— Прошу вас, синьор ван Мелли.
— Джузеппе, мой гость хочет убедиться в том, что твои устрицы, креветки на вертеле, спагетти по-романьольски, курица по-дьявольски и, естественно, вино находятся на самом высочайшем уровне. Все остальное — на твой вкус, мой друг. Обслужишь нас сам… Итак, мистер Стенли, мы можем переходить на английский. Прежде всего я хотел бы вас поблагодарить за то, что вы сразу же откликнулись на мою просьбу о встрече. Дело, о котором я буду говорить от имени нашей ложи, действительно не терпит никаких отлагательств…
— Хорошо. Но прежде всего мы должны выразить вам глубочайшую признательность за корпусного генерала, хотя нам немного не понравился шум, который подняли в печати красные. Вы читали статью в газете «Паэзе сера», подписанную какой-то Кристиной…
— Кристиной Монтаньяни. Она коммунистка и штатный сотрудник этой газеты. Но статья явно инспирирована. Нас лично обеспокоило то обстоятельство, что интервью ей дал следователь нашей прокуратуры Мольтони. Такого еще не было. Служители римской Фемиды, как правило, избегают контактов с красными.
— Наше посольство выяснит все частности, касающиеся следователя Мольтони. Мы их сообщим вам.
— В принципе наша ложа имеет возможность собрать все интересующие сведения о Мольтони, но мы не откажемся и от вашей помощи. Могу о деле?
— Одну минуту, уважаемый ван Мелли. Мы знаем до мельчайших подробностей детали операции, проведенной вами совместно с мистером Джоном Ли. Но в газетах промелькнуло сообщение о его убийстве. Зачем нужно было его убирать?
— Уважаемый мистер Стенли, вы мне поручили очень ответственное задание. Я его выполнил. А остальное вас не должно касаться. Мне нужно было позаботиться о собственной безопасности и престиже ложи, которую я имею честь представлять. Мой друг Джон Ли погиб потому, что не сумел вовремя исчезнуть из Рима и мог оказаться в руках, ну скажем, того же следователя Мольтони. А Джон был всегда слаб на язык. В этом мы убедились, изучив его римские связи, и в частности его давнюю связь с Клареттой Джицци. Она была его любовницей и, как оказалось, знала слишком многое о наших делах…
— Постойте, постойте… Кларетта Джицци… Не та ли женщина, о таинственной смерти которой сообщали все вечерние римские газеты?
— Она самая, мистер Стенли. Именно она была любовницей покойного Джона Ли.
— Не слишком ли много трупов, синьор ван Мелли? Впрочем, это ваши заботы. Еще один, последний вопрос, если позволите. Кто убил Джона Ли и эту женщину? Мы ведь друзья, ван Мелли, не так ли? Это не праздный вопрос…
— Хорошо, я скажу. У меня на службе уже много лет состоит южновьетнамец Нгуен ван Тао, преданный мне, как собака. Он работал долгие годы в морге и поэтому привык к смерти, которую считает наиболее естественным состоянием человека. Нгуен — профессионал высокого класса. Никогда не оставляет следов.
— Нам очень нужны такие люди. Не смогли бы вы, в исключительных случаях разумеется, предоставить нам его…
— Пожалуйста. Он будет в вашем распоряжении, когда это понадобится. Я перевел его к себе. Он работает у меня садовником… Теперь о деле. Нам, то есть нашей ложе, необходим такой же человек, как Нгуен ван Тао, только в Лондоне. И к тому же ваш человек…
— Что случилось?
— Из Рима бежал управляющий частным банком «Амброзиано» Роберто Кальви. В банке — большие активы нашей ложи, Кальви — ее член. Теперь бывший. Он нарушил клятву и привел банк к краху. Роберто Кальви должен исчезнуть. Если он начнет давать интервью, разразится колоссальный скандал, который может задеть, кстати, и интересы вашей страны. По имеющимся у нас сведениям, Кальви мог остановиться в лондонском отеле «Клериджи»…
— «Клериджи», говорите… Ну, что же, постараемся помочь…
…Последний раз его видели улыбающимся. Тогда он еще был управляющим «Банко Амброзиано». Потом неожиданно исчез. Первым о таинственном исчезновении Роберто Кальви заявил во Дворце правосудия его адвокат Грегори. В версию похищения мало кто поверил. Почти все были убеждены, что Кальви сбежал. Некоторые предполагали, что это нечто среднее между бегством и похищением, а точнее, инсценированное исчезновение. Иными словами, Кальви хотел бежать, но не был волен скрыться, где ему вздумается. Прежде чем «насладиться» традиционными прелестями положения беглого банкира, ему предстояло уладить кое-какие финансовые неприятности за рубежом. К тому же он продолжал оставаться управляющим «Амброзиано», и его подпись многое значила…
До того как исчезнуть, Кальви связался по телефону с Луиджи Менники из Ватиканского банка, компаньоном по «Амброзиано» и финансовым авантюрам в Перу. Кальви звонил ему, чтобы отменить назначенное ранее деловое свидание. Потом банкир исчез. С фальшивым паспортом он улетел в Венецию, оттуда в пограничный Триест, а далее в Австрию. Там его ожидал частный самолет, принадлежащий члену ложи «П-2», владельцу недвижимости на Сардинии Флавио Карбони, за штурвалом которого сидел еще один член ложи, Паоло Умберти. Он, судя по всему, и доставил Кальви в Лондон…
Незадолго до своего исчезновения Роберто Кальви читал заключение генерального прокурора Рима по делу масонской ложи «П-2», в котором многие ее члены были оправданы. По мере чтения Кальви все более убеждался, что и ему удалось выпутаться из этой скандальной истории. Одним словом, тогда он чувствовал себя еще спокойно. Однако эта иллюзия длилась недолго. Вскоре Кальви получил пространное письмо из Итальянского банка. По форме это ультиматум государственного банка. Его империя, говорилось в нем, трещит по швам. Руководство Итальянского банка дает понять, что ему известно о финансовом крахе «Амброзиано» за рубежом, особенно в Южной Америке, где дочерние филиалы «недосчитались» почти миллиарда долларов, и требует объяснить с предельной точностью, как это произошло. Кальви не мог больше увиливать, как раньше. На сей раз Итальянский банк намерен серьезно разобраться с «Амброзиано». Но он не может предать гласности список людей, имеющих свои интересы в зарубежных филиалах компаний.
