Атака конницы истоптала переднюю линию мятежников в считанные минуты. Остальные, жалея, что остались вживе, обратились в бегство.
Часть 3. Плащ Монтуа
Глава 1
Дон выпнул заклинившую дверцу кареты…
Вокруг стонала, хрипела и рвано дышала умирающая долина. Крепко пахло пороховой гарью, кружилась голова, руки ослабли, и жизнь казалась сплошной бессмыслицей.
Майор продолжал стоять неподвижно, опустив глаза, когда к нему, отдуваясь, подшаркал Початок.
− Ты живой, Антонио?
− Еще не знаю, − возница ощупал свои отбитые бока и задницу, после чего, как барсук в нору, полез в корзину. − Не хотите ли принять несколько капель, сеньор? −старик нерешительно протягивал фляжку.
− Да, тройную дозу.
− Вам разбавить текилу?
− Да, если у тебя есть спирт.
Водка отчасти взбодрила, отчасти утолила жажду.
− А вы вовремя подоспели, ваша светлость! Ловко разогнали волчью стаю, иначе… − Початок подобрал живот. − Я готов был уже сам разорвать их на части!
− Не сомневаюсь… поэтому и поспешил… Да вижу, опоздал… Мигель! − майор повернулся к слуге.
− Попытайся отыскать Гонсалесов, хотя… − Де Уэльва с горечью покачал головой. Весь склон покрывали изуродованные тела людей и животных, делающих последние усилия жизни.
Слуга, не задавая вопросов, перешагнул через труп кирасира и отправился на поиски, уходя от рыданий сеньориты и глупой болтовни ее трусливого отца.
* * *
В затылок словно дыхнуло жаром. Де Уэльва повернулся. Папаша Муньос, мстительно сузив глаза, ударил вопросом:
− Ты собираешься жениться на моей дочери, Вельзевул?46 − белки Початка наливались кровью. − Ведь ты ее того… Так… нет?!
− Ни «того» и «ни этого», − дон рванул возницу за грудки. − Ну вот что, старик, твои остроты явно притупились, − он говорил вежливо и тихо. − Я, конечно же, уважаю твое отцовское чувство, но я от рождения свиней с тобой не пас… И если ты еще хоть раз тыкнешь мне… Клянусь честью, я переломаю тебе все ребра, если найду их в твоем сале! − Диего опустил зарвавшегося торгаша и добавил: − А я найду!.. Ты знаешь!
Муньос утерся, кое-как поправил воротник. Он с ужасом смотрел на Диего, сердце его колотилось, он задыхался. Таким майора возница видел впервые.
− И вот еще что, − де Уэльва куснул ус и ухмыльнулся, глядя на старика: тот, широко раскрыв глаза, напряженно внимал ему. − Бог судья тебе, Антонио. Но сдается мне, что смерть братьев Гонсалес на твоей совести… Спокойно, не дергайся! Мертвых лучше не беспокоить, пусть себе лежат с миром. А что касается Терезы, − в голосе испанца звучала уверенность, − то я не допущу, чтобы с ее головы упал хотя бы один волос.
Дон направился к империалу, а папаша Муньос совсем сник. Ноги подкосились, и ему пришлось сесть на еще не остывший труп лошади.
* * *
«Ах, Терези! − отец смахнул с бурой щеки слезу. − Высокая, в мать, с дивной фигурой и парой ножек, из-за коих частенько случалась поножовщина в трактире…»
Таинственная красота дочки завсегда беспокоила и бесила Початка по двум причинам.
Первая, и самая страшная: он инстинктивно чувствовал, что голова его украшена добрыми − «не стряхнешь!» −рогами. «Ну не в кого, хоть убей, было ей уродиться такой точеной, такой сводящей с ума, хоть лопни!» С этим Антонио смириться, конечно, не мог, но − черт в костер! −этого он и не мог доказать! Сильвилла лишь хохотала, либо нагло делала изумленные глаза, либо, что практиковалось чаще, бралась за увесистую скалку, спорить с которой бока и лысина торговца решительно не любили.
Второй занозой была участь всех отцов − потеря дочери. Муньос понимал, что рано или поздно появится «хлыщ на коне» и увезет у него зеленоглазую Терезу.
Мамаша Сильвилла на этот счет шибко не горевала; а вот он, Антонио, когда заглядывал с головой в стакан, страдал от бессонного зуда, превращающего его бытие в кромешный ад. Правда, за пятнадцать лет девчонка не косила глаза на смазливых парней в сомбреро. Пахала с восхода до заката в паре с отцом и матерью по хозяйству…
Но вот − пропел петух, и Тереза влюбилась, но даже не в разудалого капитана Луиса де Аргуэлло! «Ну, куда там!.. Бери-хватай выше!» У нее «съехали мозги набекрень» от этого мадридского гонца. Початок сразу учуял неладное, еще тогда, при их первой встрече в таверне. Жена − прозевала, а вот он-то сразу подсек блуждающий взгляд, столь свойственный влюбленным дурам.
«Разрази меня гром! − Антонио так и прищемило в калитке ревности. − Я-то тертая подкова, знаю, чем опасны такие вот залетные шуры-муры. А вот она, коза твердолобая?! Знает ли она, чем всё кончается? Да, похоже, нет!.. Что ж, ладно, когда поскребется в дом на сносях, с животом, что подушка, набитая пухом, да без этого усача, уж я скажу твердо: “Что!.. Нагулялась, сука? Ну так вот −Бог, а вот − порог!” − и протяну веревку с мылом».
