− Оно, конечно, − эхом отозвался Захаров, мысли которого пребывали в таком смятении, что он не сразу взял в толк, куда клонит капитан.
− Значит так, голубчик, − Преображенский положил ладонь на плечо старшего офицера. − Ежли быть мне убитым… возьмешь фрегат в свои руки. Мои указания на этот счет сделаны письменно, найдешь их в этом шкапу, в шкатулке… Там же и пакет графа Румянцева… Ключи от замков тут, − капитан хлопнул себя по поясу. − Возьмешь, если что… И чтоб из кожи вылез, Дмитрий Данилович, но в форт Росс как штык, − и лично в руки господину Кускову!
Дмитрий Данилович смолк, воинственные усы его сникли. Он понимал: улещаниям его грош цена; капитан, один бес, будет стреляться, и будет непременно в цель, на поражение; хоть золотом его обсыпь, хоть улей слезами.
«Что ж, чему быть − того не миновать…» − он и сам уж ничего не хотел кроме одного, чтобы гниды не заводились в их общем доме. А вот завелась, и оказалась, будь он неладен, сердечным другом. «Бестолочь! Бестолочь! Кобель неподложенный! Сам виноват, − вот и музыка».
− Ну-с, что же, − Захаров протяжно вздохнул. −Осуждать я вас не вправе. Всё верно глаголено, значит, тому и быть.
Он аккуратно взял со стола дуэльный ящик красного дерева, вскрыл, осмотрел пистолеты и заботливо осведомился:
− Со скольки шагов стреляться изволите? Вы истец −ваше слово первое…
− С десяти, чтоб наверняка и в сторону.
Глава 17
− Ох и дела! Аж морду продират. И по коже, и под кожей, − тихо откликнулся лекарь, увязавшийся за вестовым капитана.
− То-то и оно, поди разбери нарыск господский. Иисусе Христе, стреляться ж задумали! − Казак ворчливо наложил крест и хмуро осведомился: − Я-то по делу до этова дому, приказ был… − останавливаясь у каюты пассажирок, огладил усы Палыч. − А ты на кой ляд ниткой за мной шьешься, Петра Карлыч? Тебе б наверху дозорить с бинтом да иголкой.
− Так на двенадцать же уговор… Полчаса еще мои, − Кукушкин виновато смолк, но тут же горячо заметил. − Имею честь заявить: рассеянный образ жизни не веду-с… Помню обо всем, в особенности, принимая во внимание мой лекарский долг.
− Ну то-то, − смягчился Палыч и вздохнул: − Дались вам эти «ракушки» − одни стреляются, − он тыкнул пальцем в потолок, − а другие… − старик с неодобрением заглянул в лицо Петра Карловича.
− Дак ведь как можно-с? − встрепенулся тот, − оставить их, хилонервных, среди подводных камней и пропастей ихней слабой породы. − Фельдшер пожевал губами, а затем с надеждой посмотрел на молчавшего Палыча. − Ну, как я?
− Да вроде не больно безобразен. А пошто путник-то свой пудреный с головы не скинешь, уж давненько с артикула вышел… аль лыс больно?
− Да так, по привычке, голубчик, видно-с… Увереннее, так сказать, ощущаю себя в нем, да и ране надлежало нам, медикам…
− Так то ране, голубь. Не бойся, тебя и так никто с князем не спутат. Сымай сию глупость. В ей токмо вшей разводить да преть.
− Что, совсем худо? − Пальцы Кукушкина озабоченно тронули худые букли парика. Денщик пожал плечами, точно говоря: «Носи это гнездо, коли привык, мне-то что?»
− Ну что, идем? − Петр Карлович порвался было к двери, но Палыч уткнул руку в косяк, преграждая путь.
− Давай-ка плесни мне, родимый. Тяжело на сердце, − он вытащил из-за пояса нагретую телом фляжку и всучил фельдшеру. − Сам-то не будешь? Потом время −пшик.
Кукушкин отрицательно покачал головой и спросил:
− Вам сколь наливать, голубчик?
− А ты, чай, краев не видашь! − крякнул Палыч, подставляя свою латунную «мерку». − Вот теперича в аккурат до «писклявых». Только завяжи для себя накрепко, голубь, − затевать буду я.
Глава 18
− Боже! Да здесь просто пахнет могилой − сырость и тьма, − тяжелый запах трюма вызывал у Джессики отвращение. − Куда вы ведете нас? Здесь же крысы.
− А вы не пужайтесь, милые, мы их не съедим, − бодро откликнулся шагающий впереди Палыч, как вдруг матюкнулся, яростно затопал ногой. Фонарь заплясал в его руке, плеская отсветы по чреву фрегата.
− Господи, что там? − взвизгнула леди.
− Пустяки, крысеныш, барыня, самый что ни на есть махонький, не больше вашей ладошки. Да вы, голубушка, мебелью-то не будьте, ступайте за мной. Петра Карлыч, вы-то что мнетесь, подтолкните мамзелей.
− Уберите руки, − шикнула Линда на старания фельдшера и тихо сказала: − У меня к вам дело.
− О, ежели оно такое же божественное как вы, − восторженным шепотом откликнулся Кукушкин, − я буду счастлив выслушать его. Впрочем, − он спрятал непослушную руку за спину, − как и любое другое из ваших уст.
Петр Карлович волнительно отдавал отчет, что со всеми потрохами влюблен в эту стройную девушку с богатым узлом медных волос и с веселой полянкой веснушек на скулах. Во всем: в манере одеваться − скромно, почти монашески бедно, и в то же время с недурным вкусом в каких-то мелочах, в умении держать спину − угадывалась служанка, знавшая добрую выучку крупных вельмож. «Да, − думал он, − где красота, там должны быть стрелы Амура, да-да… и вообще, беседка любви, непременно, Петенька, непременно!»
