Потом клубы дыма рванулись вбок — это распахнулась дверь, и в комнату влетела темная фигура. Христиан бросился к Эрин, точно летящий на добычу сокол. Должно быть, он выследил ее по стуку сердца. Сангвинист хотел поднять ее, но она толкнула в его руки тело Руна и прокашляла:
— Забери его.
Христиан повиновался, перебросив Корцу через одно плечо, а второй рукою подхватив Эрин. Она спотыкалась, а он тащил ее за собой навстречу потоку свежего воздуха. Под ногами захрустело битое стекло — они оказались у окна верхнего этажа. Должно быть, Христиан выбил его, чтобы добраться до них.
— Как же нам... — начала было Эрин.
Развернувшись, Христиан поднял ее в воздух и головой вперед выкинул в окно.
Крик застрял в горле Эрин — она падала, земля неслась ей навстречу. И тут внизу появились Элизабет и София. Их руки подхватили Грейнджер, прежде чем она упала на брусчатку, и смягчили ее падение; тем не менее она ударилась о тротуар с достаточной силой, чтобы расшатать зуб.
Повернувшись, Грейнджер увидела, как Христиан приземлился в нескольких ярдах от нее и перекатился по брусчатке, гася удар, после чего легко поднялся на ноги, держа Руна на руках.
С облегчением вздохнув, Эрин так и осталась сидеть на мокрой брусчатке, яростно кашляя. Между приступами кашля она пыталась вдохнуть как можно больше свежего воздуха. Легкие у нее горели.
Кто-то навис над ней, потом опустился рядом на одно колено.
— Эрин, ты как?
— Джордан...
Стоун смотрел на нее, и глаза его были яркими и живыми. Он снова ожил. Слезы навернулись Эрин на глаза, но тревога все еще не оставила ее.
— Твоя шея...
Джордан с глуповато-застенчивым видом потер затылок над воротником своей куртки.
— Все еще болит, как... то есть очень болит.
Он улыбнулся Эрин.
Он исцелился.
Снова.
— Идем, — произнес Стоун, меняя тему. — Нам нужно уходить.
Он поднял Эрин на ноги, крепко обняв ее обеими руками. Колени у нее дрожали, женщина едва могла стоять. Она смотрела на Джордана снизу вверх, словно черпая силы в его лице.
— Не делай так больше, — прошептала Эрин. — Не покидай меня.
Но Стоун как будто не услышал ее.
Вместо этого он повел ее туда, где Элизабет и Христиан хлопотали над телом Руна. Тот уже казался мертвым: голова его беспомощно свисала, он не шевелился. Из-под наспех наложенного Эрин жгута все еще капала кровь.
София махнула рукой Джордану.
— Мы должны доставить его в церковь Святого Игнатия. Под ней есть наша часовня, это вон там. Быстро.
Хрупкая сангвинистка быстро повела их через темную, залитую дождем площадь. Эрин едва ковыляла позади, Джордан поддерживал ее. Дом Фауста догорал позади них, огонь с ревом пожирал его тайны.
Впереди отблеск пожара отражался от золотого ореола, окружающего фигуру на крыше церкви Святого Игнатия. София свернула вдоль боковой части барочного фасада и направилась к участку стены, полускрытому сенью высокого дерева. Там из стены выступала небольшая каменная чаша — словно купель со святой водой у входа в церковь. Монахиня обнажила предплечье, на котором кровоточил порез, и уронила несколько капель крови в чашу.
Раздался каменный скрежет, и перед ними отворилась невысокая дверца.
Элизабет подхватила Руна в объятия и внесла его внутрь.
Они все последовали за ней, но София задержалась у врат и прошептала:
— Pro те.
Эрин оглянулась, вспомнив, как кардинал Бернард произнес те же самые слова, чтобы запереться в часовне под базиликой Святого Марка, — так, что лишь трое сангвинистов смогли открыть эту дверь. Должно быть, София сделала то же самое, боясь, что поблизости могут оказаться те, кто порабощен Легионом, — особенно если это будут сангвинисты.
Даже здесь их группа, возможно, была в опасности.
Позади Софии закрылась дверь, и темнота окутала всех.
Чиркнула спичка, и Эрин увидела, как впереди загорелась свеча. От этой свечи Христиан зажег другие, и медленно разгорающееся сияние озарило простую каменную часовню.
Грейнджер двинулась туда. Над их головами изгибался беленый кирпичный свод, вокруг белели гладкие оштукатуренные стены. Запах ладана и вина окружил Эрин, обещая покой и защиту.
Центральный неф, по бокам которого стояли ряды грубо сколоченных скамей, вел к покрытому белой тканью алтарю. Алтарь венчало изображение Лазаря, принимающего свое первое причастие из рук Христа. В карих глазах Лазаря сияла уверенность, и Христос улыбался ему.
Христиан подошел к шкафчику возле алтаря и достал белую металлическую коробку с красным крестом на передней стенке. Аптечка первой помощи. Он бросил ее Джордану, в то время как София прошла за алтарь к серебряному табернаклю [14]. Она открыла его и достала сосуды с освященным вином — эквивалент аптечки для сангвинистов.
Элизабет уложила недвижное тело Руна на пол перед алтарем. Разорвав на нем остатки куртки и рубашки, она обнажила его руку и грудь. Сотни глубоких ран чернели на бледной коже, но ни одна не была настолько серьезной, как отсеченная рука.
