– тихо ответил Деранс, глядя исподлобья.
Они теряют терпение? Хотят избавиться от него, не дождавшись, когда закончит?
–Ленив ты стал, как я погляжу. Видимо, решил, что с последним росчерком пера лишишься жизни?
–А разве не так?..
–А почему обязательно так, клир?– усмехнулся Олвин.– Твоя жизнь зависит от тебя, а не от нас.
–Как это?.. Я же ваш пленник.
–Вне всяких сомнений. И мы можем убить тебя завтра. Или сейчас. Или через месяц. Или уморить голодом. Или запытать до смерти. Все так, хранитель. Но ты можешь заработать свободу.
–Свободу?..
Клир вздрогнул. Нельзя было давать себе ложную надежду, но так хотелось…
–Помнишь ли ты, клир девятого пера, чему тебя учили? Все то, благодаря чему получил высокий сан?
–Девятое перо – вовсе не высокий сан…
–Но самый высокий в цитадели,– перебил вестник.– Ты не ответил на вопрос.
–Я всю жизнь служил ордену. Я все помню.
–Значит, помнишь и врачебное ремесло, коему вас долго и тщательно обучают?
–Конечно помню. Мне приходилось постоянно лечить этих болванов из наемной стражи. То срамную болезнь подцепят от деревенских шлюх, то поносом изойдут, ведь жрут что попало. Лечил я этих недоумков, а что проку?
–Понимаю, клир. Был бы прок, не оказался бы ты здесь. Успешно лечил?
–В основном. Но некоторые болезни подвластны лишь богам.
–Конечно. Но уповать на одних лишь богов нельзя. Иначе зачем они даровали нам руки, ноги и способность мыслить и действовать?
–Чего вы от меня хотите?
–Помнишь ли ты клятву, которую произносит всякий, кто берется за врачебное ремесло?
–Помню. Без клятвы нельзя лечить никого, кроме самого себя и неразумных зверей.
–Так произнеси ее!– велел Олвин, скрестив руки на груди.
–Но зачем?..
–Может, ты за свой сан золотом заплатил и клятвы не знаешь?
–Знаю и помню!
–Так говори!
Пленник недоуменно осмотрелся. Лысый верзила водил по бороде здоровенным ножом. Другие двое смотрели так, будто только и ждут команды разорвать клира на части.
–Я, Деранс Ментан, сын Ормунда, клянусь Инварином и первой целительницей и сестрой его Арпелией, да снизойдет из ее рук милосердие каждому. Клянусь остальными богами и не устрашусь произнести эту клятву перед всевидящими очами отца их великого. Беря их в свидетели своей клятвы, обязуюсь каждый раз, когда призовут меня исполнить ремесло врачебное, делать это в соответствии со словами моей клятвы. Клянусь исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство, подкрепленное печатью с пожертвованной мною кровью из тела моего: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому. Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного зелья и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного средства. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. Я ни в коем случае не буду делать в лечении того, чему еще не обучен, но обязуюсь призвать обученного собрата своего в помощь нуждающемуся. В какой бы дом я ни вошел по призыву исполнения врачебного ремесла, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, господами и слугами. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому. И пусть боги знают мою клятву [6].
Олвин Тоот слушал внимательно, словно экзаменовал пленника.
–Ты знаешь клятву превосходно. И я молю богов, чтобы столь же превосходно ты знал врачебное дело. Сейчас я скажу тебе, как ты можешь спасти свою жизнь. Ты слушаешь меня, клир девятого пера?
–Д-да…
Ментан часто закивал и облизал пересохшие губы.
–Лесной король Роберт тяжело ранен. Я призываю тебя последовать клятве, которую ты скрепил кровавой печатью и в свидетели которой призвал всех богов с их отцом.
По спине клира потек холодный пот. Беглый вестник прекрасно знал, что клир не может нарушить клятву. А если бы и не клятва, не страх перед богами, есть страх перед разбойниками. Откажешь, и они немедленно покончат с тобой, причем, судя по лицам, сделают это с большой охотой.
–Что за рана?– выдохнул пленник.
–Низ спины, половина зада, бедро. Его искромсал эловепрь. Не знаю уж, откуда болотная тварь в этих краях.
–О боги, эловепрь?!
–Да. Но я знаю, что для клира девятого пера это не трудность.
–Все зависит от сроков!..
–Вчера. Вчера вечером. Сутки еще не прошли.
–О боги…
–Слушай меня внимательно, клир.– Олвин приблизился к лицу пленника и перешел на зловещий шепот.– Если ты спасешь Роберта, клянусь всеми богами и отцом их великим, я освобожу тебя. Ты отправишься в цитадель живой и невредимый. Но если Роберт умрет, умрешь и ты…
–Но почти сутки!
