– У тебя будет долгая жизнь… – в глазах ее мальчик увидел печаль, и ему стало самому грустно.
– Ты не расстраивайся, – стал утешать он ее. – Все будет хорошо.
– Ну, айда на речку! Я спички, соль и хлеб взяла.
– Сегодня будет два яйца.
– Хватит.
Яиц оказалось шесть.
– Пора тебя обучать счету до десяти, – засмеялась Фелицата.
– Это куры сбились со счета, – буркнул Федя, вновь рассмешив девушку.
– Во наедимся от пуза! – всю дорогу восклицал мальчик и то и дело зажимал шесть пальцев. – Это мне столько лет будет через неделю.
Река горела золотым, серебряным, бирюзовым, малахитовым огнем. Вода многоцветно пылала.
– Ладно, дай руки, – вдруг сказала Фелицата. У нее разноцветно загорелись глаза.
Федя протянул ей обе ладони. Фелицата взяла их в свои руки. Взор ее затуманился. Глядя ему не на ладони и не в лицо, а как бы пронзая мальчика взглядом насквозь, будто за его спиной видела то, что говорила, она начала:
– Ты прямо вылитый пират… У тебя мужественное, с жесткими, даже с жестокими чертами лицо, тонкие усики, загнутые кверху, длинные волосы, пробор через всю голову посередине, наморщена переносица, плотно сжаты губы. Глаза скошены куда-то в сторону, вот сюда… Недобрые глаза. Не хотела бы я на них взглянуть прямо… Постой, это не ты. Ты другой, крепкий, отважный.
У Феди заблестели глазенки. Девушка с улыбкой глядела на него и долго рассказывала о том, какой он сильный и красивый.
– А вот ты под звуки труб и барабанную дробь склоняешь колено перед английской королевой с золотым мечом в руках… Она передает меч послу Франции, тот возлагает его на твое плечо…
– Это что такое ты рассказала мне? – спросил мальчик.
– То, что видела. Тебя королева Елизавета возвела в рыцарское достоинство. Ты теперь один из трехсот ее рыцарей, сэр Фрэнсис Дрейк…
Феде на день рождения отец подарил складной ножик, а мать напекла пирогов. Брат обещал привезти ему несколько рыболовных крючков. Когда все ушли на работу, он отхватил четвертушку от пирога и пошел на улицу, выщипывая из середки начинку.
Ворота напротив были открыты, Воронов заводил за уздцы лошадь, тащившую телегу с углем.
Фелицата распрягла лошадь и закрыла ворота. Потом она вышла на улицу и направилась к Феде, сидящему на завалинке.
– Будешь? – мальчик протянул ей остаток пирога.
Девушка отломила кусочек.
– Мне сегодня наконец-то исполнилось шесть лет. Всего десять лет, вот столько, – он показал десять пальцев, – и будет шестнадцать. Отец пообещал.
Фелицата, не проронив ни слова, скрылась на своем дворе. Мальчик встал на завалинку, но ничего во дворе Вороновых не разглядел. Он залез на кладку, но и оттуда было ничего не видно. Вышла Фелицата, помахала ему рукой. В руке у нее была синяя книжка.
– Это тебе, – сказала она. – Подарок.
Мальчик взял книгу в руки, как икону. Икону он как-то держал в руках, когда гостевал у бабы Алены. Бабка сняла икону с полочки, чтоб протереть, и дала подержать ему. Икона была тяжелая, но он держал ее на вытянутых руках. А вот книгу держать в руках еще не приходилось. Она была гораздо легче иконы, и в нее хотелось заглянуть, а в икону было страшно.
– Научишься читать, прочтешь в ней много интересных стихов.
– Стихов?
– Да, стихотворений. Знаешь стихи?
Мальчик напряг память, но не вспомнил, что это такое.
– Ну, например, «Вот моя деревня, вот мой дом родной…» – Фелицата прочитала все стихотворение. – Как?
– Здорово!
– Вот и там такие же стихи.
– И это?
– Еще лучше. Запомни: поэт (поэт это тот, кто пишет стихи) Блок, Александр Блок. Видишь буквы: «бэ», «эл», «о», «ка». «Бэ-лэ-о-ка», Блок, получается.
– Бэ-лэ-о-ка… – повторил мальчик. – Блок. А почему Блок, если Бэлэока? И почему лэ, ты же сперва сказала эл?
Фелицата рассмеялась.
– Почему-почему? По кочану! Запомни, главное.
– Запомню. На всю жизнь, – подумав, пообещал он.
– Давай почитаю, – Фелицата раскрыла книгу, перевернула несколько страниц, – вот. «Опять, как в годы золотые, три стертых треплются шлеи, и вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи…»
Мальчик внимательно выслушал все стихотворение, оно совпадало с биением его сердца. Он посмотрел в глаза Фелицате и увидел в них слезы. Какое красивое у нее лицо! Такого нет ни у кого.
– Ты что? – спросил он.
– Россию жалко, – ответила та. – Некому ее, кроме меня, пожалеть.
Она вдруг засмеялась, тонко и страшно. Мороз пробрал Федю по коже.
– Ты что? – снова спросил он.
– Некому, – повторила девушка и засмеялась вновь.
– На речку пойдем?
– Мне сегодня нельзя. Прости. Я сегодня себя плохо чувствую. Пока.
Фелицата ушла, а Федя думал о том, что ей обязательно надо вылечить не только брата, но и себя. Когда с работы пришла мать, он ей выдал свою сентенцию:
– Чтобы себя хорошо чувствовать, надо не болеть! – и важно поднял кверху указательный палец. Мать едва сдержала улыбку.
Фелицата болела несколько дней.