Элизабет осмотрела жгут и посмотрела в глаза Эрин.
— Вы все правильно сделали, — произнесла графиня. — Спасибо.
Эрин услышала в голосе женщины неподдельную благодарность. Батори все-таки питала теплые чувства к Руну, как бы ни пыталась отрицать это.
Эрин кивнула и прижала кулак к губам, чтобы подавить кашель. Джордан подошел к ней и помог сесть на скамью. Она поставила рядом с собой рюкзак, сержант открыл аптечку, порылся в ней, достал пару маленьких бутылочек с водой и передал одну Грейнджер. Женщина сделала долгий глоток, а Джордан намочил водой из второй бутылки салфетку. Он стер с лица Эрин сажу и грязь, потом аккуратно провел ладонями по ее телу, ища, нет ли серьезных ран. Его прикосновение разбудило в женщине чувства, совершенно неуместные в часовне, полной священнослужителей. Она обнаружила, что смотрит Джордану прямо в глаза. Он ответил ей таким же взглядом, потом наклонился и подарил ей долгий, неспешный поцелуй.
Она всей душой хотела верить, что это было проявлением страсти, но не могла прогнать чувство, будто этим поцелуем он прощается с нею. Когда Джордан наконец оторвался от ее губ, на лбу его пролегли едва заметные морщинки. Он стер слезы со щек Эрин, явно не понимая, чем они вызваны, и прошептал:
— Ты в порядке?
Она сглотнула, кивнула и вытерла глаза.
— Просто слишком много...
Эрин попыталась сделать глубокий вдох, но резкая боль в груди остановила ее. Должно быть, у нее треснуло ребро.
Однако ее раны были мелочью по сравнению с тем, что досталось Руну.
Сангвинисты преклонили колени вокруг его тела.
Но пытались ли они лечить его... или тоже прощались с ним?
20 часов 04 минуты
Элизабет пыталась влить вино в рот Руну, но пальцы ее дрожали от тревоги и усталости, вино проливалось на щеку Корцы.
Христиан протянул руку и коснулся ее пальцев.
— Позвольте мне, — прошептал он, вынимая серебряную фляжку из ее обожженных рук.
Элизабет выпустила фляжку и потерла ладони и свои колени, стараясь стереть святость вина и жгучее прикосновение серебра. Она испуганно смотрела на израненное тело Руна. Его раздели почти донага, оставив чуть больше, чем та набедренная повязка, в которую был одет Христос на распятии над алтарем. Но даже Христос не страдал так жестоко. Элизабет читала карту боли Руна по сотням порезов и рваных ран. Взгляд ее остановился на обрубке руки. Она была отсечена почти ровно посередине между плечом и локтем. На глаза графини навернулись слезы, затуманив взор, как будто пытаясь избавить ее от этого ужасного зрелища.
Она сердито стерла их.
«Я буду свидетелем... ради тебя, Рун».
Христиан продолжал вливать вино между бескровных губ Корцы, а София провела смоченной все тем же освященным вином салфеткой по ранам лежащего, очищая их, прижигая их этой святостью. От каждого прикосновения плоть Руна содрогалась от боли, даже в бессознательном состоянии он чувствовал ее.
Элизабет взяла его за руку, желая забрать у него эту боль... которая свидетельствовала хотя бы о том, что Рун все еще жив, что где-то в глубине его израненного тела еще тлеет жизнь.
«Вернись ко мне...»
София взяла флягу с вином и полила им на рваный обрубок руки Руна. Тело сангвиниста выгнулось дугой, едва ли не взлетая над каменным полом, изо рта вырвался крик.
Уцелевшей рукой он стиснул пальцы Элизабет. Пальцы ее хрустнули, но она готова была принять эту боль, если это поможет ему хотя бы чуть-чуть.
Наконец его тело вновь осело на пол.
София сидела, поджав ноги, ее лицо выражало лишь тревогу.
— Это вино поможет ему поправиться? — спросила Элизабет.
— Ему нужен отдых, — ответила София, но это прозвучало так, словно она пытается убедить себя.
— Ему нужно выпить крови, — заявила графиня, и в голосе ее прозвучала нотка ярости. — Вы все знаете это, но ничего не делаете, только мучаете его.
— Он не должен этого делать, — возразила София. — Если он совершит грех в этой часовне, это лишит его силы святости, которую дарует эта земля. Подобное действие убьет его куда быстрее.
Элизабет не знала, верить ей или нет. Она подумывала о том, чтобы забрать его тело и бежать прочь из этого места.
Но святая земля ослабила ее, а двое сангвинистов вдоволь напились вина, обретая дополнительные силы от Крови Христовой.
«И что я буду делать наедине с телом Руна на этих пустых улицах?»
Если он обречен умереть, пусть это произойдет в том месте, которое он любит.
И рядом с теми, кто любит его.
Она сжала его руку.
Позади нее раздался еще один голос.
— Элизабет права, — сказала Эрин. — Руну нужна кровь, чтобы выжить.
Христиан печально посмотрел на нее.
— София сказала правду. Он не должен пить кровь, этот грех...
— Кто сказал, что он должен ее пить? — фыркнула Эрин, опускаясь на колени между ними; в руках она держала кинжал. — Что, если я омою его раны своей кровью? Я возьму этот грех — если это грех — на себя.