Макрон выровнял дыхание и приготовился быть твердым, но вежливым. «Но, - пробормотал он себе под нос, - если этот иберийский царевич думает, что я собираюсь стелиться перед ним, то его ждет долбанное большое разочарование».
***
- Ранен? - нахмурился Радамист.
- Да, господин. Травма головы. Пройдет несколько дней, прежде чем он выздоровеет. Между тем, теперь я старший офицер в колонне, поэтому временно возьму на себя командование.
- Ты? - это показалось Радамисту подозрительным. - Прошу прощения, я почти не знаю тебя, центурион Макрон. По крайней мере, не так хорошо, как я узнал твоего командира.
- Ничего не могу поделать, господин. Но такова ситуация. Просто подумал, что вам следует сообщить.
- Совершенно верно. И поскольку нам, несомненно, придется регулярно совещаться в ближайшие дни, пока твоему трибуну не станет достаточно хорошо, чтобы возобновить командование, было бы лучше, если бы ты обращался ко мне «Ваше Величество». Просто чтобы предотвратить дальнейшую неловкость.
Макрон открыл, было, рот, затем быстро его закрыл. Он понятия не имел, в чем здесь была какая-то неловкость. Но если иберийец хотел, чтобы его называли «Ваше Величество», то пусть он будет «Его Величеством», хотя бы для того, чтобы сохранить мир. Он откашлялся и склонил голову.
- Да, Ваше Величество.
Радамист снисходительно кивнул. - Насколько я понимаю, римские военные, как ты, центурионы, составляете костяк армии. Вы выбраны за вашу храбрость, вашу готовность первым вступить в бой и последним выйти из боя. Это так?
Макрон не мог не польститься таким точным наблюдением, за которым сразу последовала настороженность в отношении цели такой похвалы. - Я и не знал всего этого, господин. Быть избранным командовать другими солдатами – большая честь. Мы, центурионы, просто стараемся быть лучшими солдатами.
- Скромность настоящего героя, - сказал Радамист. - Ты мужчина по моему сердцу. Боец и вождь для своих людей.
Макрон ничего не ответил и просто хотел как можно скорее удалиться от иберийца. Поэтому он откашлялся.
- Ээ…. Благодарю, Ваше Величество. Теперь я не могу более тратить Ваше драгоценное время.
Мягкая улыбка Радамиста исчезла.
- Ты удалишься только, когда я так скажу, центурион. Я еще не закончил с тобой. Как я уже сказал, я уверен, что ты хороший воин. И твоя главная задача – вести в бой людей своей центурии. Ты – старший центурион своей когорты, но трибун – это командир.
- Если только он не может дальше командовать. Тогда ответственность ложится на меня.
- … Ваше Величество, - напомнил ему Радамист.
Макрон кивнул. - Да, Ваше Величество.
- Итак, при нормальном развитии событий ты не привык командовать когортой, не говоря уже о двух когортах или тем более колонне людей, столь же многочисленной, как наша. Это так?
Макрон сразу понял, куда клонится разговор, и стал тщательно подбирать слова.
- Все римские центурионы должны быть готовы взять на себя бóльшую ответственность, если возникнет такая необходимость, Ваше Величество.
- Я это понимаю. Но такие обязанности берутся только в случае отсутствия офицера более высокого ранга. Верно?
- Да, Ваше Величество.
- А ты не согласен с тем, что царь стоит выше центуриона?
Макрон заложил руки за спину и тревожно согнул пальцы. - Это зависит…
- Это зависит? Центурион Макрон, ты явный ветеран, у тебя за плечами много кампаний. Несомненно, ты сражался в разных провинциях вашей Империи. Скажи, за все это время ты когда-нибудь сталкивались с ситуацией, когда центурион пользовался большей властью, чем царь?
- Нет, господин, я такого не встречал. Но…
- Но что? Нет ничего, что противоречило бы моей точке зрения. - Радамист наклонился ближе и пристально посмотрел Макрону в глаза. - Я царь, а ты центурион. Более того, пока мы говорим, я являюсь царем той самой земли под твоими ногами. Это мое царство. Я его правитель. Ты здесь по моей воле. По всем параметрам, которые мы хотим применить, я являюсь твоим командиром, и поэтому я должен командовать этой колонной в отсутствие трибуна Катона. Я согласился с твоим полководцем Корбулоном принять Катона командующим нашей маленькой армией. А в отношении тебя такого обязательства я не брал. Поэтому я говорю тебе сейчас, что буду вести колонну. Понимаешь?
- Я понимаю, Ваше Ввеличество.
- Хорошо, тогда я буду ожидать, что ты будешь выполнять мои приказы, как ты ранее следовал приказам трибуна Катона.
- Нет, Ваше Величество. Я не буду.
Челюсть Радамиста на мгновение отвисла, прежде чем он оправился от шока, вызванного таким прямым ответом. - Предупреждаю тебя, центурион, не переходи мне дорогу.
Макрон расправил плечи.
- Ваше Величество, мои приказы в конечном итоге исходят от императора. И император Рима превосходит любого живого человека. Будь то царь или скромный центурион. В нынешних обстоятельствах вы не являетесь царем. И вы не будете им, пока римские солдаты не вернут вас на трон. Я служу трибуну Катону, потому что трибун назначен надо мной императором. В его отсутствие мой долг – служить непосредственно императору. Не вам. До тех пор, если только этого не требуют его приказы. А они этого не требуют. Я намерен взять на себя командование колонной.
