— Но вы не можете отрицать, что такая причина для ареста Рокотова может быть. — Светлана замерла, понимая очевидное: сейчас она настаивает на версии… змея! Не на Сашиной — на змеиной. Вот же… Змей!
— Я могу вам сотню правдоподобных версий накидать с подставой Рокотова, если та имела место быть. Например, разрешение на брак для вас. Рокотов слишком предан вам — он подписал бы любые бумаги на ваш брак. Пока он под следствием, снять с должности его не могут — он пока по законам Российской империи невиновен, пока это не признает суд. Его же заместитель, надворный советник Волков слишком неровно к вам дышит, чтобы подписать разрешение на брак с любым мужчиной, кроме его самого. Как вам такая версия? Тоже правдоподобно. Но мы же не будем рассматривать это всерьез?
— Максим Яковлевич… — ей хотелось возмутиться, высказать все, что она думает о такой версии, и об идиотах, думающих такое. Только она вовремя вспомнила правило: сперва думать, а потом говорить. — У вас что-то случилось?
Он сам на себя не походил.
— У меня ничего не случилось.
— Неправда, — старательно мягко сказала она. — Я же слышу.
Приспешница замерла, перестав поправлять розы в букете, подаренном Волковым — он стоял на подоконнике окна, которое разбил вчера змей и которое уже починил Ивашка. Все же Аксенов Екатерине Андреевне не безразличен. Она явно подслушивала разговор.
Максим Яковлевич сумел вернуть в голос бархатистые нотки:
— Вы бегаете от меня, Громов тоже. Про княжича я могу уже не говорить… Светлана Алексеевна, когда речь шла о чести человека, важного лично вам, я пошел вам навстречу. Когда речь зашла о дорогом и важном для меня человеке, мне заявили, что это не мое дело.
Дело в Екатерине… Точнее в чувствах, которым и фальшиво-улыбчивые жандармы оказались подвластны.
— Максим Яковлевич, я сейчас помогу докторам и приду к вам. Честное слово. И простите великодушно, что так все получилось.
— Я подумаю о ваших словах, Светлана Алексеевна. Я постараюсь проверить Рокотова, хоть даже меня не допускают до него. И, простите, был неправ — не сдержался.
— Мы все люди, Максим Яковлевич. — Она положила трубку, понимая, что возможно и Аксенов сегодня не спал и волновался. Предмет его волнения сердито смотрел на Светлану своими огромными карими глазами:
— Учтите, Максим Яковлевич умеет красиво лгать. В глаза говорит одно, а за глаза обзывает фальшивкой, которую пытаются сбагрить с рук.
— Может, все не так…
— Мне дед говорил. Ему я верю бесконечно.
Светлана вздохнула и сказала то, что, наверное, не стоило, хотя бы ради памяти императорской семьи не стоило:
— Ваш дед был готов вас отдать замуж за упыря — только потому, что упырь был когда-то рожден цесаревичем. Подумайте об этом. Я бы такому человеку не доверяла бесконечно, как вы.
— Вы не понимаете…
Светлана устало согласилась — хотелось спать, а не спорить:
— Конечно, я не понимаю. Я знаю одно — вы сами мне говорили: поговорите с Аксеновым.
— Я такого не говорила.
— Вы советовали мне поговорить с Громовым. — И пока приспешница собиралась с мыслями, чтобы возразить, Светлана ошарашила её вопросом: — Кстати, это вы сказали Соколову о моих чувствах к Александру Еремеевичу?
Екатерина Андреевна чуть воду в кувшине не расплескала от возмущения:
— Вот еще! Зачем мне это? Я приспешница, а не предательница.
— Это в ваших интересах — избавиться от Громова.
— Вы думаете: от него избавились? Может, черный кафтан и будет выгоднее смотреться, чем мундир, на Громове, но что-то мне подсказывает, что Громов не будет смотреться в нем. — И приспешница поменяла тему, показывая, что не только Светлана так умеет: — Кстати, о каком вызове вы говорили Аксенову? Сегодня мое дежурство! Если кто-то из управы и требуется в больнице, то сегодня мое дежурство и все вызовы — мои.
— Вы умеете ходить кромежем? — только и спросила Светлана, быстро одеваясь — как-то четверть часа пронеслась абсолютно незаметно и столь же бестолково. Она только и умудрилась поругаться с Аксеновым и Дальногорской.
Екатерина Андреевна мрачно напутствовала, смиряясь с Муратово и больницей:
— Ваша взяла… Постарайтесь там не найти приключений. Очень постарайтесь, хорошо? Змей уже сегодня был.
— Постараюсь, — улыбнулась Светлана, шагая в кромеж. Она заметила, как в магуправу зашел мальчишка-посыльный с букетом белых астр в руках. Сегодня это был какой-то кустовой сорт. С Сашей все в порядке, поняла она. Он просто заметался по своим делам. А ей нужно заняться своими.
Кромеж легко принял команду из четырех медсестер и двух докторов: вместе с Авдеевым в Муратово отправился и Лицын, заставляя Светлану вспоминать, что и Голицыны могут следить за ней — ведь еще в сентябре при знакомстве с хирургом она удивилась, что бастардам Голицыных делать так далеко от столицы? Удивилась и не придала этому никакого значения. Вот же наивная растяпа! Верила, что надежно спряталась. Ничего, впредь наука быть внимательнее.
