− А тебе, − Преображенский крутнулся к Шульцу, − как видно, на роду написано из огня да в полымя. С людьми научись ладить! Офицер пред тобою!
− А мне ваши указки, капитан, далеко не родня. Я помор вольный и нанимался солянку83 пересекать, а не этикетничать…
− Угомонись, шкипер, иначе…
− Букет всучите, ваше благородие: будет мне и тюрьма, и сахалинка с цепурой на лодыжках… так?
− Кошками отполировать после шторма на баке, чтоб в чувство пришел! А теперь вон! − капитан уже отдавал приказ старшему офицеру, повернувшись спиной к обомлевшему Шульцу.
Андрей Сергеевич собрался уже устроить разнос и Мостовому, которого, если б не происхождение, тоже выдрать кошками было след, как корабль засбоило, швырнуло на чертоплясном валу, и в кают-компанию, едва не сломав шею, влетел с термосом чая Данька.
− Шквал! − вне себя заорал он. Лицо его дергал страх.
Глава 5
«Боже, помилуй нас!» Шторм, грянувший над «Северным Орлом», колотил его два дня кряду. Черная пенистая вода шипела по проходам, вшибаясь фонтанами соли в разбитые люки.
В те жуткие часы, когда смерч обрушивал всю свою силищу, раскачивая, как спички, могучие стволы мачт, смерть в полный рост вставала перед глазами несчастных. Громады кипящих волн с неистовством набрасывались на стойкий фрегат, врезаясь гребнями, и неслись по палубе всесмывающей лавой. В трех местах волны проломили фальшборт, сорвали с верхней палубы леер и капитанский вельбот84, который, размочалив боканцы85, ахнулся в пучину.
Преображенским был объявлен полный аврал86, и боцманы во главе с Матвеем, изрыгая проклятия, стабунивали подвахтенных и канониров, всех, кто способен был стоять на ногах и помогать натягивать штормовые канаты.
− Береги-и-и-ись!!!
Бизань-мачта, срубленная топором ветра, затрещала, вывернулась комелем из стенса и задержалась в паутине снастей, уткнувшись клотиком87 в могучий грот.
Фрегат надрывно грохнул и дал отчаянный крен левым бортом. Пушки загрохотали бронзовыми носами по крышкам портовых нор, усиливая наклон.
− Салинги88 в щепы! − перекрывая ветер, орал Преображенский. − Рубите крепежные канаты! Бизань за борт!
Палуба задрожала под сапогами. Кожу с ладоней сдирали все: от капитана до юнги.
Джессика, показав было нос на верхнюю палубу, была влет облаяна боцманской руганью; однако трепетный ужас при виде зигзагов молний и клубящегося ада за бортом покрыл обиды, и она, теряя рассудок, оскальзываясь на ступенях трапа, бежала прочь, туда, где на мокром матрасе валялась в беспамятстве Линда.
Интрепели с маху вонзались в скрипящее мочало бизань-мачты, выгрызая просмоленное щепье.
Крепежные узлы на гафеле89 расползлись, и парусина, тут же подхваченная ураганным ветром, хлобыстала по палубе, сбивая матросов с ног.
− Да быстрее же, орлы! − Гергалов − дождевик с плеч долой − сам замахал топором рядом с Кашириным. Фрегат, теряя гюйсшток как вырванный зуб, черпанул бортом.
− Братцы-ы! Тонем! Белы рубахи вздевай!
− Ты что блажишь, баба! − капитан сплеча саданул кулаком в зубы потерявшему всякий дух фор-марсовому. −Ты у меня еще посмущай людей, отполирую, − мясо с костей сниму.
И вновь закипела работа, в глазах матросиков блеснула надежда от жестких слов капитана.
− Отходи-и-и-и-и!
Бизань рухнула на корму, разгоняя рулевых, сыграла на палубном грузе, и тут же раздался вопль. Боцман Ляксей Кучменев, среди матросов известный по кличке «Куча», тараща глаза, подлетел к капитану:
− Вашескобродие! Двоих придавило на юте.
− Живы?
− Не могу знать, − боцман стряхнулся как утка.
Андрей, не теряя слов, ухватился за леер, бросился на помощь.
Трое из артиллерийской прислуги уже корячились над обломком мачты − пустое. Огромный и тяжелый, он содрогался под усилиями, сдвинувшись лишь на фут.
Андрей подавил стон. Из-под косматого комеля бизани при каждом надсадном «хэканье» пушкарей показывалась голова матроса, вернее то, что от неё осталось. Он лежал молчаливым куском с нелепо вывернутой рукой, на которой была выколота краткая строчка Писания.
Рядом с распоротым лопнувшим тросом животом хрипел другой. Он подгребал руками кишки, кусая зубами тиковый ворот бастрога.
− А ну, уступите, братушки! − отшвыривая, что картонки, обитые железом ящики, мимо капитана прогрохотал Матвей. В его парусиновую хламиду, которую он не глядя швырнул в руки подбежавшему юнге, без давки и пота вместилась бы пара здоровых мужиков.
На время все стихли, позабыв о метавшихся молниях, реве могильных волн и сдирающем кожу ветре. С десяток матросов, кучкующихся вокруг капитана, жались боками, точно каланы90. В ведьмовских вспышках небес были видны их напряженные, бледные лица, кресты на обнаженных грудях, блестевших от пота и морской купели, вздымающихся, будто кузнечные меха.
Матвей наклонился, руки его обручем приросли к мачте, огромная спина задрожала от натуги, вены канатами вспухли на ражей шее. Зубарев потемнел; сердце набатом стучало в самые уши, ладони жгло от колкой щепы и заноз, но он продолжал разгибать спину, подтягивая непосильную ношу к поясу.
Обломок бизани − ни дать ни взять − дворцовая колонна, дрогнул, захрустел и начал подниматься…
− Мать честная! − матросы в благоговейном трепете перекрестились. Кучменев рванулся на подмогу, задвинул под мачту бухту каната, чтобы боле не удавить рулевого, но откатился прочь от надсадного рыка шкипера:
− Не маячь, Куча!
Обломок бизани нехотя подчинился и, гремуче шурша обрывками вант и бакштагов91, под братское «ура» сорвался за борт.
Матросы обняли Зубарева, многие всхлипывали, размазывали по щекам слезы. Сила Матвея спасла команду, выровняла опасный крен фрегата, а главное: вселила надежду.
Преображенский, не скрывая потрясения, тоже обнял богатыря, поцеловал и пообещал твердо:
− Ежли выживем, вот мое капитанское слово: отпишу рапорт в Петербург… Награда тебе положена, братец. Так-то. − Андрей помолчал, глядя в сумеречные глаза Матвея, и взволнованно добавил: − От имени всех поклон и спасибо тебе… А от меня − лично! Второй раз жизнь спасаешь.
Помощник штурмана, покуда глаголил капитан, шумно сопел носом, опустив глаза; сжимал кулаки, проверяя, не слишком ли отдавил руки. Изодранные ладони были липкими от прозрачной сукровицы, но ныли терпимо.
− Благодарить меня вовсе необязательно, капитан, −дрогнул наконец голос столь ржавый, как и цвет перепачканного лица. − Как для людей не постараться? − он растерянно снял разбитую треуголку: − Жаль токмо ребятушек… не поспел помочь…
Глава 6
К рассвету ураган выдохся и, как говорили моряки, стал «отходить», хотя еще было свежо и трепало чинно. Волны продолжали бурунить, крупные, с белым руном на «закрошках», но далеко уж не с прежним безумием, и «Орел» под зарифленными марселями, фоком и гротом уверенно резал зеленую толщу по девять-десять узлов в час. Повсюду стучали молотки и визжали пилы, − плотники при масляных фонарях латали проломленный в ряде мест борт, возились с такелажем и устраняли наметившуюся в трюме течь.
Только когда восход солнца воспламенил пурпуром без-облачный горизонт, капитан вместе с осипшим от крика Гергаловым спустился с мостика, уступив вахту Захарову.
− Лихо нас окрестило! − Гергалов устало, но весело стучал каблуками по трапу. − Ну-с, теперь всё позади. Небо-то, гляньте, Андрей Сергеевич, чисто, что совесть священника, барометр поднимается… Эх, жизнь-то как хороша! Может быть коньячку-с?
− Увольте, Александр Васильевич. До ужина обожду… Мне бы сейчас только до койки. Да, если увидите моего вестового, скажите, чтоб через пару часов разбудил.
* * *
Линда разлепила глаза, когда яркий дневной свет во-всю золотил каюту. Пробка с иллюминатора была снята заботливыми руками плотника, но когда − она, право, не знала. Тяжело приподнявшись на локте, она откинула рыжие пряди, − эхо «болтанки» мутило голову. Однако бледные губы тронула улыбка: качка нынче была иная, как выражался Палыч, «образцовая». Служанка огляделась и с удивлением обнаружила, что госпожи нет, пол вымыт, а ужасные ведра исчезли. Она подошла к зеркалу. И ей стало жаль себя: «Как жестока природа! Почему одним дается столь много, а другим − дырка от замочной скважины? Ах, имея платье из шелка, сережки и нитку жемчуга на груди, я тоже была бы не последней. Конечно не такой, как моя госпожа, но уж и не пугалом, как в этом престаром платье с кружевным воротничком и стоптанных туфлях». Линда едва не всплакнула. Ей хотелось любить и быть любимой. Перспектива превратиться в синий чулок, стать одной из тех морщинистых незамужних теток, которые векуют в зависимости от настроения господ и счастливы сальным шуткам пьяного кучера, − была для нее хуже, чем мысль о насилии. На скорую руку она прошлась гребнем по спутанным волосам: «Боже, йоркширские ведьмы, и то привлекательней! А гребень! − Слава Богу, нет чужих глаз! − весь надрязг салом и волосами». Она принялась его чистить длинной заколкой, зубец за зубцом, тщательно, точно перебирала зерно. Уши Линды вдруг заалели, ей стало неловко и стыдно, что госпожа в отличие от нее стойко перенесла невзгоды, а она… Закончив сражаться с гребнем, руки ее суетливо отскоблили и протерли заляпанный воском стол, поднос, на котором вверх дном валялись серебряный кофейник, спиртовые чашки и сахарница.
Через четверть часа стол имел умытый вид, но следы царапин, старые и новые пятна оставались; сырая тряпка ничего не могла с ними поделать… Служанка посокрушалась в досаде: в ящиках и сундуках каюты днем с огнем невозможно было сыскать скипидара, из которого вместе с воском могла получиться добрая смесь для полировки. Под сеткой на полке она обнаружила подсохший огузок лимона, сок которого она не замедлила выжать в рот, прогоняя остатки тошноты. «Но где же мисс Стоун?» − Линда на совесть заправила койку, высокие борта коей пугающе напоминали гроб, и собиралась уже подняться на палубу, когда… Плечи ее напряглись, пальцы затеребили подол. Дверь тихо скребнула о порог еще раз, и служанку вконец охватило ощущение, что за ней следят.