Так начался финал авантюристической жизни банкира, правой руки «Великого магистра» Личо Джелли.
Скандал подобен землетрясению, эпицентром которого стал самый влиятельный в стране частный банк. Те, кто вел свою игру на деньги, полученные в «Банко Амброзиано», знают, что вскоре это обнаружится.
В течение долгого времени Кальви не отвечал на настойчивые запросы Итальянского банка. Он, естественно, не хотел выдавать тайны своих зарубежных филиалов. Банкир сопротивлялся до последнего, чтобы скрыть свои темные махинации, сложные финансовые операции, благодаря которым ему удалось удержаться на поверхности. Приходилось идти на обман. Но Итальянский банк все-таки завладел реальной информацией и предъявил Кальви счет. Практически это был приказ уничтожить всю его финансовую систему, созданную за более чем десятилетний срок правления в «Амброзиано». А чтобы управляющий не решил все, как всегда, сам, проконсультировавшись с другими руководителями «Амброзиано», Итальянский банк приказал Кальви собрать административный совет и представителей профсоюза служащих, дабы проинформировать их об ультиматуме. Для банкира это было равносильно бомбе с часовым механизмом, обезвредить которую было крайне трудно.
С этого момента Кальви стал слишком обременительной, неудобной для всех и легкоуязвимой фигурой. Это сразу же поняли его политические покровители. Он еще об этом не знает, но социалисты, и в особенности христианские демократы, уже считают его «хромой лошадью», которую надо срочно заменить. С их точки зрения, это необходимо сделать, чтобы создать новую, более прочную линию защиты их тайных интересов в банке. И вот в административном совете уже найден человек, готовый столкнуть его со сцены. Это Орацио Баньяско, финансист с мало кому известным прошлым, но обладающий большим весом в Швейцарии, с недавнего времени заместитель управляющего «Банко Амброзиано». Он имеет влиятельных знакомых среди политиков.
Наконец собирается административный совет «Амброзиано». Кальви, внешне стараясь показать свое почтительное отношение к директивам Итальянского банка, зачитывает текст ультиматума. Однако в заключение своего выступления он дает понять, что следовало бы проявить особую осторожность в выполнении требований вышестоящей инстанции. Баньяско вскакивает с места — он понял, что пробил его час, — и, размахивая письмом Итальянского банка, требует от Кальви подробного отчета о положении дел в зарубежных филиалах. Более того, он хотел бы изучить интересующие его документы дома, вне стен банка. Кальви протестует: «Если хотите ознакомиться с ними, пройдите в архив, но дома — нет. Документы носят секретный характер, мы рискуем нарушить банковскую тайну». Вопрос ставится на голосование. Победу в отношении одиннадцать к четырем одерживает Баньяско.
Плотину прорвало. Для Кальви это конец. Он остается практически в одиночестве, потерпев поражение на всех фронтах.
В свое время финансовый авантюрист Синдона, с которым Кальви был тесно связан, предупреждал: «Самое худшее для финансиста, который считает себя еще влиятельным, — это когда политики, только вчера оказывавшие столько внимания, не хотят принять его. Это предзнаменование конца». Точно так и произошло с Кальви. Когда он после скандала приехал в Рим, многие двери закрылись перед ним. Рядом остался лишь Флавио Карбони — торговец недвижимостью на Сардинии. Он вхож в политические круги, знаком со многими влиятельными лицами, например с заместителем министра казначейства. Карбони встречается с политическим секретарем христианских демократов, пытается заручиться поддержкой «братьев» по масонской ложе, в особенности в Лондоне и Нью-Йорке. Но и Карбони уже ничем помочь не может. У него, правда, есть собственный самолет, на фюзеляже которого красуется название компании «Аэрокапитал». Кальви все свое время проводит в беседах с адвокатами. Он детально излагает им свои неразрешенные проблемы. Ранее он был приговорен к четырем годам тюремного заключения за незаконный вывоз валюты. Кроме того, в Милане шли два следствия. Одно — по делу о мошенничестве с валютой, другое — в связи с запутанной махинацией, относящейся к семидесятым годам. В ней были также замешаны Синдона и «один руководитель ватиканского Института религиозных дел, личность которого следовало установить». Еще больше неприятностей ожидало Кальви в Риме, где одновременно проходили пять различных судебных процессов, на которые ему нужно было явиться. Обвинения обычные — мошенничество, использование служебного положения в целях личной наживы, коррупция, нарушение закона о финансировании политических партий. Кальви с горечью признавался своим близким знакомым, что ему не удается добиться аудиенции у бывших политических покровителей. А если кто-нибудь из них и принимал его, то это не приводило ни к каким конкретным результатам. Видя, что все бесполезно, Кальви решил бежать. И он исчез.