— Так ты теперь лучше меня знаешь, волчишка?
Сила Ричарда заполнила номер так, что не осталось воздуха для дыхания. Моя волчица не побежала по длинному туннелю внутри меня — слишком она была уже для этого близко. Я ощутила, как она во мне движется, как изнутри трогают меня мех и когти.
— Ричард, перестань. Что-то происходит неправильное, помоги мне!
А подошел ко мне Криспин, пробрался сквозь прибывающую энергию. Голый и чужой, но это он пришел мне на помощь.
— Не трогай ее! — прорычал Ричард.
Шанг-Да сказал, не вставая с колен:
— Ульфрик, прошу тебя! Ты сейчас вызовешь ее зверя, и у нас добавится еще одна проблема ко всем, что есть.
Я никогда не видела у Шанг-Да такого умоляющего взгляда.
Джемиль подошел к нему с другой стороны и тоже встал на колено:
— Ульфрик, твоя сила душит нас всех. Ты всех наших волков зовешь.
Криспин стоял теперь передо мной, едва не касаясь, но все же на расстоянии — как и просил Ричард. Я мысленно добавила очко в его пользу. Он ничего не ухудшал — на самом деле от взгляда в эти синие тигриные глаза волчица у меня внутри чуть успокоилась.
Джейсон стоял к нам ближе всех, но я думаю, он учуял эту волчицу, что готова была прорваться из меня наружу. И он знал, что не стоит добавлять к мощи Ричарда еще и свое прикосновение.
Он отошел к другим вервольфам, не слишком близко, но тоже опустился даже не на колено — на четвереньки. Склонил голову и пополз к вожаку.
Я видела этот жест — у Джейсона и других волков. Это была попытка извиниться перед Ричардом за любые возможные обиды. Джейсон тоже пытался улучшить ситуацию. И только Ричард стоял, заливая номер своей горячей силой, и ситуацию усугублял. И почему это всегда именно Ричард усугубляет любые трудности и неприятности? Или это я? Про меня-то не забудем. Я тоже умею все испортить, но почему-то не сегодня. Сегодня я слишком испугана, чтобы делать что-то такое намеренно.
— Ричард, — спросила я, — ты амулет нашел?
Он обернулся — и будто его сила оказалась каким-то огромным зверем, будто она повернулась вместе с ним и уставилась на меня его янтарными звериными глазами. Не знаю, дело было в энергии или в этом взгляде, но мех изнутри закружился вихрем. Я пошатнулась, и только Криспин не дал мне упасть.
Как только он меня коснулся, волк отступил. Можно стало дышать вопреки силе Ричарда. Я вцепилась в руку Криспина двумя руками, и мир будто стал устойчивее. Я ждала, что сейчас во мне пробудится тигр, но нет. Просто стало лучше.
Ричард хлестнул силой, будто что-то густое и ощутимое ударило в меня вместе с его голосом:
— Я сказал, не трогай ее!
Криспин покачнулся вместе со мной, как будто и на него подействовал удар Ричарда. Но тигр удержал себя и меня от падения, притянув к себе, закрыв от Ричарда. Это было очень галантно, но как ни думай, не придумаешь ничего, что взбесило бы Ричарда сильнее.
Он бросился к нам вихрем скорости, бешенства и силы, а я так и стояла в одном только полотенце и только с пистолетом в руке и с незнакомым тигром рядом. Если не стрелять в Ричарда, то никаких вариантов не оставалось.
Глава сорок восьмая
Криспин толкнул меня себе за спину и сгруппировался перед столкновением. Вдруг рядом с ним оказался второй тигр, Алекс Пинн. У меня даже не было времени решить, хорошо это или плохо. Успела только решить, что стрелять не буду.
И тут размытая полоса несущегося Ричарда налетела на стену из Джемиля и Шанг-Да. Своей невероятной быстротой они опередили его, и от соударения их тел движение воздуха и физической энергии ударило в нас будто небольшой взрыв.
— Ульфрик, опомнись! — заорал Шанг-Да.
Джемиль просто пытался удержать Ричарда, нетравмируя его и сам не получая травмы. Ричард серьезно тренируется с железом и имеет черный пояс по карате, и держать его, стараясь не травмировать — это занятие очень ненадолго. Либо им придется травмировать его, либо он травмирует их. И мало не будет.
— Ульфрик, прошу тебя! — снова заорал Шанг-Да.
Гнев Ричарда усилил в нем зверя, добавил мощи.
Я не могла дышать, меня заживо сжигала его сила.
Его волк вливался в меня, сливался с моим зверем. Вкус этого гнева я знала. Знала, как знаешь хорошо разношенный ботинок или любимый свитер, уютный, надежный. Именно так много лет заставлял меня себя чувствовать мой собственный гнев. И это была единственная эмоция, которую я себе разрешала. Она занимала место скорби, радости и любви. Мой гнев когда-то был для меня почти всем. Я думала, что с этой бездонной яростью помогла мне как-то справиться психотерапия, но сейчас поняла, что это была не она, а вампирские метки. Просто я посредством вампирских меток Жан-Клода делила этот гнев с Ричардом, я ему его и передала. И огромная порция этого бешенства просто передалась разумному и спокойному Ричарду.
