязь швырнуть в лицо. А если это не получится, она перегрызёт ему горло. Ферро скривилась и показала ему в доказательство свои зубы, но он, казалось, не заметил. Просто сидел там и смотрел. Молчаливый, спокойный, уродливый и опасный.
— Ёбаные розовые, — прошипела она себе под нос.
Тощий, наоборот, с виду был совсем не опасен. Болезненного вида, с длинными волосами, как у женщины. Неловкий и дёрганый, постоянно облизывал губы. Он изредка бросал на неё взгляд, но отводил глаза, как только она злобно смотрела на него, сглатывал, и его кадык на шее ходил вверх и вниз. Казалось, он напуган, и не опасен, но Ферро, наблюдая за здоровяком, всё равно приглядывала за ним уголком глаза. Лучше не упускать его из виду.
Жизнь научила её ожидать сюрпризов.
И оставался только старик. Она не доверяла ни одному из розовых, но этому лысому она не доверяла больше всех. На его лице было много глубоких морщин — вокруг глаз, вокруг носа. Суровые морщины. Суровые, тяжелые скулы. Большие толстые руки, покрытые белыми волосками. Она решила, что если ей придется убить этих троих, то, несмотря на всю опасность здоровяка, первым убивать надо лысого. Он осматривал её сверху донизу взглядом работорговца. Холодный взгляд, оценивающий, чего она может стоить.
Сволочь.
Байяз, как назвал его Юлвей. И эти два старика, похоже, неплохо друг друга знали.
— Итак, брат, — говорил лысый розовый на кантийском языке, хотя явно было, что они не родственники, — как там в великой империи Гуркхул?