Впрочем, было бы что серьезное, сообщили бы. Сейчас уже поздно, а завтра утром Лидуша сама позвонит. Но лучше бы сегодня узнать.
В коридоре раздалось шлепанье босых ног, на пороге кухни возник двухлетний Данилка.
– А где мама? – спросил мальчик, сладко зевая.
– Мама немножко заболела, ее повезли в больницу. Полечат и отпустят.
– Я хочу к маме, – строго сказал Данилка.
– Ты сейчас поспи, а завтра утром мы поедем, маму заберем домой.
– Я не хочу спать. Поехали сейчас. Я хочу к маме.
Георгий отнес Данилку в кроватку, посидел с ним немного, гладя мягкие, шелковистые волосенки – так делала Лида, когда мальчик не мог заснуть: сидела с ним и тихонько гладила по головке.
– Ну, пожалуйста, – уже засыпая, пробормотал Данилка, – поехали сейчас к маме.
Когда мальчик наконец уснул, Георгий вышел на цыпочках из детской, прикрыл дверь и вернулся на кухню.
«Ведь наверняка есть какая-то общая справочная служба, где сообщают, в какую больницу отвезли человека, – размышлял Георгий, – но нет телефонного справочника в доме, а если звонить по „09“, придется занять телефон на час, не меньше – там постоянно занято. А вдруг Лидуша сама будет звонить в это время или кто-то из больницы?»
Чайник давно закипел, Георгий налил себе чаю, закурил еще одну сигарету. И тут раздался телефонный звонок.
– Лидуша? – крикнул Георгий, схватив трубку.
– Здравствуйте, Георгий Иванович, – отвечал незнакомый молодой голос, меня зовут Валя. Ваша жена просила позвонить.
– Вы из больницы? Где она? Что случилось?
– Лидия Всеволодовна в Лесногорской городской больнице, в отделении гинекологии.
– В Лесногорской? Это же сорок километров от Москвы! Что с Лидушей?
– Георгий Иванович, я понимаю, глупо так говорить, но вы все-таки постарайтесь успокоиться. Лидии Всеволодовне сделали искусственные роды.
– Но ведь все было нормально! Зачем?
– Я пока ничего не могу вам сказать, – вздохнула Валя, – я студентка, а здесь просто практику прохожу. Вы приезжайте завтра, фруктов ей привезите, соков каких-нибудь, а главное – постарайтесь ее успокоить.
– Как она себя чувствует? – упавшим голосом спросил Георгий.
– Ну, в общем, ничего. Только плачет все время. У вас есть дети?
– Да, – растерянно ответил Георгий, – трое мальчиков.
– Ну, слава Богу. Вы обязательно завтра приезжайте.
– Спасибо вам. Скажите Лиде, дома все нормально. Дети спят.
«А ведь его не пустят!» – подумала Валя, повесив трубку.
В ординаторской закипел чайник, она налила два стакана, бросила в карман халата горсть карамелек и сушек и отправилась в послеоперационную палату.
А Георгий Глушко достал из холодильника непочатую бутылку водки, налил себе полстакана, выпил залпом, закусил кусочком черного хлеба.
«Значит, четвертого ребенка не будет, – подумал он, – ну что ж, трое детей уже есть. В наше время это много. Но почему мне так тошно? А Лидуше сейчас каково? Девушка из больницы сказала, мол, плачет Лида. Интересно, зачем ее все-таки повезли в Лесногорск? Что, в Москве больниц мало?»
Георгий хотел налить себе еще водки, но передумал. Завтра он должен быть со свежей головой. Он вспомнил, что надо позвонить теще.
Вера Александровна отнеслась к сообщению спокойно.
– Ну, дело житейское. Я сама двоих родила, троих выкинула. Такая наша бабья доля. Да и куда вам четвертый-то ребенок? Может, оно и к лучшему.
Почему-то после разговора с тещей стало еще тошней. А когда Георгию было тошно, он звонил своему старому другу, однокласснику Сереге. Встречались они редко, да и перезванивались нечасто, но всегда знали, что они есть друг у друга, как бы ни повернулась жизнь. А жизнь у них повернулась по-разному: Георгий – всего лишь мастер на часовом заводе, а Серега – подполковник милиции.
Телефон Сергея Кротова Георгий знал наизусть.
Кротов оказался дома и сразу взял трубку.
* * *
Борис Симаков уже второй час сидел на скамейке в маленьком дворике в центре Москвы и смотрел не отрываясь на три подъезда старого, добротного дома. Двери подъездов были снабжены домофонами, а квартиры внутри занимали по половине этажа каждая. Было и несколько двухэтажных квартир. Человек, которого ждал Борис, занимал именно такую, бесконечно огромную, двухэтажную квартиру.
– Боря? Здравствуй, рад тебя видеть! – услышал он у себя за спиной. – Ты меня ждешь или случайно здесь?
– Здравствуйте, Андрей Иванович. Я вас жду.
– А что не позвонил? Заранее договорились бы. Я ведь случайно заехал. Ты бы так мог до глубокой ночи ждать. Случилось что у тебя?
– Случилось, Андрей Иванович, – Борис тяжело вздохнул. – Из больницы я уволился.
– Сам ушел или тебя ушли? Ладно, подожди в машине. Мне надо домой зайти минут на десять.
Квадратный кожаный шофер распахнул перед Борисом заднюю дверцу новенького черного «Сааба».
Ровно через десять минут Андрей Иванович вышел из подъезда.
