Светлана, стараясь удержать в узде разбегающиеся мысли, жестом предложила сыщику сесть на стул перед своим столом. Владимир поблагодарил кивком и, не смотря на обычную сдержанность, все же, глядя на букет, признался:
— Не поверите, Светлана Алексеевна, в свое время меня Александр Еремеевич вопросами замучил: кто же у нас так любит белые астры. Оказывается, вы.
Светлана под внимательным взглядом Екатерины Андреевны лишь качнула головой, признавая очевидное. У неё отлегло от сердца: Владимир ничего не помнил. Просто Саша упорный. Странно только: Светлана была уверена, что букет астр после больницы стоял в приемной зале уземонского полицейского участка, а не в Сашиной казенке. И ведь не спросишь…
— Владимир Захарович…
Мужчина повинился, совсем как Саша:
— Простите. Люблю, когда ответы находятся.
— Давайте ближе к делу. — Она смущенно поджала губы, поздно вспомнив про помаду — та напомнила о себе неприятным липко-розовым вкусом. — Вы же по поводу анонимного письма пришли… Вам удалось что-то узнать о том, кто мог его прислать?
— Не совсем. — Владимир сцепил руки в замок. — Я изучил письмо и сам конверт, обнаружив на них несколько отпечатков пальцев. Опознаны ваши и Екатерины Андреевны, которые она утром любезно предоставила нам в Сыске. Еще, крайне неожиданно, на конверте, не на бумаге, обнаружен отпечаток указательного пальца Громова.
Светлана нахмурилась — вот такого поворота дела она не ожидала:
— Простите? Александра Еремеевича? — Она попыталась понять, где Саша и конверт могли пересечься. Получалось, что только в Сыске. — Разве он видел конверт…
Владимир отрицательно покачал головой:
— В том-то и дело, что про письмо он еще не знает. Он не показывается в Сыске уже второй день — дела служебные… Еще пару отпечатков на конверте опознать не удалось. Скорее всего это пальчики почтальонов или сортировщиков. На самом письме опечатки только ваших пальцев и Екатерины Андреевны. Иных нет.
Как-то даже представить, что Саша сидел за пишущей машинкой и всерьез печатал: «Ты забрала у меня самое дорогое — я заберу у тебя тоже самое!» — сложно. Нет, отрицать, что Светлана забрала у него самое дорогое: воспоминания — глупо. Отобрала, пусть это и не её выбор был. Но… Но… Саша так точно не мог поступить. Он не мог написать угрозы, о таком даже думать смешно. Он из тех, кто говорит в лицо. Княгиня — да. Она могла. Даже Веру Лапшину можно представить за пишущей машинкой, аккуратно двумя пальчиками печатающую угрозы, прикусив при том нижнюю губку. Но Сашка⁈
Владимир продолжил:
— Демьян опознал конверт. Подобные он покупал приблизительно две недели назад для Александра Еремеевича. Тот ведет переписку со своими родителями, проживающими в Москве. Я узнавал на почте: марки на конверте серии «Золотая осень» продавались через почтовые автоматы до конца октября. В ноябре почта заменила марки в автоматах на зимнюю серию. На самом почтамте никого, кто бы мог покупать подобные конверты, не помнят — слишком много времени прошло. Само письмо скорее всего бросили четырнадцатого ноября в почтовый ящик на почтамте. Это все, что пока удалось узнать. Как только Александр Еремеевич вернется в Суходольск, я поговорю с ним о письме. Не дело, что конверты из его дома попадают в чужие руки.
Светлана нахмурилась — она подозревала, чьи руки это могли быть. Она помнила Верочкин возмущенный взгляд тогда перед рестораном. Ведь это было именно четырнадцатого. Только о таком говорить с Сашей нельзя. Вера — почти его невеста. Надо сперва точно убедиться, что это сделала она, и никто иной, и лишь тогда поговорить с Сашей. Слишком противно звучат слова: «Твоя невеста угрожала мне!» Слишком водевильно. Сперва надо точно убедиться, что это сделала Лапшина. Взгляд — это все же слишком эфемерно для обвинения, надо что-то более серьезное, чтобы обвинять в угрозах.
Екатерина Андреевна внезапно вмешалась — отложив в сторону бумаги, которые она разбирала, она сухо сообщила:
— Александр Еремеевич живет уединенно. Его никто не навещает, кроме княжича Волкова, и то крайне редко. Даже сослуживцы не бывают в его квартире.
Владимир удивленно приподнял бровь, а Светлана резко развернулась к приспешнице — откуда она это узнала? Причем так вовремя.
Екатерина Андреевна улыбнулась и ответила на невысказанные вопросы:
— Я сегодня утром искала Громова по всему Суходольску, расспрашивая всех, кто мог о нем хоть что-то знать. Вещи прачке он относит сам. Столовается в трактирах — кухарка так же, как прачка, не бывает в его доме. Убирается, по-видимому, сам — ни лакей, ни горничная доходного дома у него не бывают. Нравы типичного кромешника, привыкшего к монастырской жизни. Женщин к себе не водит. Дворники и швейцар в один голос утверждают, что «бабенка» у него точно есть, даже называют некое имя, но лично её с ним никогда не видели.
Владимир вмешался:
— Это ничем не подтвержденные слухи. Госпожа Вера Лапшина навещала нас в больнице, когда мы с Александром Еремеевичем проходили там лечение. Естественно, что после больницы Александр Еремеевич нанес Лапшиным несколько благодарственных визитов. Все остальное, особенно про помолвку, слухи.
