Хороший вопрос… На эту тему память предков как-то помалкивала. Положа лапу на сердце, я вообще не до конца был уверен, правильно ли мы идем…
И это было неправильно!
В мире, где нет направлений и под ногами хрустят кости тех, кто был не до конца уверен в себе, единственным критерием правильности выбора может быть лишь твердое убеждение в том, что ты все делаешь так, как надо! Так выходили к лагерю полярники, идущие сквозь метель, так, повинуясь инстинктам, выплывали к берегу моряки на обломках разбитых бурей фрегатов. Потому что человек знает и умеет гораздо больше, чем думает о себе. Надо только не верить, надо знать, что ты все делаешь правильно, — и тогда все получится.
Сейчас я твердо знал, что иду туда, куда наметил. И знал, что в общем-то пройти осталось немного…
Но Синяя мгла действительно вытягивала силы — идти становилось все труднее. И все хуже становилась видимость. Туман сгущался. И толстые, медленно плывущие в спёртом воздухе спирали подбирались все ближе, словно осмелевшие хищники к обреченной добыче.
Волчица тоже почуяла неладное и оскалилась, прижав уши. Из ее горла раздалось предупредительное рычание, не несущее словесной информации, лишь эмоции — угроза, ненависть и, конечно же, страх. Потому что реально жутко, когда к тебе не спеша приближается темно-синее щупальце толщиной со ствол столетнего дерева…
Оно было похоже одновременно на очень плотный сгусток тумана и на живого плотоядного червя, бессмысленно плывущего на излучаемое добычей тепло по дну бесконечного океана. А мы с волчицей были двумя мелкими организмами, планктоном, пищей, случайно оказавшейся на пути, мясом, наросшим вокруг костей, которыми усеяна мертвая трава междумирья.
Внезапно сгусток тумана, выросший передо мной, омерзительно чавкнул, расступился, и в его середине образовалась черная воронка с диаметром, равным моему росту. Я почувствовал постепенно, но неотвратимо нарастающую силу, затягивающую меня в эту бездонную пропасть.
Естественной реакцией было — бежать! Но неожиданно сгустившийся вокруг нас туман вдруг стал похож на живую стену, настойчиво подталкивающую нас к черной пасти чудовища. Я даже почувствовал спиной слабое тепло, испускаемое этим пособником местного хищника, собравшегося пообедать. Синяя мгла была живой и действовала вполне осмысленно.
Живой синий мир, подкармливающий свою домашнюю плотоядную животинку… Но если он живой, то зачем кормить червяка собой, когда можно подбросить ему мяса хозяина?
Я резко развернулся и полоснул когтями по синей стене. Раз, другой, третий, вырубая большой кусок густого тумана, сейчас больше похожего на очень плотное желе.
Стена вздрогнула и ощутимо подалась назад, оставив в моих руках клок подрагивающей субстанции размером с хорошую бочку. Которую я, развернувшись, со всей силы метнул в воронку — и, не в силах больше сопротивляться силе, засасывающей меня в бездну, упал на четвереньки, цепляясь когтями за землю и всем телом прижимая к ней дрожащую волчицу.
Края воронки схлопнулись с мерзким звуком, словно болотная жижа сомкнулась над головой зазевавшейся лесной зверюги…
И тут что-то произошло вокруг.
Червь исчез, растворился в синем тумане. Расплылась сизой дымкой живая стена позади нас. Стало видно метра на два вокруг, и Синяя мгла на границе видимости продолжала покачиваться в нерешительности, будто раздумывала — а не отступить ли подальше?
Я медленно поднялся с коленей, освободив слегка придушенную моим весом волчицу, и отряхнул костяную крошку, набившуюся в шерсть на локтях — чужие кости, при моем падении рассыпавшиеся в пыль, были старыми и хрупкими.
Она тоже отряхнулась как обычная собака после купания, отчего в воздухе повисло облако белесой пыли.
— Медведь, — проворчала она. — Не иначе какой-то твой предок был не ульфхеднаром,[5] а берсерком, иначе откуда такие манеры?
И улыбнулась, как умеют улыбаться только хитрые и очень красивые волчицы.
— Спасибо, — еле слышно рыкнула она и потерлась носом о мою ногу. — Ты накормил Синюю мглу ее же плотью, и теперь она тебя боится. Это невероятно — но это так!
— Боюсь, как бы она не одумалась, — прорычал я в ответ. — Поэтому давай-ка поторопимся.
Но поторопиться не получилось.
Иномирье, почувствовав, что с пришельцами так просто не справиться, отступило, но продолжало пить нашу жизненную силу на расстоянии. Да, видимость улучшилась, но толку от этого было немного. Повсюду были лишь трава и выбеленные временем скелеты тех, кто остался здесь навеки.
Среди раздробленных и разрушившихся от времени костей порой угадывались волчьи и медвежьи черепа, попадались вампирьи с жутким оскалом летучих мышей, подавившихся собственными клыками. Человеческие черепа я видел лишь дважды. На одном угадывались остатки шлема французского кирасира, рядом со вторым валялась изъеденная черной ржавчиной немецкая каска времен Отечественной войны, на которой были различимы следы белой декали с двумя рунами «зиг».
— Вражья сила от Москвы сваливала, — рыкнул я. — Значит, верно идем.