Мальчик сначала скучал, но потом его привлекли к разным домашним делам, и на скуку времени не осталось. Он весь день резал своим складным ножом яблоки, груши на дольки и раскладывал их на щиты. А вечером отец с матерью затаскивали щиты на крышу землянки и сарая. Зимой будут компот, кисель, пироги. Одни яблоки были рыхлые и сладкие, другие приятно горчили, третьи были очень кислые и твердые. Федя выбирал три разных яблока и откусывал от них по очереди. Откусит, нарежет несколько долек…
– Режешь? – услышал он.
Подняв голову, Федя увидел над каменной кладкой Фелицату. Ее лицо над белыми и серыми камнями было до того красиво, что у мальчика навернулись слезы на глаза.
– Заходи! – позвал он. – Будешь?
Он протянул девушке яблоки. У Вороновых яблонь и груш не было.
– Дома есть кто?
– Нет. А что? – он откусил яблоко и скривился. Провел языком по передним верхним зубам.
– Оскомина? – спросила Фелицата. – Это пустяк. Это не боль. Боль, когда зуб гниет или его выбьют…
Она несколько минут подержала свою ладонь перед Фединым лицом, и через час Федя забыл про свои зубы. Может, потому еще, что она опять стала рассказывать ему о том, каким он станет через много лет.
– Графа вылечила? А себя? – Федя ногтем пощелкал по зубам, они не заныли.
– Саму себя сложно лечить. Давай подрастай, вылечишь.
– Опять вылечила! – похвастал вечером Федя матери и пощелкал себя ногтем по зубам. – Совсем не больно! Я стану адмиралом! У меня будет корабль!
Мать ничего не сказала, вздохнула и стала собирать на стол. Вечером они с отцом прикрыли дверь и о чем-то долго шептались в темноте.
Утром Федя увидел отца, выходящего из ворот Вороновых. Фелицата за весь день ни разу не появилась, ни в воротах, ни на улице, и Федя, поскучав, подался на речку, пока не вернулась с работы мать и не запрягла очередным нескончаемым делом. Где их только взрослые берут? Так посмотришь – ничего не надо делать! А они – будто другие какие, в сам деле – откуда их только не вывернут! Почему во взрослой жизни столько дел? Они, наверное, заводятся в ней, как блохи.
Не появилась Фелицата и на другой день, и на третий.
Федя прослонялся весь день по унылой улице, так что к вечеру у него от шлака стали болеть огрубевшие за лето ступни.
– Ты где шлялся? – спросила мать. – На ноги-то посмотри – как у эфиопа! Налей в таз воды, ототри! Пемза на табуретке. Не смей так в постель залазить!
– Я на полу лягу.
– Я те лягу!
Федор, бурча, долго оттирал стопы от въевшейся пыли и крошек.
– Дочка Вороновых не появлялась? – как бы между прочим спросила мать.
– Нет, а что? – спросил мальчик, почувствовав в вопросе подвох. Он стал листать книгу, на белых листиках которой черные буковки бежали ровно-ровно друг за другом, как муравьи. У них где-то должна быть своя норка. Надо же, по ним можно было читать стихи!
– Книжка откуда?
– Она дала, – важно ответил Федя. – Подарок. Учиться мне надо читать.
– Научишься.
– Не была, – услышал он вечером, когда пришел отец, и понял, что мать говорила о Фелицате.
Для Феди имя «Фелицата» ассоциировалось с исчезновением боли. Он не мог выразить это словами, но всякий раз, когда думал о девушке, эти слова, как теплые невидимые муравьи, бежали по его лицу и растягивали рот в улыбку. Вот и сейчас, услышав слова матери, он улыбнулся.
– Слава богу, отвадили! – сказал отец.
Федя услышал, как у него забилось сердце где-то в ушах. Он не понял слов отца, но уловил в них нечто для себя страшное, нечто такое, что может вдруг навсегда отнять, как отняли у него любимую козочку Маню в прошлом году. Конечно же, он не мог понять слова «навсегда» (да и кто поймет его?), но от него несло холодом, как от реки в декабре.
– Отвадили, – произнесла мать.
На следующий день Федя увидел Фелицату. Девушка медленно шла по улице по направлению к реке. Мальчик безотчетно посмотрел, нет ли кого из посторонних – никого не было, и побежал следом за ней.
– Здравствуй, Фелицата! – крикнул он.
Девушка бесстрастно взглянула на него.
– Где ты была?
Она молчала. Мальчик с улыбкой продолжал заглядывать ей в глаза. Фелицата не улыбалась. Вздохнув, она пошла своей дорогой. Мальчик растерянно глядел ей вслед. Глядел долго, пока она не спустилась к реке, потом пошла вдоль воды направо и скрылась под обрывом.
Когда Фелицата возвращалась с реки, она застала Федю на том же месте. Мальчик сидел на бугорке и гонял палочкой жука.
– Ему больно, – услышал он.
Девушка опять подошла неслышно, словно ее и не было вовсе.
– Я ему не делаю больно, – возразил мальчик и выкинул палочку.
Он впервые подумал о том, что жуку действительно может быть тоже больно.
– Почему ты бросила меня? – спросил он.
Девушка погладила его по голове и, ни слова не говоря, пошла прочь.
Через день прикатила бричка, и Воронов увез дочку в город.
Колеса мягко катили по земле, поскрипывая на песке и хрустя на камешках. Фелицате было жалко всех: и Фединых родителей, и своих, и Алексея Петровича, что служил в больнице и теперь вез ее, уныло и однообразно помахивая кнутом, и старую лошадку справа, у которой было надорвано сердце. Сильнее других ей было жаль Феденьку. Он такой беззащитный еще. Себя она не жалела, о себе она даже не думала. О себе она знала все.