Екатерина Андреевна покладисто кивнула:
— Полностью согласна, Владимир Захарович. В отличие от вас я даже имя называть не стала. Слухи. В газетах о помолвке Громова и барышни Лапшиной ни слова не было напечатано.
Светлана молчала. Она сама видела Громова и Лапшину вместе. Это не слухи. Это правда. Да и, если что-то, немного недозволенное до свадьбы между Верой и Сашей было, то шагнуть кромежем домой, защищая честь Веры, для него несложно. Он молодой, тогда еще не вспомнивший Светлану мужчина, он может любить и влюбляться… И делать глупости. Отнюдь не Светлане осуждать Веру. Сама не лучше. Та хоть про существование Светланы до определенного момента не знала, а вот Светлана… И не спросишь же Лапшину в упор: вы бывали в квартире Громова? Это как-то совсем дурной тон. Так только жандармы в синематографе спрашивают.
«Аксенов!» — вспышкой молнии мелькнула в голове Светланы фамилия жандарма. Точно! Он говорил, что есть свидетели нахождения Громова дома в ночь перед нападением со светочем. Максим Яковлевич не их тех, кто страдает по этикету и невозможности задать неприличный вопрос. Он знает точно. Если собранные Екатериной Андреевной сведения верны, то никто иной, кроме Лапшиной, дать алиби Саше не мог. Только Вера, ведь Аксенов знает, что Саша — кромешник.
Продолжая задумчиво смотреть на Екатерину Андреевну и решать, можно ли доверять её сведениям, Светлана сказала:
— Мне нужен номер кристальника Максима Яковлевича Аксенова. Мне нужно ему телефонировать.
Приспешница как-то нехорошо побледнела и торопливо сказала:
— С чего вы взяли, что у меня есть его номер?
Светлана не успела осмыслить странную реакцию приспешницы — подал голос Владимир, протягивая визитку из портмоне:
— Возьмите. Правда, я не уверен, что стоит привлекать жандармерию до того, как мы поговорили с Александром Еремеевичем.
— Я всего лишь хочу кое-что уточнить. — Светлана привычно полезла в карман за кристальником и вспомнила, что его Саша так и не вернул. Екатерина Андреевна, уже справившаяся с беспочвенным волнением, молча протянула свой.
— Спасибо! — Светлана вскочила со стула и отошла в сторону, к окну. Приспешница тут же ловко накинула на неё глушащее звуки плетение. Интересно, себе лазейку Екатерина Андреевна оставила или нет?
Набрав лихорадочно номер и дождавшись бархатистого: «Ротмистр Аксенов, слушаю!» — Светлана представилась, старательно пытаясь, чтобы её голос звучал спокойно:
— Это титулярный советник Богомилова, магуправа, вас беспокоит.
Голос ротмистра зазвучал еще более приветливо, только надо помнить его пустую, машинальную улыбку — он умеет притворяться:
— Что-то случилось, Светлана Алексеевна?
Она решительно сказала:
— Мне нужна информация об алиби Громова в ночь нападения…
— Оно железное, не стоит беспокоиться, Светлана Алексеевна. Что-то еще?
Светлана продолжила настаивать:
— Мне нужна фамилия свидетеля, который был с Громовым в ту ночь.
Ротмистр притушил в голосе приветливость:
— Это секретная информация, я уже говорил. Свидетель настоятельно просил не разглашать его данные. Поймите, Светлана Алексеевна, я не могу…
Она кинула взгляд на спокойно ожидавшего конца разговора Владимира, на слишком любопытную Екатерину Андреевну, напомнила себе, что это только ради Саши, и предложила:
— Тогда я сама назову имя, а вы скажете да или нет.
— Светлана Алексеевна, что у вас случилось? — Максим Яковлевич откровенно начал волноваться. — Позвольте мне вмешаться и помочь вам.
— Максим Яковлевич… — Светлана набрала полную грудь воздуха и выдавила: — это была Вера Лапшина?
Ротмистр оказался принципиальным. Он снова напомнил:
— Я дал слово, что сохраню в тайне имя свидетеля. Я не могу просто так…
— Мне прислали подметное письмо с угрозами. Конверт взят из дома Громова. Сами понимаете, что Громов не мог мне угрожать. Это кто-то пытается подставить его. Вы сами говорили, что вас прислали его защитить. — Да, все было немного не так, но формально Светлана украла воспоминания Саши. Формально, могли так пытаться подставить его.
На той стороне ненадолго повисла тишина, а потом Аксенов веско сказал:
— Да. — Затянувшаяся пауза подсказала Светлане, что это был ответ на её вопрос.
Аксенов сам продолжил:
— Что-то еще? Я могу помочь вам разобраться в происходящем, просто пришлите подметное письмо мне с нарочным. Сейчас мои эксперты все задействованы в Серых ручьях, но я могу сам заняться вашим делом.
— Спасибо, не надо, — отказалась от помощи Светлана. Она сама справится. Саши не должна коснуться эта грязь. Светлана сама умеет справляться с трудностями, которые породила. — С Верой я поговорю сама для начала. Я немного сама виновата в происходящем.
— И все же…
Она прервала звонок — иногда быть Великой княжной хорошо. Жаль, что Аксенов этого не знает, но Светлане все равно. Она Великая княжна и имеет право быть высокомерной, особенно когда немного страшно от предстоящего разговора. Она протянула кристальник Екатерине Андреевне, которая эфирное плетение так и не убрала: