Иногда я слышала голоса, но слова редко звучали связно. Их смысл ускользал в ту же секунду, когда я снова проваливалась в забытье. В нем время текло иначе, по-другому ощущался и мир. Может, поэтому я так не хотела просыпаться? Проще чувствовать себя незначительной пылинкой и тонуть в темноте, чем испытывать боль, отчаяние и вспоминать, вспоминать, вспоминать…
Однажды мне показалось, что я слышала голос Лорена Офудо:
– Ты тянешь с обращением, – слова доносились как через толщу воды.
– Я делаю так, как делал Хаген, – Дакота всегда звучала совсем близко. Будто моя голова неизменно лежала на ее коленях.
Высокий голос, по-кошачьи тянущий гласные, был главным триггером. Казалось, он лучше прочих тормошил сознание, которое билось, как бабочка в паутине. Такой знакомый тембр, но почему-то вызывающий невыносимую боль, от которой хотелось кричать, разрывая голосом пелену сна.
– Ни к чему щадить сэйки. Ей все равно придется обратиться, – снова Лорен.
– Так и будет. Но не сегодня.
Были и другие голоса, но они говорили на языке, который я не знала. Иностранцы приходили не одни, и шум, который сопровождал каждое из, кажется, двух таких посещений, гудел в висках, заставляя череп трещать. Но потом все умолкало, и кто-то один произносил длинную речь. И каждый раз, независимо от языка, заканчивалась она одинаково. Моим именем.
Сколько времени я провела в коконе забытья? Часы? Дни? Недели?
Но чем дольше спала, тем слабее становилась. Боль, пронзающая шею и запястья, уже не была такой острой. Ощущения стирались. Наверное, именно в тот момент что-то в глубине моей души тревожно встрепенулось.
Вдруг я умираю?
Эта мысль даже во сне пугала, растекаясь по спавшимся венам жидким азотом. Она и заставила меня вынырнуть из спокойной темноты и однажды открыть веки.
Высокий потолок с лепниной был первым, что я увидела. Я не узнавала его, как и комнату, которую медленно обвела взглядом, повернув голову набок. Она кружилась, как никогда прежде, картинка мира плыла от любого крошечного движения. Я попыталась сесть, но даже на это мне не хватило сил.
– Ты очнулась! – По голосу Дакоты было сложно определить, чего в девушке сейчас больше: удивления, радости или огорчения.
Мягкие пальцы коснулись моих висков, и я поморщилась, когда вампирша чуть повернула мою голову так, чтобы я могла видеть ее лицо. Знакомые черты расплывались акварельными пятнами, но я все равно различила яркий блеск малахитовых глаз. И чем дольше я смотрела в них, тем больше жалела, что пришла в себя. Вместе с сознанием возвращались воспоминания, в которые я отказывалась верить.
– Мы в ратуше, – опережая мои вопросы, произнесла Дакота, стоило мне приоткрыть потрескавшиеся губы. – Ты в безопасности.
Слова не звучали как ложь, но мне все равно стало тошно. Голос Дакоты был мягким, глаза смотрели с заботой, тонкие пальцы нежно гладили спутанные волосы, пока моя голова лежала на коленях вампирши. Все это внушало ощущение уюта и спокойствие, но слабое сердце в груди тревожно трепыхалось.
– Где Хаген?
– Не с нами, – сухо оповестила Дакота, но потом добавила: – Он не на нашей стороне.
Я вопросительно приподняла брови. О какой стороне идет речь? Но чем дольше я смотрела в потемневшие изумруды глаз Дакоты, тем четче становились воспоминания.
– Ты предала меня, – сказала я с придыханием и опустила веки, изнемогая от слабости и боли.
Дакота слегка похлопала меня по щекам, чтобы я вновь не провалилась в забытье. Я открыла глаза, а она поймала мое лицо в ладони и заставила посмотреть на нее.
– Я не предавала тебя, Сандра. Я не дам тебя в обиду, но…
– Но, – с кривой полуулыбкой хрипло повторила я, – обидишь меня сама?
Пухлые губы Дакоты сложились в напряженную линию.
– Я не обижу свою сэйки.
Какие-то долгие секунды я непонимающе смотрела на Дакоту, ожидая, что она рассмеется или хотя бы улыбнется. Но лицо вампирши оставалось непроницаемым, а взгляд – решительным. Тогда мое ослабшее тело содрогнулось в приступе истерического хохота, который больно царапал горло.
Я смеялась все громче, даже не замечая, что из глаз катятся слезы. Хаген так берег меня, охранял от головорезов и охотников за властью, даже не понимая, что один из них всегда был с нами и знал каждый наш шаг наперед.
– Хаген пригрел на груди змею, – сквозь истеричные смешки выдавила я. Меня крупно колотило, и зубы отбивали чечетку.
Дакота наблюдала за мной с жалостью, застывшей на красивом, но теперь ненавистном мне лице. Она осторожно отодвинула несколько моих прядок, что упали на глаза, и я дернулась, будто каждое касание приносило боль.
Но если Дакота исполнит задуманное, только ее касания не будут обрекать меня на муки.
Какая ирония…
– Я помню о добре, которое Хаген для меня сделал, – хмуро проронила Дакота. – Я не трону его, если он не попытается мне помешать. Хотя вряд ли у Хагена это теперь получится…
Дыхание застыло в горле удушливым комом. Мои глаза испуганно распахнулись. Что Дакота имеет в виду? Что с Хагеном?!