– Рубашку сменил, – объяснил он, – не могу целый день в одной ходить. Потею, даже зимой. Кровь у меня горячая.
Он уселся рядом с шофером на переднее сиденье.
– Давай, Вовчик, в клуб. А ты, – он обернулся к Борису, – уж извини, в машине говорить не будем. Надо мне кое-какие бумажки проглядеть.
Минут через двадцать машина остановилась в одном из тихих переулков в районе Таганки, у старинного двухэтажного особнячка.
В тот же миг из подъезда появился швейцар в ливрее и распахнул заднюю дверцу:
– Андрей Иванович! Милости просим!
Внутри особнячок выглядел так, как Симаков представлял себе настоящий Английский клуб: стены, обитые темным матовым деревом, темно-синие наглухо задернутые шторы из тяжелого бархата, необъятные кожаные кресла. Пахло отличным табаком и дорогим мужским одеколоном.
Борис почувствовал себя неловко в своих побелевших от уличной соли ботинках и потертой рыжей дубленке, которую бесшумный лакей тут же снял с него и унес куда-то.
Так же бесшумно явился пожилой господин в безупречном черном костюме, тепло улыбаясь и спрашивая Андрея Ивановича о здоровье и семье, проводил их в ресторанный зал, где стояло не более пяти столиков, отделенных друг от друга резными перегородками.
Их усадили за столик, покрытый белоснежной скатертью, зажгли старинную настольную лампу.
Симаков слышал, что в Москве существуют закрытые клубы, но чтобы самому попасть в такое место – об этом он, рядовой врач, и не мечтал.
И если интерьер и уровень обслуги он мог представить себе по фильмам и книгам, то запах и вкус блюд, которыми через пятнадцать минут был уставлен стол, не могли присниться ему даже во сне.
Отправив в рот первый прозрачный кусочек малосольной семги, намазав поджаренный ломтик ржаного хлеба паюсной икрой, Симаков на несколько мгновений забыл обо всем на свете.
– Ну, рассказывай, что стряслось? – Андрей Иванович смотрел на него, ласково улыбаясь, но серые глаза были холодны и серьезны.
– Я уволился из больницы потому, что там происходят странные вещи. Честно говоря, я испугался.
И он выложил всю историю с Полянской, опустив только те детали, которые дали бы понять его собеседнику, что подоплека происшедшего ему, Симакову, отлично известна.
Закончив свой рассказ красочным описанием ярости Зотовой, он вздохнул облегченно и поднес ко рту сигарету, которую до этого вертел в пальцах. Тут же вспыхнул огонек зажигалки в невидимых руках официанта.
Андрей Иванович, подождав, когда официант удалится, задумчиво спросил:
– Что-нибудь подобное раньше бывало?
– Искусственные роды, выкидыши и всякое такое – да, довольно часто. Возможно, чаще, чем в других больницах. Но я не задумывался над этим. Знаете, сейчас такое вредая, такая экология…
– И на каких же сроках чаще всего бывали у вас искусственные роды?
Прежде чем ответить, Симаков немного помолчал будто пытаясь вспомнить.
– Пожалуй, больше на поздних, – медленно произнес он, – где-то с двадцатой до двадцать пятой недели.
Легкая тень пробежала по лицу Андрея Ивановича.
– И что ты сам обо всем этом думаешь, Бориска?
– Я думаю, что остался без работы, а у меня семья.
– Хорошо. С твоим трудоустройством что-нибудь придумаем. Хотя ты у нас гинеколог, а мы занимаемся фармацевтикой.
– Ну, необязательно к вам в фирму, – смутился Симаков, – у вас ведь связи по всей Москве.
– А как ты собираешься каждый день из своего Лесногорска в Москву и обратно ездить? Машины-то у тебя нет, – хитро подмигнул Андрей Иванович. Впрочем, врач ты неплохой, я знаю. Можешь при желании и на машину заработать, и квартиру свою на московскую обменять – все в твоих руках. Ты когда ординатуру кончаешь?
– В будущем году.
– Ну и отлично. Значит, говоришь, заведующая твоя в ярости была? Как ее зовут, я забыл?
– Зотова Амалия Петровна.
– А как зовут ту умницу, которая от вас сбежала?
– Полянская Елена Николаевна.
– Кто она, не знаешь случайно?
– Случайно знаю. В ее карте написано было. Она журналистка, заведующая отделом в журнале «Смарт».
– Есть такой журнал, слышал, – кивнул Андрей Иванович, – а теперь ответь честно, Бориска. Ты ко мне пришел, чтобы я разобрался с этой твоей Зотовой?
– Если честно, то да, – признался Симаков. – Понимаете, я, конечно, в герои не гожусь, но все-таки существуют же какие-то остатки профессиональной чести…
– Эка ты загнул. Бориска! – покачал головой Андрей Иванович. – Скажи по-человечески: стало тебе страшно, ну и жалко живого ребенка убивать. Это я пойму.
* * *
Когда они вышли, сыпал мокрый снег, дул ледяной ветер. После уютного клуба на улице показалось особенно противно.
– Ты сейчас домой? – спросил Андрей Иванович.
– Домой.
– Неохота небось на электричке после такого ужина? Все впечатления растрясутся. Ладно уж. Сейчас Вовчик меня завезет, а потом тебя в твой Лесногорск доставит. Со всеми удобствами.
– Да что вы, Андрей Иванович, – смутился Симаков, – я как-нибудь сам, своим ходом, спасибо вам большое.