Духорился в душе старик, но видя, как нежно майор вынес на руках из кареты его бледную дочь, как уложил на разостланный плащ и принялся заботливо обмахивать своей широкополой шляпой, Антонио смекнул, что влюбились они намертво, и прикинул, что лучше не лезть на рожон, а действовать с оглядкой, чтобы не лишиться вконец дочери, да и золотых де Уэльвы, что выдавались с поразительной точностью, всякий раз радуя сердце возницы. «Нет-нет, я не хочу лишиться курицы, которая до сих пор исправно несла мне золотые яйца»…
Крепко жаден был до денег Початок. Хоть гору золотую насыпь − всё подскребет и пыли даже не оставит. А если какая звонкая и закатится, скажем, в дерьмо, то не тут-то было: слез не прольет, но и мимо не ступит, в узел сокрутится, хоть зубами монету достанет непременно!
«Но как теперь быть? − Муньос воздел к небу руки и в отчаянии уронил их на колени. − Чего ожидать? Бес знает! − Сердце, однако, подсказывало прикидываться понимающим и счастливым за дочь. − В конце концов, зачем понапрасну драть волосы, если это ничего не меняет? И кошке не возбраняется смотреть на ягуара. Вдруг из их шашней что-нибудь да вылупится?»
Поэтому, когда майор отправился на помощь Мигелю, а Тереза занялась костром, чтобы вскипятить кофе, он подсел возле и осторожно, исподтишка поглядывая на нее, завязал разговор:
− Терези, дочка… ты только не перебивай отца… Сократи свой язык до булавочной головки и ответь… Неужели ты навсегда оставила дом, мать и отца?.. Может, соизволишь ответить?
Тереза молчала, передвинула ближе к огню котелок, а затем, собравшись с духом, поведала ему всё.
Муньос почесал плешь и, хоть фальшиво, но попытался отобразить участие на своей щекастой физиономии:
− Ну что ж, похоже на жизнь… Будешь счастлива с ним − будем счастливы и мы с матерью.
− Святая Дева! А я так боялась твоих тумаков и ругани! − Тереза подластилась к отцу и чмокнула его в колючую щеку. Он же, будто во сне, погладил ее руку, страшась поверить, что дочь опять с ним.
− Но уверена ли ты в своем чувстве, крошка? И как же нам быть с доном Луисом?..
− Отдать все деньги… и положить вместо реалов в карман свободу. Что же касается меня, то пусть дон Хам чешет хвост своим кобылам и развлекается как хочет… О нем у меня голова не болит, и он это знает! А вот сеньор де Уэльва… − она широко распахнула глаза. − Клянусь, па, я люблю его больше жизни.
− Цыц, девка! Не клянись, а то Господь Бог накажет тебя как клятвопреступницу! Любишь, и ладно… − старик осенил себя крестом и бросил в костер разбитый в щепы приклад какого-то ружья. − Ну, а он-то что говорит? Когда свадьба?
Девушка пожала плечами и бросила в ответ, точно сенс на счастье:
− Нам очень хорошо вместе, па. Вот и всё…
− Что?! − Муньос срывал с себя маски, очертя голову. − Он не собирается жениться на тебе?! Да я его!..
− Ну хватит! − Тереза резко поднялась. − Мы просто не говорили об этом.
Початок вздохнул с облегчением, будто мешок соли сбросил, но тут же скис, понимая, что межа сословия между его дочерью и доном такая же, как между древесной сойкой и кондором. Скрывая печаль, он пыхтел окурком, уже не слушая восторженные слова дочери о любимом. Его давила жаба обиды.
− Я знаю, сеньор де Уэльва непременно понравится тебе! − Тереза присела на корточки перед ним. В дырявом гамаке широкой юбки, натянутой меж колен, лежали ее загорелые руки. Из-под черных бровей на отца смотрели родные лукавые глаза.
Старик, любя, потрепал ее за мочку уха и протянул:
− Будем надеяться, что так и станется, дочка… − и тут же рявкнул: − Кофе бежит, неряха!..
Глава 2
− О Моисей!
− Почти… − Сальварес оттолкнул от двери старика Катальдино, как ржавую мотыгу. При виде забитых пылью людей де Аргуэлло кости старика заныли, точно челюсть, полная гнилых зубов. − Но уже ночь на дворе, сеньоры, я закрываюсь…
− А ты что, опаздываешь на свидание, Йозе? У тебя еще что-то стоит в штанах?
Волонтеры втиснулись в дом и теперь по-свойски оседлывали табуреты.
− Это твой там торчал недоносок у дверей лавки? −Сальварес буравил взглядом пепельное от волнения лицо старого еврея.
− Си, сеньор… Боже! Что вы сделали с моим сыном?
− Ничего.
− Он жив?
− Да. Я пощадил его, лишь немного подковав, чтобы он яснее воспринимал мир. Это пойдет сопляку только на пользу… Ну, ну! Не дергайся, старый!
− О Боже! − голос Катальдино дребезжал от волнения, как ложка в стакане. − Я думаю, вы, дон Сальварес, не за этим явились… Святой Себастьян! Вы безрассудный человек, сеньор де Аргуэлло. Вы просто пугаете…
− Но инсургенты, папаша, тебя пугают, похоже, больше?
− Истинно так, ваша светлость… − он покачал грустно головой, словно сам себя жалел. − Не в лучший день вы пожаловали к нам. «Змея в траве» притаилась в Навохоуа… Королевские войска ушли из наших мест и не сегодня-завтра здесь могут появиться повстанцы, − промямлил горбатый Йозеф Катальдино, старожил деревушки и содержатель мало-мальской харчевни, больше напоминавшей хлев для свиней, чем постоялый двор.