Муратово встретило бабьим плачем, детскими криками и стонами боли, запашком дыма от печей и соленым, густым ароматом крови, морозом, кусающим за щеки, рдяными каплями крови, прожигающими сугробы до пожухлой травы, кислым привкусом страха — волки без причин не нападают на людей. Тут прошелся в дикой жатве смерти или бешеный волк, или волкодлак. Проверить последнее не получилось — магдетектор, обязательный в селе, был сломан слишком давно, чтобы что-то фиксировать.
Искалеченные, искусанные дети, мечась без сил от боли, лежали прямо на полу в школьном классе — парты бестолково кто-то сдвинул к стенам. Весь пол был в крови. Медсестры и хирурги спешно носились между детьми, кладя на грудь какие-то разноцветные листки. Деревенских баб оттеснили к двери, чтобы не мешали. Те только тихо молились — Авдеев бывает несдержан на язык.
Светлана отошла к подслеповатому из-за сплошной наледи окну, чтобы не мешать — ни в лечении, ни в десмургии она ничего не понимала. Оставалось только ждать, когда сформируются группы и детям окажут хоть какую-то помощь. Тащить через кромеж истекающих кровью — не самая лучшая затея. В Нави кто только не бродит…
Рядом на полу застонал парень — страда закончилась, и в школу отпустили даже тех, кого считали почти взрослыми. Светлана присела возле него, тьмой затягивая страшную рану на животе — почему-то доктора, положив ему красный листок на грудь, больше к нему не спешили, занимаясь другими.
— Я его ножом… Проткнул… Убил? Я его убил? — пробормотал парень.
— Шшш! Молчи. Береги силы. Ты молодец, что дал волку отпор.
Он окровавленными пальцами попытался вцепиться в руку Светланы:
— Я не хочу умирать от водобоязни…
Она поправила на лбу потные волосы совсем еще мальчишки — лет пятнадцать, шестнадцать от силы:
— Не умрешь. Сейчас бешенство лечится. Потерпи чуть-чуть.
Парень моргнул глазами и, кажется, потерял сознание. В который раз Светлана пожалела о своем глупом даре: убивать умеет любой, лечить сложнее и нужнее. От стонов и плача хотелось заткнуть уши или бежать прочь, делая то, что точно умеет. Только бежать нельзя. Надо дождаться команды Авдеева…
Переправив раненых детей в Суходольск, нужно будет вернуться сюда, чтобы убедиться, что тут не поохотился волкодлак. Может даже этого неведомого профессора Репнина с его практикантами сюда захватить — пусть сходу и займутся практикой. Светлана ходила как-то на волкодлака — его сложно вычислить среди людей. Только по свежим следам и вылавливают… Тех же Волковых сколько столетий в подобном подозревают, но ни разу не заловили. А не пойман — не волкодлак, во всяком случае когда ты княжеского рода.
Светлана прикоснулась к ледяному окну, оттаивая в снежной наледи кружок, через который была видна улица. Мужчины, жившие в селе, судя по лыжне вдоль уходящих в лес волчьих следов, уже вышли на охоту. Светлана нахмурилась и выскочила из жара класса. У неё есть несколько минут, и она использует их правильно. Она присела перед одним из волчьих следов и подсветила его эфиром, как когда-то делала для Саши в Сосновском парке. Тогда это далось тяжело, чуть не отправив её в небытие, сейчас… Светлана, покачнувшись встала. Сейчас это тоже было трудно: следы вытянули из неё слишком много сил — это был след колдуна, а не волка.
— Где вас носит⁈ — вылетел на улицу Авдеев. — Мы перевязали самые тяжелые раны, рассортировали по срочности переправки в больницу и ждем только вас!
К хорошему быстро привыкают. Еще полчаса назад Авдеев поди гадал, сколько из раненых доживет до их приезда в Муратово, а сейчас и минуты не мог подождать.
— Уже иду… — она мысленно одернула себя: Авдеев имел право орать на неё — речь идет о детских жизнях!
Она вернулась в класс и принялась самых тяжелых, в том числе и парня с разорванным животом, утягивать в кромеж. Кромеж не отзывался. Его словно не было. Саша говорил, что кромеж своеволен, но не сегодня и не так!
Она закрыла глаза и снова, как в первый раз пыталась нащупать кромеж. Она представляла пальцы Саши в своей руке. Саша тянул её за собой, как когда-то в лесу леший. Шаг за шагом. Домой.
Кромеж не отзывался. Больно стукнувшись ногой об стену — дальше шагать было некуда, она выругалась:
— Холера!
Авдеев все понял:
— Работаем по первоначальному плану. Инесса Витольдовна, давайте разворачивать операционную… Семен Семеныч, мыться!
И на оперстол взяли отнюдь не мальчишек, которых Светлана должна была переправить в больницу первыми. Их не взяли даже вторыми, когда Светлана закрыла глаза одного из не дождавшихся помощи. Авдеев лишь рыкнул в ответ на замечание Светланы, велев не лезть туда, где она ничего не понимает.
— Это агонирующие, — тихо пояснила Светлане одна из медсестер, буквально пойманная за рукав белого халата, чтобы не убежала без ответа. — Их будут оперировать последними — если выживут. Правила сортировки.
Что-то эти правила Светлане не понравились. Только что делать с этим, она не знала.