Старшую обхаживал серебристо-серый вожак. За прежней он ходил, бывало, неделями, пока она не решалась наконец уступить. Нюхал ее зад и рычал на других волков, если те подходили слишком близко. А когда она ложилась, трогал ее лапой, как бы спрашивая: «Ну что?»
Теперь вожак лениво лежал в стороне и, казалось, не проявлял к сестре Золотой Лапы ни малейшего интереса. Ему исполнилось семь лет, но желающих занять его место до сих пор не находилось. Еще немного — и ему будет тяжело подтверждать свой статус. А пока он наслаждался теплым солнцем или лизал лапы, время от времени глотая снег. Старшая самка всячески старалась привлечь его внимание: то и дело садилась рядом, мочилась поблизости или просто шныряла у него под носом, виляя мокрым задом и изнемогая от желания.
Наконец он уступил — и стая вздохнула с облегчением. Напряженность сразу пошла на спад.
Два одногодка разбудили Золотую Лапу, дремавшую в стороне под сосной. Они как будто хотели поиграть, однако зашли слишком далеко. Один остановился в стороне, ударяя по снегу тяжелыми передними лапами, а другой с разбега перепрыгнул через нее. Золотая Лапа вскочила и принялась гонять обидчиков, чей лай и визг эхом отдавались между деревьями. Вверх по стволу мелькнула испуганная белка. Один из одногодков, почти настигнутый волчицей, подпрыгнул, дважды перевернувшись в воздухе, и снова упал в снег. Некоторое время они кувыркались в сугробе, а потом пришел черед Золотой Лапы убегать. Она стрелой носилась между стволами. Иногда останавливалась или замедляла бег, чтобы подпустить своих преследователей поближе, а потом снова пускалась наутек. Они так и не смогли поймать ее, пока она сама этого не захотела.
7 сентября, четверг
~~~
В полседьмого утра Мимми присела позавтракать. Она работала в кафе с пяти часов. Сейчас на кухне пахло свежеиспеченными булочками, кофе, лазаньей и жареным картофелем. Пятьдесят алюминиевых упаковок с готовыми блюдами остывало на столах из нержавейки. Мимми приоткрыла дверь, чтобы было не так жарко. Обычно это нравилось посетителям. Во-первых, потому, что они могли наблюдать за ней, снующей туда-сюда по кухне. Во-вторых, пока ее не было в зале, они могли есть спокойно и не опасаться, что она заметит, если кто-то из них нечаянно прольет на рубашку кофе или начнет вдруг жевать с разинутым ртом.
Прежде чем самой усесться за стол, Мимми решила побаловать своих гостей и прошлась по залу с кофейником в руке. Она предлагала им кофе и, протягивая корзину со свежими булочками, жевала сама. Сейчас она принадлежала им всем. Она была для них женой, дочерью и матерью. Ее крашенные в полоску волосы еще не просохли после душа.
Однако вскоре Мимми устала и от гостей, и от беготни от стола к столу с распущенными мокрыми волосами. Она поставила кофейник на стол и провозгласила:
— Наливайте сами, а мне надо перекусить.
— Добавь мне, Мимми, — раздраженно заскулил один из гостей.
Некоторые из них спешили на работу. Эти мелкими глотками пили слишком горячий кофе и второпях давились бутербродами. Другие пришли сюда скоротать несколько часов неспешной холостяцкой жизни. Они пытались завязать разговор или бесцельно пялились в утреннюю газету. О таких гостях здесь говорили, что они уходят домой, не уточняя, идет ли речь о безработном, временно неработающем или досрочно вышедшем на пенсию.
Ночная гостья, Ребекка Мартинссон, сидела за столом у окна и смотрела на реку. Она неспешно завтракала простоквашей с мюсли и пила кофе.
Фактически Мимми жила вместе с Мике в доме возле кафе, однако на всякий случай сохраняла за собой и свою однокомнатную квартиру в городе. Однажды, когда Мимми захотела оставить Мике, Лиза предложила ей поселиться у нее. Однако было слишком очевидно, что делает она это скрепя сердце, и Мимми никогда бы не пришло в голову согласиться. Ведь скоро три года, как Мимми работает с Мике, а ключи от своего дома мама решила оставить ей не далее как в прошлом месяце.
— Мало ли что может случиться, — говорила Лиза, передавая ключи дочери. — Но там собаки…
— Да, конечно, — кивала Мимми, забирая ключи. — Собаки… «Собаки, везде эти чертовы собаки», — мысленно добавила она.
Время от времени Мимми все же приходилось там появляться. Помочь ли Лизе встретить гостей из «Магдалины» или убираться в крольчатне, отвезти ли собаку к ветеринару — Мимми никогда не отказывалась и не протестовала, хотя и делала это без особого энтузиазма. Не в ее характере было жаловаться.
Сейчас Мимми забралась на покрытый лаком деревянный столик рядом с мойкой и смотрела в окошко. Еще немного — и она столкнула бы консервные банки, в которых росли петрушка и зеленый лук. Отсюда открывался чудесный вид на реку и поселок Юккас-ярви на том берегу. Можно было наблюдать за проплывающими лодками. Это окошко появилось здесь по просьбе Мимми, можно сказать, что оно — подарок от Мике.