–Умрет он, умрешь и ты.
–Но что, если я не смогу?!
–Умрешь…– продолжал шипеть Олвин.
–Да, но!..
–Без «но». Умрет он, умрешь и ты.
–Я же не всесилен!
–Так призови на помощь богов,– пробасил Карл Лысая Гора.
Деранс принялся судорожно вспоминать, что ему нужно делать.
–Где… Г-где вепрь! Нужна его кровь!
–За ней послали,– ответил Тоот.
–Послали?!– взвизгнул клир.– Так ее нет?! О боги!
Он хлопнул себя ладонями по голове. Олвин схватил его за грудки и несколько раз встряхнул.
–А ну соберись!– рявкнул вестник.– Ну же! Закрой глаза!
Клир послушно зажмурился.
–Теперь глубокий вдох… и выдох… Во-от та-ак. Вспомни, чему тебя учили. Все, что нужно, чтобы спасти жизнь Роберта. Все, что нужно, чтобы спасти свою жизнь.
Олвин прекрасно понимал, что на кону не только жизнь вожака разбойников и Деранса Ментана. Если Роберт умрет, опальному вестнику едва ли удастся убедить братство в том, что не он в ней виноват. Быть может, Шон Арчер ему поверит. Быть может, Галиган Болтун и Крошка Четт. Но что они против Карла Горы и всех прочих, которые, обезумев от потери, возжаждут расправы, даже если виновного в такой смерти не может быть вообще!
К вечеру лесному королю стало хуже. Начался сильный жар, и Роберт стал бредить. Удивительно было, что он оставался в ясном сознании до того. Видно, боги даровали ему крепкое здоровье. Но насколько его хватит?
Клир преодолел смятение на удивление быстро. Стоило ему взглянуть на раны, сработала выучка. Ментан стал выкрикивать тюремщикам названия необходимых трав, ягод, орехов. Попросил ступу и пестик. Еще раз осмотрев рану, потребовал опарышей. К счастью, оказался в лагере заядлый рыбак, который нарочно выводил личинок. Откормленные, выращенные в чистоте, они были лакомой приманкой для рыбы, но пришлись весьма кстати и для лечения лесного короля.
Первым отваром Ментан отправил раненого в глубокий сон; жар спал. Вторым он промыл раны и запустил в них горсти копошащихся личинок. Оставив их на какое-то время, он нещадно вымыл опарышей из ран кипяченым вином. К всеобщему изумлению, вместо желтой жижи из ран пошла красная кровь. Использованных опарышей клир велел собрать всех до единого и не мешкая сжечь. Когда на улице стемнело, вернулись гонцы, посланные за рогами оленя и кровью эловепря. К счастью, не с пустыми руками. Кровь вепря успела загустеть, и клир стал разбавлять ее особой настойкой, которую предусмотрительно приготовил заранее.
Было глубоко за полночь, когда он приготовил два снадобья на крови эловепря, в которые подмешивал невесть что, включая толченые панты и мочу Роберта. Одно снадобье велел убрать в темное и прохладное место. Оно должно было настояться. Второе налил в чашу и, разбудив раненого, заставил выпить. Роберт был в бреду и едва ли понимал, что происходит. Может, и хорошо. Мало кто в здравом уме смог бы проглотить отвратительно пахнувшее зелье без остатка. Опустошив чашу, лесной король сразу уснул.
Долгие часы терпеливо наблюдавший за клиром здоровяк Лысая Гора навис над ним всей своей громадой и тихо, но с угрозой спросил:
–Ну что? Он будет жить?
Пленник то пугливо смотрел на великана, то с надеждой – на Олвина.
–Я не могу пока ответить,– молвил Деранс, собравшись с духом.
–А когда сможешь, поимей тебя тринадцатый?!– рявкнул Карл.
–Надо дождаться рассвета. Если после восхода солнца больной перестанет бредить и жар спадет, значит дело идет на поправку. Если же у него будет лихорадка, бред и…– Он снова бросил умоляющий взгляд на Олвина.– В общем… Надеюсь… он проснется и попросит воды… И горшок…
–Изо всех сил молись, клир,– прорычал Карл и, смерив взглядом Олвина, вышел.
Глава 16Камень, несущий печать смерти, и гнев невиданного зверя
Роскошный пир ждал вернувшихся с поистине царской добычей охотников. Весть об удаче, похоже, давно опередила караван, освободившийся от свирепой ноши еще в Гибре. Загородную резиденцию императора Шерегеша наводнили знатные гости, их слуги и рабы. На крыше раскладывали все мыслимые и немыслимые яства. Ожидающие пира вельможи прохаживались в тени здания и виноградников, занимая время светской болтовней, и за ними неотступно следовали рабы с опахалами.