Шли-то мы верно, но опыта таких путешествий у нас не было. Под конец и я, и волчица еле волочили ноги. Но когда она, заплетаясь лапами, упала, я нашел в себе силы поднять ее на руки и пронести еще метров двести. Откуда я знал, что конечная точка намеченного маршрута именно там, на крохотном пятачке, почему-то свободном от костей и травы? Без понятия. Но она была здесь. И сейчас ее надо было открыть.
Как?
На удар кулаком у меня уже сил не было. К тому же у меня на руках была девчонка, которую — я был уверен — уже нельзя было опустить на землю междумирья без риска потерять навсегда.
Поэтому я просто тупо пнул пространство перед собой ногой, словно открывая старую и скрипучую входную дверь, которую давно бы пора поменять, да все руки не доходят. Пнул — и сделал шаг, не дожидаясь, изменится что-то в пространстве от моего далеко не волшебного жеста или останется все как было. Я просто уходил отсюда не думая ни о чем, кроме того, что смертельно устал, — ведь никто не думает о двери, пиная ее и зная, что она обязательно откроется.
Мир не изменился, просто Синяя мгла стала черной. А еще я понял, что держу на руках не волчицу, а девушку. Именно на руках, не на лапах! Я зажмурился, тряхнул головой и вновь открыл глаза.
Это была не Синяя мгла. Это был лес, к которому я стоял лицом. Просто стена леса в густых осенних сумерках. Да, не Всеслав я, который экономил личное время, носясь по междумирью. В нашем случае в Синей мгле прошел час, в моем мире — день. Хорошо хоть пройденный там километр обернулся тремя десятками здесь.
Я повернулся.
Передо мной лежала асфальтовая дорога, за которой сиял огнями огромный торговый комплекс, знакомый своими очертаниями. Я не раз бывал здесь, закупался продуктами и другими необходимыми вещами. Так и есть, тропа Трояна вывела меня на окраину Москвы, в район Куркино, что рядом с Химками.
Девушка на моих руках слабо застонала, и я осторожно поставил ее на землю.
— Идти сможешь?
Она была очень бледна, но на ногах устояла. Огромные, в половину лица глазищи открылись. В них стояли слезы.
— Смогу, — сказала она и отвернулась, стыдясь своей слабости.
— Мы спасем его, — сказал я.
— Я знаю…
— Но для этого мы должны одеться, поесть, отдохнуть и обсудить, что мы будем делать дальше.
— Ты прав.
Она справилась с собой, и, когда повернулась ко мне, в ее глазах не было слез — лишь холодная решимость.
К торговому комплексу мы шли молча. Каждый думал о своем. Ей и вправду было о чем подумать — в одно мгновение девчонка лишилась всего — дома, семьи, положения в обществе. И все отчасти благодаря мне. Хотя, если честно, никто не заставлял ее брата дважды пытаться убить меня. Как же часто за ошибки самоуверенных и сильных расплачиваются их родные…
Я тоже прикидывал что к чему, оценивая наше теперешнее положение. Очень хотелось есть, а еще больше — спать. Но сейчас это было второстепенным. На мне был костюм, на ней — тоже, похожий на облачение жокея, только черный и стильный. И то и другое не вызывало бы вопросов, если б мы вышли из дорогой машины, типа автомобиля Руса, что остался у коттеджа.
Но так как машины у нас не было, хождение по городу в такой одежде в ноябре наверняка привлечет внимание. Тем более что мой пиджак основательно залит кровью. Хотя на черной материи это издали не видно, но всегда найдется тот, кто окажется внимательнее других. Этот же внимательный гражданин может рассмотреть мои подозрительно отведенные от тела руки и заподозрить, что причина этого отнюдь не в моих перекачанных широчайших мышцах спины, а в рукоятях пистолетов, греющихся под мышками. К тому же от моей одежды и от платья девушки неслабо несло сгоревшим порохом и ружейным маслом, что тоже далеко не «Шанель». Стало быть, демаскирующие факторы налицо.
Оставалось решить вопрос об их устранении. Который напрямую упирался в финансы — как и остальные наши насущные проблемы, кстати. Надо повнимательнее посмотреть, не имелась ли у Руса привычка давать своим горничным на чай крупными купюрами. Сейчас это было бы как нельзя кстати.
Я порылся в карманах пиджака, но с купюрами там было неважно. Точнее, их там не было вообще. Зато во внутреннем кармане нашлась черная пластиковая карта со знакомой эмблемой летучей мыши на фоне земного шара, как и все надписи на карте начертанной золотом. На месте глаз мышки сверкали два крохотных камешка, подозрительно напоминающие бриллианты. В левом верхнем углу под надписью «Visa infinite», тонким белым маркером были написаны четыре цифры.
«Спасибо, брат», — мысленно поблагодарил я Вельского. Таких кредиток я раньше не видел, но был уверен — Рус все предусмотрел и все сделал правильно.
Мы прошли через автостоянку и, миновав вращающиеся стеклянные двери, оказались в недрах современного торгового монстра.
Я скосил глаза на свою спутницу — и мысленно усмехнулся. При виде роскошных витрин на бледном лице девушки появился легкий румянец. Его величество шопинг, поднимающий давление в ослабленных стрессами девичьих телах, сработал и на этот раз. За что ему большое человеческое спасибо, хоть ожила девчонка немного, отвлеклась от дум невеселых…