Барон изобразил гримасу не то болезненную, не то брезгливо-скептическую:
− Висельники.
Глава 20
А после была полуобморочная ночь, со скользкими от дождя черными елями, по которым вскарабкивались без всякой опоры вековой мох и лишайник. Веяло жутью и колдовством.
Она сейчас же вспомнила мрачные стволы, высвеченные рябой луной; ветви, роняющие холодные капли дождя на тропу со стоячими лужами, которые множились, потому что набухшая земля уж была сыта влагой.
Они как две черные кошки опасливо крались за мелькающими спинами. В тишине слышалось лишь волчье эхо из-за поганых болот, да одинокий, сжимающий сердце хохот какой-то пернатой твари. Лунный свет студил душу, вселял странное, тревожно-гнетущее, игольчатое чувство.
Тайное сближение взвинчивало нервы. Но Аманда была уверена, что уходящая пара страха питала меньше. «Им-то что, даже не знают, что за ними следят; страх у того, кто недвижим, кто страшится выдать себя малейшим звуком».
Барон на вид был спокоен, но леди… едва находила силы двигать ногами. И оттого бесила своего компаньона, который то и дело награждал ее безжалостными щипками или грозил угостить кулаком. Бедняжка знала: это не пустые посулы, и потому, стиснув зубы, шаг за шагом ломала себя, хотя первым порывом ее, когда их обняла чаща, было желание броситься прочь. Благо, стояли предпасхальные дни и гнус еще не вампирничал, иначе была бы беда, но и без того они уже были сыры выше пояса. Сколько еще идти за мигающими факелами корсаров, толком не знал ни барон, ни тем более его спутница.
Красная мошкара замелькала перед глазами леди Филл-мор… голоса и звезды закружились вокруг, когда камень с посланием Пэрисона расплескал темь звоном разбитого вдрызг стекла. А следом пальба с рыжими кинжалами пламени, топот и хруст, разноязыкая ругань… Она вздрогнула и затряслась, уткнувшись в сырую землю; чье-то мягкое тяжелое тело мешком рухнуло рядом с ней. Аманда оцепенела на миг, а позже беззвучно зарыдала, задыхаясь в щупальцах страха. Она слышала замогильный зов умирающей жертвы.
Странно, но вместе с чувством отчаяния, которое разрывало виски, в ее голове запульсировала пронзительная мысль: сейчас самое время покончить с бароном. Она крепче прижала к груди вверенный ей пистолет, но лишь сильнее втянула голову в плечи, когда услышала за спиной:
− Вы что же, не хотите поздравить меня, миледи, с удачной партией?
В голосе заклятого клеврета126 Пэрисона прозвучало удовлетворение и ядовитость одновременно; тихо брошенные слова обезоружили англичанку и окончательно лишили сил.
Позже она задавала сама себе мучивший ее вопрос: «Отчего Пэрисон, этот расчетливый практик и по-своему храбрый человек, потащил меня с собой в столь опасное, безрассудно рискованное дело?» И, словно прочитав мысли дочери Джеффри Филлмора, он как-то сказал за рюмкой русской водки:
− Я чувствую, вы удивлены, что так случилось? Не удивляйтесь. Мне было бы скучно умирать в одиночестве, дорогая, а так… − он фамильярно улыбнулся. − Наша прогулка случилась даже очень романтичной. И вообще, не скрою, я как-то свыкся с мыслию, что эта дьявольская игра, в которую мы ввязались… нас повенчала. А вы как полагаете?
Эта бесцеремонность ранила почти смертельно. Аманда не смогла вымолвить и слова, только стояла и молча смотрела на него.
− Вы сошли с ума. Это дурацкая шутка, сэр, − услышала она вдруг свой беспомощный, испуганный голос.
Всё это напоминало ночной кошмар, и она должна была вот-вот проснуться. «О небо!» Как она теперь сожалела, казнила себя за слабость той ночи − ведь стоило только спустить курок…
− По-моему, у вас жар, дорогая. Возможно, от услышанного счастья! − уверенно продолжал наглеть Пэрисон. − Но вы не мучьтесь, такое случается с молоденькими девушками… − Он по-хозяйски, спокойно положил ладонь на высокий лоб леди и в знак согласия со своими словами утвердительно кивнул головой. − Ступайте к себе. Вам нужно непременно успокоиться.
Когда потрясенная до глубины души Аманда взглянула на Нилла, он поддержал ее за локоть и заявил:
− Не стоит переживать и думать о превратностях судьбы. При нашей жизни у нас нет другого выбора, кроме Фортуны. Я дам вам всё, миледи, и вы как никто знаете, что это не пустые слова. С этого момента любой другой мужчина на вашем пути будет расценен мною как личный враг. И вот еще что, − он подбадривающе тряхнул ее, девушка брезгливо отвернулась, ощутив пряный мускусный запах разгоряченной плоти, жар, проникающий сквозь пропотевший кучерский жакет. − Слово чести, я буду защищать вас лучше, чем кто бы то ни было. Уверен, что ваш отец по достоинству оценил бы мое предложение. Не дуйтесь. Это выгодно и вам, и мне.
Вспыхнув до корней волос, леди Филлмор вырвала руку и вышла прочь, чувствуя на своей спине настороженный взгляд. Но не успела она щелкнуть замком своей комнаты, как в коридоре, грубо оттолкнув служанку, вновь появился Пэрисон.