Она не злилась на собак Лизы и не ревновала к ним мать, иногда даже называла их братьями. Тем не менее когда Мимми жила в Стокгольме, Лиза ни разу не навестила ее и даже не позвонила. «Разумеется, она любит тебя, — утешал Мимми Мике. — Ведь она твоя мать». Он ничего не понимал.
«Это какая-то наследственная болезнь, — рассуждала про себя Мимми. — Я тоже не могу никого любить».
Как-то раз она здорово влипла, но любовь — не то слово, слишком заезженное и неопределенное для ее чувства. Нет, Мимми была без ума, вне себя, под кайфом. Это случилось в Стокгольме, и когда ей удалось все-таки разорвать эти отношения, словно какая-то часть ее самой осталась в прошлом.
С Мике все было иначе. От него Мимми могла бы родить ребенка, если бы была уверена, что сможет любить детей. «Мике хороший», — думала она.
Мимо окна в пожелтевшей траве ходили куры. Откусывая очередной раз от своей свежеиспеченной булочки, Мимми услышала грохот мотора и увидела мопед, завернувший в посыпанный гравием двор. «Винни», — подумала она. Он появлялся в кафе по утрам, если удавалось встать раньше отца и незаметно выскользнуть на улицу. В противном случае Ларс-Гуннар заставлял его завтракать дома.
Через некоторое время Винни уже стучался в окно кафе. На нем был оранжевый комбинезон, какие носят технические работники на телестудиях, и синяя нейлоновая шапочка с болтающимися ушами. Светоотражающие полосы на штанинах совсем стерлись от многочисленных стирок. Поверх комбинезона Винни надел зеленый пиджак, который доходил ему только до талии.
Винни загадочно улыбался, как это умел делать только он. При этом его мощная нижняя челюсть съезжала вправо, глаза сужались, а брови ползли вверх. Не ответить на такую улыбку было невозможно, и Мимми поняла, что сегодня ей не дадут спокойно доесть булку.
Она открыла окно. Винни вынул руки из карманов и протянул ей три яйца. При этом он смотрел на Мимми так, словно только что продемонстрировал хитроумный фокус. Это была одна из его любимых шуток: пробраться в курятник и собрать для нее яйца.
— Отлично! — восхитилась Мимми. — Неужто сам Великий Гудини пожаловал к нам сегодня строгать колбасу и мыть посуду?
Из горла Винни вырвался хриплый смех, словно где-то внутри у него барахлил мотор, никак не желая заводиться.
— Нет! — радостно закричал он.
Винни понимал, что Мимми шутит, тем не менее энергично замотал головой, чтобы она не думала ничего такого. Нет, он пришел сюда не для того, чтобы мыть посуду.
— Голодный? — спросила Мимми, и Винни, повернувшись на каблуках, исчез за углом дома.
Она закрыла окно, глотнула кофе, откусила как можно больше от булочки и спрыгнула на пол.
Войдя в зал, Винни уселся за столик Ребекки. Он снял куртку и повесил ее на спинку стула, оставив шапку на голове. Мимми не нравилась эта привычка, поэтому она стащила с Винни шапку и взъерошила ему волосы.
— Не хочешь ли пересесть? — спросила она. — Оттуда, — она показала рукой на другое место, — видны дорога и шикарные автомобили.
Ребекка Мартинссон улыбнулась.
— Но может, ему хочется сидеть со мной?
Мимми еще раз погладила Винни по голове, а потом слегка толкнула его в спину.
— Тебе блинчиков, простокваши или бутербродов?
Она знала, что ему подать, но все равно каждый раз спрашивала. Винни нравилось заказывать завтрак самому.
Некоторое время молодой человек беззвучно шевелил губами, и челюсти его ходили то в одну, то в другую сторону.
— Блинчиков, — наконец решительно ответил он.
Мимми исчезла на кухне. Там она вытащила из морозилки пятнадцать блинчиков и положила их в микроволновку.
Папа Винни Ларс-Гуннар и мама Мимми Лиза приходились друг другу двоюродными братом и сестрой. Ларс-Гуннар всю жизнь служил в полиции, пока не вышел на пенсию. В поселке он считался влиятельным человеком, поскольку вот уже тридцать лет возглавлял местное Общество охотников. Это был крупный мужчина, как сейчас и его сын, и в полицейской форме смотрелся довольно внушительно. Его любили за доброту. До сих пор, когда умирал какой-нибудь бывший сельский хулиган или кто-то еще из его старых подопечных, Ларс-Гуннар обязательно приходил на похороны. Часто в таких случаях на церемонии не было никого, кроме него и священника.
Когда Ларс-Гуннар познакомился с будущей мамой Винни, ему уже перевалило за пятьдесят. Мимми вспомнила, как он впервые пришел к ним в гости с Евой. Самой ей было тогда не больше шести лет.
Гости сидели на кожаном диване в гостиной, а Лиза сновала на кухню и обратно с посудой, закусками и кофе. Тогда она еще готовила, это потом совершенно потеряла интерес к кухне. Мимми представляла себе, как ее мама обедает сейчас у себя в доме: стоит, опершись руками о стол, и хлебает что-нибудь ложкой прямо из консервной банки, может холодный суп.
В тот раз будущий папа Винни обнимал жену за плечи. Подобные проявления нежности не были в обычае у мужчин этого поселка, но Ларс-Гуннар так и светился от гордости. Ведь Ева, хоть и не блистала красотой, была намного ег