И по ассоциации с этим, но не по аналогии, вспомнил и о крестьянине Витебской губернии Павле Петровиче Пузыреве, чье письмо, находящееся в составе архива Владимира Григорьевича Щербакова – архив этот в рукописном отделе Библиотеки имени Ленина – я опубликовал в качестве приложения к своей книге о современном религиозном сектантстве, увидевшей свет в 1969 году. Пузырев, как следует из письма, был знаком с женой Черткова Анной Константиновной Чертковой: «Анну (А. К. Черткову. – А. К.) я видал в 1917 году, когда был в Москве после переворота октябрьских дней. После того я был освобожден по болезни из рядов армии на родину. Что же я нашел дома? Одни развалины, холод, голод и больше ничего. Семейство мое бедствовало. У самого здоровье было потеряно и расстроено за царскую войну и защиту революции. Кое-как зиму пробились, весной пошел на сплав дров по реке Двине до города Витебска, а летом меня комитет бедноты определил в селение Устье, в церковную сторожку за неимением ни кола, ни двора. И вот, сколько я здесь набрался горя, так его и не перечесть: первым долгом исполнял и исполняю все советские должности, возложенные на меня до сего времени. За это не любило меня приходское духовенство, что я раскрывал народу их гнусную ложь и обман. Вторым делом с 1919 года в нашей местности свирепствовал бандитизм, вплоть до 1924 года. И вот советским служащим было очень плохо от бандитов, что я испытал на своей спине и своем имуществе. Бандитами я был избит до потери сознания, а имущество разграблено. Между прочим ими, бандитами, разграблена была моя библиотека, все научные ценные книги были похищены. Но дороже всего было похищенное полное собрание сочинений великого гения человечества – Льва Николаевича Толстого и с ним вместе много русских классиков. Окромя имущества, одних книг было похищено на 90 рублей. Все это было устроено Устьинским попом, который был тайным шпионом бандитов и их помощником, но и он тоже погиб, как и бандиты, от руки большевиков – красных.
Кончился бандитский кошмар, народ вздохнул свободней, и я, Пузырев, вступив на путь селькора, стал писать в газетах свои статьи и, между прочим, на свои скудные средства приобрел разной советской литературы рублей на 80, открыл в сторожке библиотеку для чтения, этим народ завлекать к чтению книжек и газет. И в 1925 году организовал в своей родной деревне Королевщине, открыл красный уголок и в 1926 году открыл в селе Устье в церковной сторожке красный уголок имени Ленина… Но церковники не дремали. И вот, когда я, Пузырев, был отозван на заседание Щучийского волостного исполнительного комитета, отстоящего от селения Устье 40 верст…, фанатично темная толпа богомольцев, так как дело было в воскресенье, начала грабить вещи Пузырева, а кулачки и церковный совет кричали: на что нам красные уголки, на что нам селькоры и комсомольцы, вон эту сволочь. И указывая на малых детей Пузырева, бежавших по снегу, кричали: бей этих коммунистов-безбожников об угол. И едва только прибывшим комсомольцам пришлось восстановить порядок, в который обратно вставили окна и двери и собрали семейство Пузырева обратно в помещение… Пузырев, несмотря на все гонения от кулачества и церковников, к 10‐й годовщине Октябрьской революции открыл третий уголок в деревне Прудок Щучейской волости… И за все несенные советские должности Пузырев не получает ни копейки денег, служа советской власти не за страх, а за совесть, на своем посту переживая различные неприятности и живя в крайней бедности среди темного народа, и имея семейству 9 душ, одну корову и три десятины земли – вот и все богатство».
Пузырев – фигура неординарная. Связанный некогда с толстовцами и исповедовавший учение Льва Толстого, он, можно полагать, благодаря опыту войны и революции, коих он был непосредственным участником, вообще отошел от веры в Бога. Я не хочу сколько-нибудь подробно комментировать письмо Пузырева. В описанной в нем ситуации Пузырев, не верящий в Бога, представляется мне «святым», а толпа богомольцев, возглавленная приходским священником и приступившая было к суду Линча над детьми Пузырева, заслуживает однозначно названия фанатичной.
События, о которых пишет Пузырев в своем письме, хронологически охватывают отрезок с 1917 по 1927 год. За это время взошла и погасла звезда революции. Чем ярче и выше звезда, тем продолжительнее ее сияние, уже мертвой. В статье «Возвращение к истокам», предваряющей труд Федотова «Святые древней Руси», протоиерей Александр Мень писал: «В 1937 году он (Федотов. – А. К.) с иронией писал об эмигрантах, которые мечтали об „избавлении от большевиков“, тогда, как уже „не“ они „правят Россией. Не они, а он“». Одним из симптомов политической метаморфозы, совершившейся при Сталине, Федотов считал разгон Общества старых большевиков.