Я не успела спросить, потому что снаружи послышался какой-то грохот. Только сейчас я обратила внимание на шум, что пробирался в комнату даже через закрытые окна. Переплетение сотен голосов, крики, хором скандирующие какие-то слова.
Мой взгляд испуганно метнулся к зашторенному окну. Заметив это, Дакота усадила меня на диване, на котором все это время я лежала.
– Хочешь посмотреть?
Тяжело сглотнув, я не решалась кивнуть. Что-то подсказывало, что мне не понравится увиденное. От гомона, льющегося с улицы, кожу усеяли колючие мурашки. Вдоль позвоночника скатилась липкая капелька пота, когда я разобрала в хоре голосов свое имя.
– Они зовут меня, – выдохнула я, пустым взглядом смотря на задернутые шторы.
Дакота кивнула и поправила съехавшую лямку тонкого черного платья, в котором все это время я спала. Похоже, меня переодели из изодранных и грязных вещей в красивое, утонченное одеяние с вышивкой из золотых нитей. Для чего? Какая разница, во что буду одета, когда из меня выпустят всю кровь?
– Они думают, что ты сама выбрала сторону, – глухо отозвалась Дакота. Встала и помогла подняться мне.
– Какую сторону? – недоуменно прохрипела я.
– Мою.
И что это значит? Я стиснула челюсти от злости и слабости. Дакота почти тащила меня на себе, но даже так дойти до окна оказалось невероятным испытанием. Ноги подгибались, меня магнитом тянуло к полу. Каждый раз, когда моя босая ступня касалась пола, я этого не чувствовала, а будто проваливалась в ватное облако.
Когда мы дошли до окна, Дакота одной рукой отдернула штору. Я оперлась о подоконник и чуть не заревела в голос от увиденного.
Мы действительно в ратуше. И хоть я никогда не бывала внутри здания, узнать площадь перед ним не составило труда. Но такой я ее не видела никогда. Забитая огромной толпой протестующих, окрашенная в мерзкий алый от крови, света луны и дыма шашек, площадь больше напоминала живое море. Поднятые флаги с гербом дома Колдренов – волны. Крики людей – пугающий шум прибоя.
– Продажная сэйки – мертвый Равен! – скандировала толпа.
– Свободу Колдрену! – кричали другие.
– Ты – не власть! – В висках отбивались тысячи чужих голосов, от мощи которых я покрылась гусиной кожей.
Я смотрела на беснующуюся толпу, которая пыталась пробиться к ратуше меж вооруженных до зубов вампиров, и беззвучно плакала, видя, как люди безвольными телами ложатся друг на друга после серии выстрелов.
– Дакота, прекрати это! – взмолилась я, не смея оторвать взгляд от кошмара, что разворачивался прямо под окнами.
В нашу сторону летели дымовые шашки, петарды и даже пули, но все они разрывались в десятках метров, будто наталкиваясь на незримую преграду. Барьер. Ну, конечно.
– Что прекратить? – Девушка приподняла бровь, бесстрастно наблюдая, как переметнувшиеся солдаты стреляют по тем, кого должны были защищать.
– Останови бойню! Люди не должны умирать!
– Я не могу их остановить. – Она пожала плечами. – Люди сами выбрали свой путь. Они хотят сражаться за правду, так пусть за нее и умрут.
– Они думают, что я предала народ! Это ложь!!! – закричала я, захлебываясь слезами.
Солдаты Дакоты были одеты в ту же темно-зеленую форму, какую обычно носят военные. Единственная разница – в красной нашивке, которую предатели носили на правом плече. Они теснили людей от ратуши, без раздумий стреляя в тех, кто оставался на первой линии и не желал отступать. Каждый новый выстрел прогонял по огромной толпе волну криков и рыданий и что-то переворачивал во мне.
В спины протестующим, которые решились сбежать, что-то бросали. Сначала я не поняла, что именно кидают в толпу, но, осмотревшись, увидела расставленные по периметру площади фургоны. В таких обычно перевозили донорскую кровь.
Пакеты с кровью швыряли в толпу. Она окрасила лица мятежников в алый и марала одежду так, что было не ясно, где реальная рана, а где просто случайное пятно.
– Зачем ты это делаешь?
– Я ничего не делаю, – без эмоций ответила Дакота, облокотилась на подоконник рядом со мной и скучающе уставилась в окно. – Я не заставляю людей выходить на улицы. Не толкаю их на солдат или под пули.
– Ты похитила меня! Обманула народ, сказав, что я сама примкнула к тебе!
Я замахнулась, чтобы толкнуть девушку, но пошатнулась и едва не упала. Дакоте пришлось ловить меня, чтобы я не свалилась на пол. Теперь мы стояли в обнимку и обе смотрели сквозь окно на площадь, словно на гигантскую сцену, где разворачивалось кровавое представление. Я плакала от бессильной злобы и отчаяния, а Дакота…
– Сандра, – шепнула она, прижавшись лбом к моему виску, – равенства не существует, пойми. Рано или поздно это должно было случиться.
– Почему именно сейчас?! Почему ты?! – Я слабо оттолкнула ее.
С таким же успехом снежинка могла бы противиться урагану. Дакота ощутила мое сопротивление и отодвинулась. Однако ее рука все еще поддерживала меня за талию. Иначе я бы просто не выстояла.