Ни говоря ни слова, барон решительно двинулся на нее. Он показался перепуганной Аманде таким высоким, что, когда дошел до двери, она была уверена: если барон не забудет на миг о своей авантажной осанке, он непременно ударится о сосновую перекладину над входом. О, как ждала она этого. Но он прошел через дверь, распахнув ее своей тростью, не достав до наличника каких-нибудь полдюйма. Сама не зная почему, Аманда облегченно вздохнула, но тут же сорвалась:
− Не подходите ко мне! Как вы смеете? Что вам нужно в моей комнате?
− Я вам скажу, милая. Только не надо официальности. Вы, миледи, проигнорировали мои сентенции, и я требую ответа. Слышите, требую!
Сердце бешено колотилось. Барон переходил все границы. «Господи, да почему же я не мужчина? Я веду себя бездарно глупо!» Он был совсем рядом, уверенный, крупный, наглый, а ей негде было укрыться, защитить себя от его сильных рук. Она почувствовала, как снова предательски залилась краской… «Совсем как дура. Уж этот бык наверняка расценит, что от застенчивости и предвкушения его пошлых ласк…»
− Вы так чудесно расцвели, дорогая… − его руки легли ей на плечи, притянули к себе.
Аманда чуть не задохнулась от ярости. Она попыталась оттолкнуть Пэрисона, но тело барона, загрубевшее в еже-дневном физическом труде, стало твердым, что дерево. Ощутив такую силу, девушка непроизвольно охнула. Когда он прижал ее грудью к стене, Аманде вдруг вспомнилось, как однажды в детстве один из отцовских лоулендских127 жеребцов придавил ее к брусьям загона. И сейчас ей почудилось, будто она вновь ощущает плотно-тугой потный круп и колючую сальную гриву. Взволнованный лорд, поспешивший на выручку своей малютке, чтоб не испугать тяжеловоза, а более дочь, мягко сказал: «Будь спокойной и уверенной…»
И теперь, очутившись в объятиях мужчины, обуреваемого давней страстью, она вспомнила добрый отцовский совет и не делала глупых, ярче возбуждающих желание попыток вырваться.
− Так ты скажешь, или я буду вынужден… − пальцы впились в ее плечи.
− Не будьте конюхом, сэр, дорвавшимся до желанной юбки. Если у вас хватит ума и такта дать мне возможность вздохнуть, я удовлетворю ваше желание.
Явно сконфуженный, он медлил, продолжая ее удерживать, но затем разжал пальцы и, будто вспомнив о чем-то, отступил на два шага.
− Ну что же, − Аманда нервно оправила сбившиеся буфы черного платья. − Вы хотите искренности, извольте, − голос ее окреп, голова вновь была гордо поднята. − Простите, но я склонна не вполне доверять вам, шотландцам. Не надо поднятых бровей, барон. С вашей стороны было немало заверений, которых вы…
− Миледи!
− Более того, − она сильнее повысила голос и смерила его поистине королевским взглядом. − Если бы я даже и была склонна выйти замуж за джентльмена… подобного вам…
− То? − лицо Нилла напряглось, превратилось в свинец.
− То об этом, напомню, не просят подобным образом. Поэтому я рассматриваю ваше предложение как не совсем уместную шутку, которую, увы, у меня не хватает ума понять.
Сказав это, она судорожно поправила волосы, и сердце ее заходилось от страха, а кровь приливала к щекам, настроение внезапно стало воинственным. Аманда настолько сумела убедить себя, что это последний пик ее муки, что решила идти ва-банк, но при этом держать себя с достоинством, как и подобает английской леди.
Его глаза смотрели хищно. Теперь это был совсем не тот затянутый в атлас и саржу Пэрисон, которого она пом-нила во дворце графа Нессельроде. Он производил впечатление верткого и жестокого человека. В его лице угадывалась чувственная страсть, но было и еще что-то скрытое. Да-да, именно то, что неприятно кольнуло душу уже в ту минуту, когда, впервые увидев его в Париже, а затем плотнее столкнувшись в Риме, она отчетливо поняла, что в одном теле уживаются по меньшей мере два человека, две личности − один Нилл Пэрисон, которого знал свет, и другой: темный, жуткий, скрытый от посторонних глаз.
− Вот вы как? Смело. Безрассудно. Даже очень! −Барон не сделал ни шагу, но в его тоне, в манере было что-то пренебрежительное, сразу напомнившее дочери Филлмора о том, что она не вольная птица, а всего лишь сидящая в клетке курица, ждущая ножа. Он стоял спиной к тихо потрескивающей головнями печи, заложив руки в карманы жакета. Мелкие карие глаза смотрели на нее изучающе и насмешливо, отчего она немедленно почувствовала себя нескладной и некрасивой. Пэрисон был далеко не Аполлон, но слыл тонким знатоком женских прелестей и, ведая об этом, она осознавала, что да-же на неискушенный взгляд выглядела теперь дурно.
− А я всегда думал, что вы умнее, миледи. Вижу, вы не из тех жеманниц, которые любят вежливые фразы. Вы предпочитаете говорить то, что думаете?
− Надеюсь, что так.
− А вы не боитесь, что мы споткнемся на этом камне и не поладим?
− Во всяком случае, сэр, не будете думать, что я славненькая дура, которая, стосковавшись в дороге по мужчине, будет не прочь завести с вами интрижку под одеялом?