«Казалось бы, – замечает историк, – в Обществе старых большевиков нет места троцкистам по самому определению. Троцкий – старый меньшевик, лишь в Октябрьскую революцию вошедший в партию Ленина; роспуск этой безвластной, но влиятельной организации показывает, что удар наносит Сталин именно традиции Ленина»361. Судя по высказыванию Федотова, он в послереволюционной истории большевизма различает сталинскую и ленинскую традиции. В этом отношении не оставляли никаких сомнений кровавые эксцессы 1937 года. Ликвидация Общества старых большевиков явилась лишь эпизодом, хотя и красноречивым, сталинской политики. Общество это было учреждено в 1922 году и по воле Сталина разгромлено в 1935 году. Характерно, что наиболее глубокий анализ причин Октябрьской революции и ее негативных последствий дан Федотовым все же в работе, названной им «Сталинократия» (1936).
Наша современная публицистика от «правой» до «левой» захлебывается в проклятиях Октябрьской революции. Даже в пределах одной и той же традиции, квалифицируемой в качестве большевистской, между Лениным и Сталиным различий не проводится. От одного до другого прочерчивается прямая без изломов. Разоблачение Сталина, начавшееся с ХХ партийного съезда и возобновившееся после объявленной перестройки, обрастая все новыми и новыми фактами его злодеяний, кажется, уже надоедает. Ныне ведется огонь прямой наводкой на Ленина. Мобилизованы и пущены в ход все наличные фактические материалы, изобличающие жестокость самого Ленина и террористический характер всей его политики. Как стало известно, подготовлены новые, ранее не публиковавшиеся (засекреченные) материалы, дискредитирующие Ленина как главу государства, политика, человека. Ладно бы так. Чем шире круг источников, тем глубже и обоснованней исследователю дано судить об интересующем его периоде истории и ее действующих лицах. Будем ждать обещанного прироста информации – обогащение знаний всегда благо. Хотелось бы, чтобы вновь публикуемые материалы служили истине, пусть и горькой. Здесь многое зависит от исследователей. Хотелось бы предупредить будущих интерпретаторов этих материалов от искушения плоскостью или, что еще хуже, пошлостью, когда политических деятелей раздевают догола, выставляя напоказ даже интимные стороны их жизни. Для такого предупреждения дают основания статьи, появившиеся в течение последних двух лет на страницах журналов, толстых и тонких, в периодической печати, центральной и местной. Свобода печати – драгоценное наше достояние, особенно после долгих десятилетий, когда свободное слово преследовалось не меньше, нежели во времена инквизиции. Этой свободой надо дорожить, оберегая ее от покушений и не только со стороны власть имущих, но и со стороны всех, кому дано ей пользоваться. Ее надо охранять от вульгаризаторства, разнузданности, празднословия, от, как теперь принято выражаться, беспредела. Свобода, отличающаяся от той, что у Блока в «Двенадцати»: «Свобода, свобода, эх-эх без креста».
История повторяется, хотя редко когда учит. Тому примером следующее: «В самое мрачное время революции литература производила приторные, сентиментальные, нравоучительные книжки. Литературные чудовища начали появляться уже в последние времена кроткого и благочестивого восстановления (restauration). Начало сему явлению должно искать в самой литературе. Долгое время покорствовав своенравным уставам, давшим ей слишком стеснительные формы, она ударилась в крайнюю сторону и забвение всяких правил стала почитать законно. свободой». Это из статьи А. С. Пушкина «Мнение М. Е. Лобанова о духе и словесности, как иностранной, так и отечественной»362. Изгнанные, как полагают, по инициативе Ленина, мыслители русского философского религиозного ренессанса считали Ленина больше последователем Ткачева и Нечаева, чем Маркса и Энгельса, иными словами, утверждали, что политика Ленина совпадала в его понимании с моралью, причем любые моральные ценности приносились в жертву политическим. Они же, в частности Н. Бердяев, низко оценивали Ленина как философа, его философские выкладки оценивали как примитивные. Вместе с тем, размышляя о Льве Толстом, любившем «выражаться с нарочитой грубостью и почти нигилистической циничностью, он не любил никаких прикрас», продолжали: «В этом есть большое сходство с Лениным» (Бердяев Н. Русская идея.). Или так: «…русским не свойственна риторика, ее совсем не было в русской революции, в то время как она играла огромную роль во Французской революции. В этом Ленин со своей грубостью, отсутствием всяких прикрас, всякой театральности, с простотой, переходящей в цинизм, – характерно русский человек» (Бердяев Н. Русская идея). Еще и так: «Ленин был замечательным теоретиком и практиком революции. Это был характерно русский человек с примесью татарских черт. Ленинисты экзальтировали революционную волю и признали мир пластическим, годным для любых изменений со стороны революционного меньшинства» (Бердяев Н. Русская идея). Подобные этим характеристики Ленина можно множить и множить, прибегая к трудам русских мыслителей, пребывавших в эмиграции. А у какого-то современного автора в какой-то совсем недавно вышедшей газете прочел такую характеристику Ленина: «Плешивый вурдалак».