— Очень может быть. — Он ткнул пальцем в Архангельскую губернию, в некие Губешки, рядом с Серыми ручьями: — вот тут большое разрабатываемое месторождение магкристаллов. Может, стало известно, что жи́ла уходит к нам, в Серые ручьи?
Светлана нахмурилась, совсем как Саша:
— А местные отказались продавать земли?
— Очень может быть… — Миша расцвел в улыбке: — ничего, Светлана, справимся. Найдем, как и за что дернуть ниточку. Того же Громова попросим.
— Сашу? Дело магическое — его не допустят до расследования. Дело забрала опричнина — повезет, если спустят обратно в жандармерию.
Миша снисходительно пояснил:
— Не того Громова. Старшего Громова. Еремея Александровича Громова. Он фабрикант, миллионами ворочает. «Зубр» же знаешь?
«Зубр» знали все, кто мог себе позволить артефакты и амулеты на магкристаллах. «Защитные устройства быстрого реагирования» — кажется, так расшифровывалось название фабрики. Надо же, это ТОТ Громов… Светлана бы никогда не связала Сашку, живущего на жалование участкового пристава, и ТОГО Громова. Миллионы, значит…
— Знаю, конечно.
— Кроме «Зубра» у него еще и шахты есть, и так всего помаленьку. Можно через Сашу спросить Еремея Александровича о том, кто воду мутит в Серых ручьях. Как тебе вариант? Заодно покажем тебя Громову-старшему — пусть локти кусает, кого упускает. Ты теперь маг второго ранга, пусть и титуляшка, но соберешься со знаниями и ка-а-ак сдашь экзамен на чиновника. Быстро догонишь Сашку по чину, а то и опередишь.
Она чуть подалась назад — она устала быть одна, а Миша, пусть и не знает, все же её семья. Он благородно не отступил и с объятьями не полез. Только и чувствуется его тепло сквозь мундир.
— Мишенька… Дело не в этом… Дело совсем не в этом.
— Так объясни! Саша за тебя умереть готов…
Она развернулась к нему, делая шаг назад:
— Ты зачем мне утром предложение делал, если знал о его чувствах?
Мишка расплылся в озорной улыбке — вот же обормот!
— Чтобы он понял: даже отказ не страшен! Страшно не признаться. И, Светлана, больше не повторится. Ты мне последнее время как сестренка… Когда Сашка в октябре с тобой на руках шагнул в управу, я понял одно: только живи — остальное неважно. Люби, дружи, наслаждайся жизнью с кем хочешь, только живи. Вот что светоч животворящий и багряно сияющий в животе любимой барышни делает с мужскими мозгами. Сразу на место ставит.
— Хороший светоч…
— Очень! — он пальцем ткнул Светлану в кончик носа. — Мы еще заставим Громова-старшего жалеть, что он запретил Сашке быть счастливым с тобой.
Все же княжич не менялся — его даже багряный светоч не исправил! Он так и не запомнил, что Светлана сказала: дело не в Громове-старшем. Мишка из тех, кто слышит то, что хочет. Светлана смирилась с неисправимостью Миши и спросила:
— А что там в Зерновом? Справились с Сашей?
Мишка скривился:
— В Зерновом плохо все. Мы с Сашей вроде и заткнули откровенные дыры в мир чуди, но там шахты по добыче радиоактивных металлов… Там десятилетие можно бродить в поисках новых трещин. Шахтеры уже пятый день бастуют, отказываясь спускаться под землю. Шахтовладелец призвал жандармов — Рогозин вчера самолично туда выехал с отрядом жандармов на подавление беспорядков. Договорятся или нет с рабочими — не понятно вообще. С одной стороны — радий крайне необходим. С другой — рабочих понять можно. Чудь опасна. Рабочие и без неё мрут со страшной силой из-за радия…
— А Рогозин…
— А этот в два раза опаснее и гнева владельца, и чуди.
Двери в кабинет распахнулись без стука, заставляя Светлану шагать в сторону, чтобы Миша не перекрывал траекторию полета огненного шара. В кабинет, чуть не получая боевой шар в лоб, шагнул незнакомый мужчина в годах: благородная седина, суровое лицо, черный почти в пол кафтан с серебром вышивки. Везде: на груди, на плечах, на надплечьях — сияла псиная голова.
Соколов Аристарх Борисович собственной персоной, надо полагать. За ним стояли еще два опричника, не так сияя серебром. В руках одного была корзина, у другого — ошеломительный по величине букет из белых астр. Не только огненные змеи не разбираются в букетах.
Звукопоглощающее плетение слетело прочь, и осоловелый после сна Саша вскочил на ноги, вытягиваясь во фрунт. Светлана поморщилась: он же в Серых ручьях спокойно возражал Соколову — откуда столько раболепства взялось? Или… Она поздно сообразила… Он выслуживается в попытке вернуться в опричнину. Из-за неё.
Соколов черными от тьмы глазами посмотрел на всех и, словно щенкам на псарне, велел:
— Громов, Волков, вон!
Княжич побелел, но сдержался — опричнина выше всех, даже князей. Саша сжал зубы, чтобы промолчать. А Светлана не стерпела — Соколов знал, кто она. Если он позволяет так обращаться в её присутствии, то и с самой Светланой церемониться не будет.
— Соколов, вон! — процедила она. — И шавок своих заберите.
Миша самоотверженно заступил вперед, заслоняя собой Светлану:
— Аристарх Борисович, и вам добрый день!