Я в упор глядела на идущую на полу драку. Три здоровенных вервольфа едва удерживали рвущегося, рычащего желтоглазого мужика, и мне подумалось: моя вина. Я знала, что от меня достался этот гнев, но только сейчас я поняла, что это значит. У меня были годы практики обращения с этим свойством, а на Ричарда оно вывалилось как снег на голову. Я знала это бремя, я знала, каково ему сейчас. Вот блин!
Я хотела ему помочь, хотела закончить это без кровопролития. Много чего я хотела. Но тут все стало куда хуже, потому что во мне взвихрился ardeur. Блин и еще раз блин!
Я оттолкнулась от Криспина. Он меня отпустил, хотя и был озадачен. Но без его прикосновения сила Ричарда набрала мощи, от нее стало труднее защититься. Как будто волчица пыталась всползти изнутри по горлу вверх, наружу. Я упала на колени, полотенце свалилось с головы, холодные тяжелые волосы рухнули на плечи, но так была горяча сила Ричарда, что холод был необходим, как хорошая встряска. Как напоминание, что я не волк на самом деле. Не лупа по-настоящему. Я… я некромант. Да, но это не поможет. А кто я? Что я? Я… да, я вампир. Просто не кровью питаюсь.
Два дня я уже без настоящей еды, а потому все другие виды голода тоже рвутся с привязи. Свалившись на пол под гневом Ричарда — моим гневом, — под его силой, бушующей вокруг меня, взывающей к мохнатой твари, будто застрявшей у меня в горле… мне нужно питание, но меня не манил секс. Единственной эмоцией сейчас был у меня гнев, ярость. Такие знакомые, такие надежные.
Злость я знаю, люблю ее. Мне от нее надежно — надежнее, чем от секса. Жан-Клод меня научил питать ardeur дистанционно у себя в клубе. Я могла бы поступить так и сейчас, хотя это и не всегда легко и даже не всегда получается, но я умею питаться от эмоции. Питаться от эмоции вожделения или любви, а недавно я узнала, что дружба — это смягченная и очищенная любовь. Это не было сознательным решением — только что я задыхалась на полу от силы и меха, ощущая, как взметнувшийся ardeur пытается опередить зверя. И вот — ardeur завладел мною полностью, моей собственной силой изгоняя из глотки ощущение меха. Снова стало можно дышать. И снова я стала сама собой — в каком-то смысле.
Но гнев никуда не делся, стучал по телу, как фамильярный приятель. И я открылась ему. Я впивала его, глотала, пропитывалась им. Встала и позволила упасть последнему полотенцу. Всасывала в себя гнев голым телом, каждой его порой, каждым дюймом кожи ощущая ненависть, потому что Ричард ненавидит гнев. Не понимает его. И не может понять, потому что не его это гнев, а мой.
Мой.
И я забрала его в себя. Я смаковала его, перекатывая на языке, наслаждаясь букетом вкуса, сладковатым привкусом пепла. О да, это выдержанное вино, которое храню я в темноте при правильной температуре всю свою жизнь.
Я высосала его из Ричарда, как высасывают болезнь или одержимость. Высосала — и дала Ричарду успокоиться под тяжестью навалившихся вервольфов. И в конце этого спокойствия я почувствовала, как рушится стена между мной и Жан-Клодом. Гнев мой, но вампирские метки, передавшие его Ричарду, принадлежат Жан-Клоду. Я пыталась снять какую-то из этих меток, не нарочно, но в попытке снять нечто чужое я снова нашла свою любовь.
Жан-Клод посмотрел на меня — темно-синими, полночными глазами, будто глядит на тебя само небо после заката, — и прошептал:
— Ma petite.
И от этих простых слов метки, связывающие меня с ним, вернулись на место. Я его ощущала, я снова принадлежала ему — ему, а не ей. Хотя мы оба не сомневались, что она оставила на мне метку. Еще придется нам иметь с нею дело, но тогда и разберемся. А сейчас есть только улыбка Жан-Клода, и его голос, и ощущение, что я вернулась домой.
Глава сорок девятая
Не столько он прошептал мне, сколько я просто знала, что ему придется закрыться, когда я буду питать ardeur. Гнев он не умеет пить, в отличие от любви или похоти. Не его это пища, а моя.
Я так и стояла, ощущая холод мокрых волос на плечах. Не так уж много прошло времени, но это был один из тех моментов, когда минуты превращаются в часы. Я пила гнев, но он не задерживался, не уходил в ту темную яму, где дрались и перемешивались ярость и горе. Я ела гнев, как могла бы есть любовь, похоть и желания сердца. Я глотала его, как еду. Но похоть у меня иногда вырывается из-под контроля, овладевает мною и окружающими, а гнев… гневу я хозяйка. Его я умею держать в узде.
Я стояла и чувствовала, как покалывает кожу его энергия, поет во всем теле. Я не просто насытилась, я хорошо наелась. Будь это нормальный ardeur, я бы вынуждена была превратить эту энергию в секс, но это был не ardeur — что-то иное. Мое. Не меньше мое, чем пистолет у меня в руке. Мое, не Ричарда, не Жан-Клода. Я поглощала еду, которую мой мастер даже переварить не мог бы, и это наполняло меня свирепой радостью. Такой острой, что она была почти злостью, и я была счастлива, так счастлива, что есть у меня наконец сила, принадлежащая мне, а не им. Сила Жан-Клода — любовь и вожделение. А моя — гнев и ярость, и меня это устраивает.
Отчетливый и странно-спокойный донесся голос Ричарда: