− Уж во всяком случае, не в этом платье, − он сально хихикнул, изумрудная табакерка вновь заиграла тусклыми бликами в крупных пальцах.
Аманда попыталась еще что-то сказать хлесткое, гадкое, но голос не повиновался. Ее трусило от отчаяния, усталости и нервного перенапряжения. Едва чувствуя под собой ноги, она как во сне опустилась на жесткий старый диван, сжалась в комок, вцепившись руками за плюшевый подлокотник. Вряд ли что-нибудь может так сломить человеческий дух, как сознание полного краха и бессилия.
Нилл Пэрисон продолжал наблюдать, как оранжевый отблеск огня пляшет на складках ее помятого платья. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что в нем закипает всевозрастающая злость и раздражение на эту непреклонную гордячку. По опыту куртизан знал отлично: стоит ему сейчас сдать позиции, все старания его не будут стоить и жалкого пенса. Конечно, он тысячу раз мог насильственно овладеть этой женщиной, но ему хотелось согласия, пусть без сладких стонов и горячего шепота, но согласия, черт возьми!
В глазах его замельтешил бес.
− Вам надо раздеться и лечь, дорогая. Как нам лучше поступить? Позвать вашу безголовую утку, чтобы она раздела вас или… вам боле понравится, чтобы я сам помог вам? Увы, мы не в Англии и даже не в Петербурге, сожалею, но камеристки в этой лачуге нет.
− Идите к черту! − задыхаясь, прошептала Аманда. Она была бледна, как салфетка, которую комкали ее пальцы.
− Я бы сходил, да не знаю дороги, − пол заскрипел под его каблуками. − А вам не стоит капризничать и отказываться от моего покровительства. Перестаньте дуть губки. В постель не принято ложиться в платье.
Леди Филлмор молчала, не поднимая глаз. Она лишь вздрогнула всем телом, когда диван заскрипел под тяжестью опустившегося рядом барона.
− Я умоляю вас, давайте не сегодня. Если в вас есть хоть капля великодушия, позвольте мне привыкнуть к сей мысли. Или вы из тех мужчин, которые собственную похоть ставят превыше чести женщины?
Нилл Пэрисон не разомкнул рта, будто выжидал чего-то, будто прислушивался к биению ее сердца, громко стучавшего в твердый высокий корсаж. Его глаза, горевшие огнем желания, так и пожирали прекрасную англичанку, так и тонули в пропасти опасного выреза, отмеченного пеной кружева и изломами тончайшего тюля. И только не до конца порванные цепи приличий и светская выдержка заставляли его сдерживать неистовые порывы шотландского эрла128.
«Господи, если бы здесь был отец… Лорд Джеффри Филлмор числился в лучшем ряде шпаг Англии. Уж он бы призвал к ответу это зарвавшееся животное!»
− Я умоляю вас, не сегодня, − слабым эхом слетело с дрожащих губ и… она не могла поверить: барон со вздохом поднялся и, любезно раскланявшись, сказал:
− Пусть будет так, я подожду еще неделю. Но клянусь честью, когда вы станете моей, то убедитесь: в Шотландии мужчины и с оружием, и с кубком, и с дамой умеют оставаться достойными своего пола!
Глава 21
Шло время, леди Филлмор (для всех Джессика Стоун), оставаясь загадкой, к которой со временем теряется интерес, продолжала иногда появляться на пристани. Рядом с ней неизменно вышагивал гусаком кучер или скользила тенью конопатая, в строгом, без вольностей платье служанка.
После заявления барона последние крохи надежды ушли из души Аманды. До этого случая ей и в голову не приходило, что положение ее столь безнадежно. Она пыталась как-то выбросить мысли о том грядущем, которое ее ожидало, когда шотландец от слов перейдет к делу. «Какая судьба уготована женщинам вроде меня, лишенным главного − независимости, вынужденным бороться с чудовищным миром за право выжить?» Минутами леди Филлмор ловила себя на мысли, что вот-вот, и она готова будет броситься вниз головой, чтобы навсегда освободиться от душивших ее мук. Оставаясь одна, она рыдала от гнева и обиды на жестокий Фатум, отнявший у нее любящих родителей и загнавший в тупик. Но всякий раз представляя, как барон застает ее с лицом, залитым слезами, Аманда говорила себе: «Нет! Это будет его триумф! Так нельзя завершать сражение, идущее между нами».
Долгими часами, чтоб как-то отвлечься, она сидела над шитьем, придвинув стул к окну, и крошечными, едва уловимыми стежками пришивала то кружевной волан, который оторвался от затейливых оборок по подолу платья, то бралась за что-нибудь еще, достойное, пожалуй, только неприхотливых рук Линды. От работы ее отрывал голос служанки: «Ужин подан, госпожа». Она рассеянно поднималась, шла к себе на второй этаж по грубой, без трех ступенек лестнице, в комнату с оконцем на запад.
На столе ее, как обычно, молчаливо дожидалось столовое серебро, но аппетита в последнее время не было, и леди Филлмор, ковырнув раз-другой вилкой пюре, едва притронувшись к чаю, отодвигала поднос, хотя в иное время отдала бы должное и жареному цыпленку с острой подливой, и сыру с тушеными овощами, и прочим кухонным колдовствам корнуэлки.
Вместо трапезы она принималась ходить по комнате, либо стояла у окна, рассматривая неряшливую улицу, по которой тянулись подводы купцов, либо, отряхиваясь весенней грязью, колесила обшарпанная карета. За дальними домами поднимались лысые холмы. Океана видно не было, потому как дом фасадом выходил на противную сторону, но его свежее дыхание чувствовалось всюду.
«Господи! Какой вокруг мир. И такие штормы, такая борьба внутри».
Допивая забытый, совсем остывший чай, она кликала Линду, чтоб та раздевала ее, затем ложилась в постель и тихо молилась. Но сон избегал ее, и Аманде приходилось подолгу лежать в кровати и рассматривать давно изученную комнату. В перламутре ночи знакомые предметы грезились какими-то неведомыми существами, чудился шепот, и леди Филлмор подсознательно, издалека охватывало предчувствие, что последний акт случившейся драмы в ее судьбе еще не сыгран. В одну из таких ночей в дверь поскреблись.
− Сумасшедшая, ты перепугала меня!
− Я сама… сама, − пальцы служанки колотила мелкая дрожь. − Я боюсь, госпожа. Можно, я посижу с вами? Вы слышали? Этой ночью я просыпалась несколько раз, ваше сиятельство. − Испуганные глаза Линды не находили места:
− Слышали голоса?
− Голоса?
− Тс-с-с-с! − указательный палец коснулся побледневших, не знающих помады губ. Встревоженный взгляд скользнул к окну. − Они, похоже, зовут кого-то…
− Перестань молоть вздор! − Аманда с трудом сдерживала растущую панику. − Где барон?
− У себя…
− Спит?
Служанка неуверенно дернула плечами, не выпуская из рук свесившийся край одеяла госпожи. Обе прислушивались к ночным шорохам дома − гнетущая тишина. В голове роились мысли, одна другой страшнее.
− Успокойся, глупая, видишь?.. Всё как обычно. Похоже, ты страдаешь от избытка воображения, − как можно увереннее сказала Аманда, но голос прозвучал слабо и глухо. Ее высокая грудь под свободным пеньюаром взволнованно задышала.
И правда, временами действительно слышалось подобие не то хриплой говори, не то застуженного до шепота голоса. Похоже, эти звуки доносил сюда ветер.
− Ну! Что я вам говорила? Поневоле, кто не верил −верить станет! − Линда вытаращила глаза еще больше и Аманде показалось, она вот-вот упадет в обморок.
− Это шумит океан в бухте, − скорее вопросом прозвучал ответ. − Ступай к себе, с именем Святого Якова, и ничего не бойся. Ну, давай же. Ты знаешь, я не люблю повторять.
Прислуга покорно закивала головой, закрывая ладонью трепетное пламя шандала, но, отойдя от кровати, окликнула госпожу. Что-то пугливо-сдержанное замечалось в ее движениях, будто она старалась подготовить к чему-то свою хозяйку и вела себя так, чтобы полегче нанести удар.
В иное время Аманда тотчас отметила бы непривычное поведение служанки. Но сейчас, охваченная сонмом чувств, она прислушивалась только к собственным ощущениям и внутреннему гласу.
− Леди, у меня в сундуке есть лепестки буквицы…129 Матушка, прощаясь со мной, дала мне целую коробку.
Аманда удивленно округлила глаза.
− Не надо удивляться, завтра я принесу и вам.
− Да к чему же?
− Они оберегают от худого и дурного глаза.
− Ах ты, несносная! Перестань пугать меня. Это старое суеверие, невежа. Иди и будь наперед осторожней. Нет, постой! С чего ты взяла, что мне надо остерегаться беды?
Линда дернула острыми плечами, а потом шепнула, накладывая на себя крест.
− Это не только вам… всем нужно. У нас в округе их все сажают на кладбищах − прямо на могилах, чтоб не бояться мертвецов.
− Замолчи! Их глупо бояться. Они никому не могут причинить вреда.
Служанка недоверчиво повела бесцветной бровью.
− Уж не знаю, леди… Считают ли так сами… покойники.
Линда ушла, скрипнув половицами, а госпожа еще долго прислушивалась к голосам ночи и шептала молитвы.
Глава 22
После завтрака следующего дня в дом нагрянул барон.
− Собирайтесь! Обе! Живо!
Он не желал ничего объяснять.
К удивлению женщин, он швырнул Линде невесть откуда добытую монашескую хламиду.
На вопрос своей компаньонки: «Зачем это?» он засмеялся и отрывисто бросил:
− Хочу из нашей тихони сделать честную разбойницу. Ты ведь не против, рыжая?
Он как бы между прочим тыкнул ее тростью в костлявый зад и снова расхохотался.
Когда женщины были готовы, Нилл Пэрисон посвятил их в свой план, уточнив каждый расклад предстоявшего пасьянса.
− Но это же безумие, барон!
− Не думаю, леди, просто немного опасно. Берите, − он протянул той и другой по заряженному пистолету. − Полагаю, нужды в них не станется, но уж так… на всякий случай.
Взяв прохладную, отделанную благородной костью рукоятку оружия, Аманда подумала: «Вот сейчас возможно раз и навсегда решить все вопросы. Дверь заперта».
Пожалуй, никогда она еще не представляла ситуации более ясно и рельефно, нежели теперь. Убийство барона развяжет ей, наконец, руки. Мысль работала столь быстро и четко, что она волей-неволей перешла к действию. Поморщившись, когда холодная сталь врезалась в нежные пальцы, она взвела курок; черный порох блеснул на затравке.