Светлана упрямо обошла его:
— Повторяю последний раз: Соколов, вон! Я еще не забыла: «Блокирующий браслет на руку!» Псам своим на псарне будете командовать, а тут магуправа. Тут те, кто имеют право здесь находиться. И кому вы не имеет права отдавать свои собачьи команды.
Парень с букетом цветов неожиданно подмигнул Светлане, а Соколов как-то удовлетворительно сказал:
— Что ж… Порода чувствуется. Не попортилась кровь. Не попортилась! А про блок-браслет вы еще сами не раз вспомните и поймете, что иногда это приемлемый выход.
— Аристарх Борисович, я не преступница, чтобы меня заковывать в блок-браслет. Что вы хотели? У вас пара минут прежде, чем я вспомню свою команду «Вон!». Я приведу её в действие.
Соколов мрачно улыбнулся:
— Я лишь пришел сообщить, что двадцать третьего ноября полнолуние. Рассмотрите эту дату для нашей встречи. — Он обернулся к одному из псов, сопровождавших его: — и… Примите наши поздравления со взятием второго ранга.
Псы слаженно промаршировали к Светлане, вручая корзину и букет. Она внезапно поняла, что ни за что не позволит Саше из-за неё надеть эту форму. Она ни за что не позволит Сашке болванчиком маршировать по указке Соколова. Нет, если Саша сам решит, без учета её охраны, то пусть и возвращается в опричнину, но не из-за неё!
Соколов вновь посмотрел на Сашу и скомандовал:
— Громов, за мной…
Светлана ничего не почувствовала, когда четверо мужчин провалились в кромеж. Черт побери этого Соколова! Черт побери опричнину и их правила! Она найдет на них управу, даже не прибегая к венчанию на царство. Иначе какая из неё Великая княжна, если она такую простую задачку решить не в силах. Кошка и более тяжелые задачи ей подкидывал. Справится.
Она повернулась к Мише и замерла. Он где-то потерял свою привычную улыбку:
— Свет моей души, могу я спросить… Почему тебе подчиняются псы? Ты же… — Кажется, любые предположения, что пришли ему в голову, Мишке не нравились.
Она поставила на стол тяжелую корзину и извлекла из неё бархатную коробку. Она уже знала, что там будет. И нестыдно было Соколову тревожить прах умерших?
Розовые жемчужины, ровно тринадцать, поблескивали на белом шелке. К ожерелью прилагались новый замочек и девятнадцать жемчужин, их и считать было не надо. Светлана сама это знала.
— Миша…
— Ты… — он неуверенно подошел и посмотрел на ожерелье. Считал он быстро. — Елизавета Павловна Рюрикович…
— А ты Михаил Павлович Рюрикович, мой далекий внук по матери и Золотой сокол.
— Вот и познакомились… — голос у Миши сел от неожиданности. — Сашка знает?
Она лишь вздохнула.
Мишка совершенно чудесен иногда — он больше волновался за друга, чем за свое подпорченное происхождение.
Глава двадцатаяПоявляется всепролазная тварь
Светлане не спалось. В управе на дежурство остался Мишка, она же под крики газетчиков о том, что на приисках в Зерновом арестовали зачинщиков забастовки, вернулась домой. Лучше бы осталась в управе, позволяя Мише отдохнуть. Все равно заснуть не могла, а ему последние дни тоже приходилось несладко: Зерновое с чудью, больница с пострадавшими в пожаре, еще и огненный змей. Миша тоже не спал несколько дней. Надо было остаться в управе: её-то хорошо подлатал «касторовый» голос — даже живот за день ни разу не вспыхнул болью. Уголек в нем погас. Вспомнить бы еще, как на самом деле звали «касторку». Впрочем, это неважно. Её не интересует престол. Найти бы живыми Анну или Елену — они настоящие Рюриковны. Только они слишком маленькие, их Соколов и сановники легко сломают, превращая в послушных марионеток.
Светлана крутилась в постели, то натягивая на себя одеяло, то стаскивая его — Герасим на ночь хорошо растопил печь. Было душно. Только поэтому она не могла заснуть, а не потому, что… боится. Светлана лежала, смотрела в потолок, глядя как редкие отсветы фар магомобилей скользят по потолку — закрывать окна шторами она не решилась. Она то проваливалась в поверхностный сон, то летела куда-то резко вниз, вздрагивая всем телом и просыпаясь. Она глядела в окно, боясь пропустить огненные искры в небесах. Думала. Снова пыталась заснуть. Взбивала подушку, поправляла сбившуюся простынь, дергала душивший ворот перекрутившейся ночной рубашки. Ходила на кухню и пила ледяную воду из-под крана. Вспоминала Сашу. Вспоминала змея. Пыталась понять, где и когда она допустила ошибку. Вспоминала Матвея — вот кому сейчас хуже всех. Хотя она не права. Хуже всех пришлось Лапшиным — они обе погибли в попытке обуздать огненного змея. Заснула она только под утро, когда город окончательно затих, только тут же провалилась под черный лед Финского залива — этот сон всего на па́ру дней забыл о ней. Вынырнув из-под мертвой воды в тишине своей спальни, она была готова встретиться с глазами змея на лице Саши, но повезло. Комната была пуста. За окном тихо падал снег, а не светящиеся искры огненного коромысла. Он сегодня не пришел. Только у Светланы все равно нервы были, как натянутые канаты. Не заснуть, не успокоиться, не смириться со своей ошибкой. Если бы она тогда в сентябре послушалась совета брата и не оставила Лапшиных без присмотра, то ничего бы этого не было.