- Ты не будешь командовать мной! И моими людьми.
Макрон посмотрел в ответ, пока он перегруппировывал свои мысли, изо всех сил пытаясь контролировать свой вспыльчивый характер. - Я командую когортой преторианцев. Я также командую вспомогательными войсками. И я командую осадным обозом. В наших интересах, чтобы ваши люди и мои шли вместе, Ваше Величество.
Радамист посмотрел в ответ. - Если ты ценишь свою жизнь, то сделаешь, как я говорю.
- Ваше Величество, я очень дорожу своей жизнью. Но еще больше ценю долг и честь. И мой долг ясен. Пока не выздоровеет трибун Катон, командую я. Вопрос закрыт. Желаю вам спокойной ночи.
Макрон повернулся и направился ко входу в палатку. Двое иберийских телохранителей, стоящих там, скрестили перед ним свои копья, заставляя Макрона остановиться. Он почувствовал, как его пальцы двинулись к рукоятке гладия, прежде чем разум взял верх над инстинктом, и опустил руку. Он наполовину повернулся к Радамисту и приподнял бровь.
Воцарилась тишина и неподвижность, которые, казалось, длились намного дольше, чем несколько ударов сердца, а затем ибериец рявкнул приказ, и телохранители раздвинули свои копья. Макрон прошел между ними и прорычал: - Вам очень не повезет, если вы попробуете это на мне в следующий раз, ребята.
Затем он вышел на прохладный вечерний воздух. Небо на горизонте было пурпурным, а наверху переходило в бархатную тьму, пронизанную мерцанием звезд. Он медленно выдохнул, возвращаясь к римской половине лагеря и быстро помолился.
- Юпитер Наилучший Величайший, я молю, чтобы ты сделал все, что в твоих силах, чтобы вернуть Катона в чувство. Прежде чем я сделаю что-нибудь еще, о чем я могу нахрен пожалеть.
*************
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Через час после рассвета, когда раненых погрузили в повозки, колонна продолжила движение в гористое сердце Армении. За собой римляне и иберы оставили два пылающих погребальных костра. Первый поглотил тела их павших товарищей, и в воздух поднялся густой жирный дым, и утренний бриз поднял дым за колонной, так что они задохнулись от едкого привкуса древесного дыма и жареного мяса, и он на много часов спустя оставался на их одежде. Вторым костром был город Лигея, который почти полностью погиб накануне. На каждой улице полыхали пожары, и огонь, раздуваемый ветром, быстро распространился. Оглядываясь назад, Макрон увидел, что пламя было почти непрерывным, ограниченным стенами, так что город выглядел как огромная костровая яма. Языки пламени хлестали по утреннему небу, и рев и резкие звуки треснувших бревен отчетливо слышались на протяжении первых полутора километров марша. Когда в полдень колонна ненадолго остановилась, солдаты все еще с трепетом оглядывались на толстый столб дыма, поднимавшийся в небеса.
Макрон посмотрел на зрелище, вынул флягу и сделал глоток воды. Он знал, что этот дым должен объявить об их присутствии на значительном расстоянии, и вскоре любопытные появятся на местности, чтобы исследовать его источник. Когда слухи об опустошении Лигеи распространятся по Армении, они узнают, заставит ли этот акт устрашиться людей, которыми Радамист так снова стремился править, или настолько воспламенит их ярость, что они восстанут против него. «Это еще предстоит увидеть», - подумал Макрон. Кроме того, его интересовали более неотложные дела.
Иберийцы первыми снялись с лагеря и, пренебрегая рутиной по закапыванию вала обратно в ров, сложили свои палатки и двинулись прочь. Римляне молча наблюдали за их отходом, выстраиваясь для погребального обряда. Мертвые иберийцы уже были похоронены ночью, но их отказ встать вместе с римлянами и почтить память их погибших союзников был воспринят как преднамеренное оскорбление всеми солдатами и офицерами преторианской и вспомогательной когорт. Макрон подумывал бросить вызов Радамисту напрямую и потребовать, чтобы он остановил своих людей, но такая конфронтация могла очень легко выйти из-под контроля, учитывая напряженное столкновение накануне вечером. Поэтому он позволил им уйти, а затем как можно быстрее завершил похоронный обряд, прежде чем отправиться вслед за ними.
Иберийцы оторвались от римлян почти на четыре километра, и по мере того, как расстояние между ними увеличивалось, благодаря медленному продвижению обозов и осадных эшелонов, Макрон послал пращников вперед с приказом преодолеть разрыв между двумя отрядами и удерживать оба в поле зрения. Разделение колонны на марше по территории, которую было разумно считать враждебной, было крайне неудовлетворительным положением дел. «Но лучше идти разделенным, чем драться друг с другом», подумал Макрон. Он надеялся, что уязвленная гордость Радамиста вскоре уступит место разуму, и что он примет командование Макрона над объединенными силами. Это может занять день или больше, но иберийец обязательно должен понять, что его амбиции имеют больше шансов на реализацию, если рядом с ним будут римские солдаты и осадные механизмы.