Катон заставил себя склонить голову в знак благодарности. - Я очень рад это слышать, Ваше Величество.
Из коридора раздался голос, и Катон увидел управителя, стоявшего у входа в свою скромную комнату для аудиенций и подзывающего командира стражи. С вооруженными людьми с обеих сторон Радамист, Зенобия и Катон были препровождены к царю Фарасману. Комната была не более двенадцати метров в поперечнике, и не было ни возвышения, ни троноподобного кресла, только стол с мраморной столешницей и резное деревянное сиденье позади, с которого царь смотрел на тех, кого он вызвал. Его стража вошла в комнату и встала по обе стороны, как бы подчеркивая, что все трое были пленниками.
Взгляд царя остановился на Катоне, когда он обратился к нему по-гречески.
- Важно, чтобы вы понимали, что я говорю. Управитель сказал мне, что вы хорошо говорите по-гречески.
- Да, Ваше Величество.
- Это хорошо. - Царь обратил свои темные глаза на Радамиста. - Мне очень приятно видеть тебя, сын мой.
Радамист улыбнулся и сделал шаг вперед: - Отец, я…
Двое стражников опустили свои копья, чтобы не дать ему приблизиться к царю. Наступила тяжелая тишина, когда у Радамиста отвисла челюсть, затем царь степенно поднялся и, обогнув стол, остановился на небольшом расстоянии перед своим сыном. Вблизи Катон мог видеть, что его лицо покрыто морщинами, а его запавшие глаза были серыми и блестели словно серебро. Кончики его губ приподнялись в улыбке, когда он заговорил.
- Ты всегда был моим любимым ребенком. С того момента, как твоя мать представила тебя мне. Будучи мальчиком, ты был смелым, всегда первым говорил, о чем думаешь, всегда был первым в каждой гонке, в которой участвовал. А годы спустя – лучшим учеником, которого когда-либо обучал мой мастер фехтования. Ты ездил верхом так, как будто родился в седле. Такой сильный, такой красивый, такой всеми любимый, а некоторые даже страшились тебя. Радамист, ни один отец не мог бы так гордиться твоими качествами.
Он протянул руку и положил морщинистые руки на плечи сына, а затем привлек Радамиста вперед, чтобы поцеловать его в лоб, прежде чем обнять. На мгновение он подержал сына, и Катону показалось, что через плечо Радамиста он увидел мерцание слез в глазах старика. Затем царь резко отступил и отошел на шаг, и выражение его лица стало суровым.
- Я по праву хвалил твои качества. Но в твоем характере есть и недостатки, главный из которых – амбиции. Задолго до того, как ты стал мужчиной, я знал, что ты желаешь занять мое место на троне Иберии. Но ты поклялся мне в верности и был доволен ожиданием, когда я состарюсь и умру. Но я стал старше и не умер, и твои нетерпение стало отчеливо проявляться. Вот почему я дал тебе солдат пойти и захватить Армению для тебя и утолить твою жажду править. Либо так, либо рассматривать тебя как соперника и претендента на иберийскую диадему, - он помолчал и грустно покачал головой. - Но ты оказался непригодным для правления и был вынужден бежать и просить Рим о помощи в возвращении Армении. И тогда я наконец согласился с тем, что твои амбиции перевешивают все другие соображения. Тебе нельзя доверять, Радамист. Ты коварен и опасен. Такие люди не подходят для того, чтобы быть царями, и если они не довольствуются тем, что еще может предложить жизнь, то они не годятся для жизни.
Глаза Радамиста расширились от ужаса.
- Отец, мой царь, я твой слуга. Клянусь своей жизнью, что я верный сын.
- Ты слуга никому кроме как самому себе. Прости, сын мой. Мое дитя. Ты не оставляешь мне выбора. Пока ты жив, я в опасности. И твои братья и сестры тоже.
Радамист сложил руки вместе.
- Я умоляю тебя. Дай мне шанс доказать свою преданность.
- У тебя было много шансов. Гораздо больше, чем любой другой человек имеет право ожидать от судьбы.
Радамист повернулся к Зенобии и ткнул в нее пальцем.
- Она сделала меня таким! Это она, всегда она, отравляла мой разум шепотом и обещаниями о том, что будет. Планировала все, всегда плела свои интриги.
Катон увидел потрясенное выражение на ее лице, затем страх, а затем холодную ярость, и все это в мгновение ока, а ее губы скривились в усмешке.
- Вы обвиняете меня в интригах? Меня? Я была преданна вам так же, как вы никогда не были своему отцу. Если я замышляла что-либо, то только потому, что меня заставляли.
- Ты врешь! Я никогда не заставлял тебя. Отец, она лжет!
- Молчи, глупец, - огрызнулась она. - Да, глупец ... Как глупо увидеть, что царь уже решил твою судьбу. Слишком глупо осознать, что ты ничего бы не добился, если бы я не уговаривала тебя делать то, что было необходимо, и постоянно бороться, чтобы твоя жестокая натура не разрушила все, чего я заставила тебя достичь. - Она покачала головой. - Все кончено. Ваше Величество, это правда. У вашего сына дурная душа, и я сделала все, что могла, чтобы направить его к тому, что было правильно. Если я и поступала неправильно, то только из-за того, что пыталась заставить Радамиста сделать то, что было лучше для него и вас. Я не заслуживаю того, чтобы разделить его судьбу. Прошу меня пощадить.