− Что наверху? Они стреляются из-за нее?− шепот Линды обжёг его ухо. − Госпожа не может в это поверить.
− Они тоже-с… не могли поверить…
− Так это правда?
− Nо!151 − Петр Карлович ощутил, как от вранья заспели жаркой клубникой мочки его ушей.
− Вы всё лжете! − Линда обиженно задрала нос.
− О, что вы… yes152, то есть…
− Вы знаете английский?
− Нет, нет, − это всё, − скромно вырвалось из груди. − Просто я зазубрил сие, голубушка. Боле, знаете ли, голова отказывается в память брать… Еще раз простите, что распоясался, форменную облаву устроил на вас…
Внезапно требовательный голос заставил их смолкнуть и посмотреть на мисс Стоун.
− Вы поняли? Дальше мы не сделаем и шага. Что они там задумали наверху? Молчите? Отчего? − Американка, не давая мужчинам переглянуться, приперла вопросом Палыча.
− Уж простите, барыня, не в обиду, − казак неторопливо колупнул пальцем чубук изгрызенной трубки. − Да толком вы, похоже, и знаете одно: втыкать вопросы так, чтоб мы рта разинуть не могли для ответу.
− Перестаньте издеваться! Зачем пугаете нас?
− Да упаси Господь, − Палыч сладко затянулся дымком. − И вовсе пужать вас мыслев нету… Нет, собственно, сам толику − да, ну-с, это опять же для порядку-с. Как говорится, на то и щука в пруду, чтоб карась не дремал. Всё ж боевой парусник, барынька.
− Вы долго будете измываться? Не доверяете?
− А вы, небось, умеете рот на замочке держать?
− Что? Хранить тайны?
Палыч и Кукушкин одобрительно кивнули головами.
− Ну конечно же!
− Вот и мы тоже-с!
− Прошу покорнейше простить, − Кукушкин виновато закивал головой то на женщин, то поглядывая на Палыча, точно говоря: «Побегу живей от греха. Неровен час, зачнут господа». При этом, улыбаясь, Петр Карлович напоминал нерадиво вызревшую грушу, худую и угловатую. Зубы, тесня друг друга, по-лошадиному гнездились в бледных деснах.
«Какая нелепость и тупость, таким не везет… Прости меня, Господи, такая неразбериха на каждом шагу − ногу сломаешь…» − Аманда брезгливо посмотрела на лекаря, затем на просмоленные руки Палыча − неизгладимое клеймо скитальческой морской судьбы, на его плутовскую улыбку на широком простолюдинском лице и, чертыхнувшись в душе, начала подниматься из трюма следом за лекарем. Она и раньше недолюбливала суетливого денщика. Но теперь преисполнилась к этому старику затаенной ненависти.
− Ти-ти-ти-ти-ти! − всполошился Палыч. − Туды никак невозможно-с. − Он придержал англичанку. − Хотите правду-матку, извольте. − Старик основательно уперся локтем на ступеньку лестницы. − Мы с Андреем Сергеичем уж завсегда в родстве и неразлучны, аки клинок с эфесом. Он мне, почитайте, за сына. О как! Я вот всё приглядываю за вами, пардон, и думаю: вот ить отковырял он вас в кармановской корчме, голуба. − Денщик тяжело охнул и подытожил: − А вы − что метель: ослепили, окружили, запугали его, как осенний лист в гиблых распадках…
− И что же? − Аманда пристально посмотрела на морщинистое лицо.
− А то, что найти-то нашел, да потерял голову, бедовый. С вашим племенем только поимей задел… Сведете с ума как золотая жила… не мучили бы вы его, барынька, уж больно он у меня в любом деле глубины любит измерять…
Палыч открыл за пазухой линялый платок и вытер внезапно расслезившиеся глаза.
− Из-за вас же со смертью играться пошли, соколики… А вам всё нипочем, так, баловство…
Глава 19
Ветер трепал непокрытые головы. Морские стояли тихо и хмуро, без шепотков и обсуждений: офицеры, «чинуши» и матросы, − люди как на подбор крупные, в плечах доб-рая сажень, с душой русской, широкой и сердобольной. Напряженные взгляды были прикованы к шканцам, туда, где зловеще покачивались гибкие шпаги, впившие свои бритвенные носы в вощеную палубную доску. Только что отгремел судовой барабан, и после этого шума тишина слышалась бездонной и особенно гнетущей. Только тяжелый всплеск волны за бортом, хлопанье гюйса153 да надсадные жалобы чаек.
Туго щелкнула крышка брегета. Мостовой нервно засовывал, не попадая в пистон жилета, часы.
Среди моряков прошла рябь волнения, вытягивались шеи, напрягались плечи.
Дмитрий Данилович совершенно взмок, будто сам стоял у барьера, и, потеряв всю свою важную выправку, взволнованно хватал взором лица противников.
Преображенский, строго застегнутый на все пуговицы, сохранял спокойствие и даже некую надменность. Высокий лоб был гладок, длинные волосы по обыкновению зло зачесаны волосок к волоску назад и туго схвачены траурным бантом.
Капитан мелко щурился на весеннем игривом солнце, но Дмитрию Даниловичу показалось, что в нем сквозило высокомерие. «Так держат себя известные «птицы»: ровно пред ними не живой человек, а так, насекомое, иль еще кто-то из мелкотравчатых… Господи, Господи, а спокоен-то как, точно не стреляться явился, а табаку искурить…»