Радамист задрожал от ярости при ее словах. Затем, прежде чем кто-либо успел среагировать, он прыгнул на нее. Она повернулась, ее рот открылся, чтобы закричать, но с ее губ сорвался только резкий вздох. Катон бросился вперед и ударил Радамиста кулаком в челюсть. Иберийский царевич отшатнулся, ошеломленный, и двое стражников быстро взяли его за руки и скрутили их за спину. В его руке был небольшой кинжал с тонким лезвием, измазанным малиновым оттенком. Катон повернулся к Зенобии. Она посмотрела вниз и увидела красное пятно на ее бархатном платье.
- Он зарезал меня... - тихо прошептала она с удивленным видом. Затем она отшатнулась и упала на землю. Катон поспешил к ней, разматывая шейный платок. В пропитанной кровью ткани была аккуратная дырочка, и он раздвинул ее, чтобы обнажить ее кожу. Он вытер кровь и на мгновение увидел входную рану, прежде чем из нее потекло еще больше крови. Повернув ее, он увидел еще одну дыру и понял, что лезвие только пронзило плоть и мышцы и не повредило никаких органов. Он разорвал свой галстук надвое и прижал узел к передней ране, обвязав ее талию и заставив Зенобию вскрикнуть.
- Скорее всего вы будете жить, - сказал он. - Просто сквозная рана на теле.
Катон поднял глаза и увидел потрясенное выражение лица царя, когда он посмотрел на раненую женщину, а затем на своего сына с дикими глазами. Он сглотнул и глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы, прежде чем заговорить.
- Царевич Радамист, я приговариваю тебя к смерти...
- Позволь узнать хотя бы по какой причине? - потребовал ответа его сын.
- А это имеет значение? Учитывая все, что здесь было сказано. - Царь пожал плечами. - Что ж, очень хорошо. Заговор против твоего царя, убийство твоего дяди. Покушение на убийство твоей жены. Одних этих причин достаточно.
Фарасман повернулся к командиру стражи и дал краткие инструкции. Прежде чем Радамист смог снова возразить, его выволокли из комнаты и потащили по коридору, скрывая из виду. Катон слышал, как он борется и проклинает стражников, пока он шел, вырываясь до самого конца. Раздался последний жалобный крик.
- Отец!
Потом тишина.
Царь Фарасман крепко закрыл глаза и на мгновение сжал кулаки, затем тяжело вздохнул и повернулся к Катону.
- Трибун, вы вернете его голову в Артаксату, чтобы показать людям. Вы скажете им, что я покину Армению с миром. Когда вы в конце концов вернетесь в Рим, скажите своему императору, что я смиренно предлагаю ему сделать то же самое. Никогда не выйдет ничего хорошего из того, чтобы тратить столько жизней и сокровищ в попытках завоевать власть над Арменией. Вы понимаете?
- Я понимаю, Ваше Величество. Но я не могу говорить от имени императора.
Царь Фарасман погладил морщинистую бровь.
- Я слышал, что новый император всего лишь мальчик. Я надеюсь, что он мудр не по годам на благо всех нас. Ни Рим, ни какое-либо другое государство не могут долго терпеть глупого хвастуна, ведущего свои дела... Возьмите голову моего сына и немедленно готовьтесь к отъезду. Вам, римлянам, не рады в Иберии. Прочь.
*************
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
город Тарс, октябрь
Смена сезона очевидно проявлялась в том, что листья падали с деревьев в окруженных стенами садах Тарса и выносились на улицы прохладным ветерком. Люди двух когорт, которых несколько месяцев тому назад Катон уводил в Армению, разбивали лагерь под бдительным оком Макрона, в то время как Катон вошел в город, чтобы доложить командующему Корбулону. Он нашел время, чтобы хорошенько обдумать это, прежде чем посвятить себя составлению письменного доклада. Миссия провалилась, поскольку человек, посланный Римом для управления Арменией, был мертв, а царство находилось в руках группы восставшей придворной знати, которым еще предстояло выбрать преемника. Несмотря на их заявления о нейтралитете, не было никаких гарантий, что следующий царь решит стать союзником Рима. А если вместо этого он решит присоединиться к Парфии, тогда Армения снова познает войну. Провал миссии усугубился потерями, понесенными двумя когортами, а также уничтожением осадных механизмов. Тот факт, что они были уничтожены и им не позволили попасть в руки армян, вряд ли станет для Катона преимуществом.
Когда он добрался до штаб-квартиры полководца, Катону сообщили, что Корбулон уехал на охоту в холмах, и его возвращение не ожидается до наступления темноты. Катон передал свой письменный отчет и сказал писцу, где его можно найти, а затем покинул здание, чтобы направиться к дому ювелира недалеко от Форума. Несмотря на перспективу воссоединения с сыном, на сердце Катона было тяжело, когда он шагал по улицам с Кассием на поводке в руке. С тех пор, как Катон приютил его, собака значительно поправила свой внешний вид. Большая часть его меха снова выросла на проплешинах и закрыла собой шрамы. С его отсутствующим ухом ничего нельзя было поделать, и это придавало ему однобокий вид, который мог бы вызвать смех, будь он маленьким животным и не выглядел бы столь свирепо. Как бы то ни было, люди держались подальше от него, когда проходили мимо римского офицера и его косматого зверя.