ломало на куски. А потом все это в обратном порядке вернулось на свои места. Кроме голубей. Дверь собралась воедино. Стекла сами встали в оконные рамы. Посуда, тревожно замерев в воздухе, нехотя вернулась обратно на стол. Зеркало тренькнуло, но трещины на нем заросли. Мишелю чуть-чуть не хватило, чтобы взять последний, первый ранг. Он шипел проклятья на самого себя под нос, но не ругал Светлану.
Она же неверующе смотрела на его грудь, где золотом горела метка. Светлана резко, не в силах сдержать себя, забывая обо всем на свете, подалась к Мишелю, обнимая его за талию и прижимаясь лбом к красной, раздраженной коже. Слезы непроизвольно хлынули из её глаз. Небеса, не такого она ожидала. Кажется, Мишель тоже.
Он хрипло сказал:
— Свет моей души… Прошу, проверь меня на метки… Я немного обнажен, и могу неприлично оконфузиться в твоем присутствии. Я все же люблю тебя, Светлана.
Она уже пришла в себя: чуть отстранилась, заглядывая Мишелю в глаза внизу вверх — все же он тот еще лось.
— Мишка… А ты Рюрикович. Ты знаешь об этом?
Он сглотнул:
— Только этого не хватало…
— У тебя на груди золотой сокол горит. Золотой — ты можешь претендовать на трон.
— Давай все же… Ближе к берендеям. Проверь меня на другие метки, чтобы точно быть уверенной во мне.
Она кивнула и быстро обошла его по кругу. Иных меток не было. Не берендей и не волкодлак.
— Мишель… — Она потупилась.
— Мишка… Мне так нравится больше.
— Миш…ка… Других меток нет. — Светлана спешно пробормотала: — явное — не явлено. Открытое — спрятано.
Золотой сокол стал гаснуть, чтобы исчезнуть до следующей проверки. Если её, конечно, будет проводить кто-то вроде упертой Светланы. От всех остальных сокол сможет скрыться.
— Я могу одеваться? — уточнил Мишель.
— Можешь… И прости меня. Прости за все. — Скрыть в своем голосе радость Светлана все же не смогла. Не берендей. Рюрикович! Рюрикович… Надо же.
Он уже притворно застонал — боль после срыва покровов уходит довольно быстро:
— Я думал: лакей. Я думал: конюх, адъютант, батюшкин секретарь… Или кто еще может голову вскружить молоденькой барышне. Но император⁈ Матушка совсем отчаянная была в молодости…
Он повернулся к Светлане спиной и первым делом натянул белье. Руки его откровенно тряслись. Впрочем, у Светланы тряслись не только руки. У неё ноги подкашивались. Она села на кровать, бессмысленно смотря, как Мишель… Мишка Рюрикович, ну кто бы мог подумать, пытался совладать с мелкими пуговицами на сорочке. Получается, что юродивый кричал свои пророчества про кровь не Светлане. Он кричал это Мишке. Не ей.
Она схватила все больше нервничающего Михаила за локоть и силой посадила на кровать рядом с собой.
— Миш…
— Противно, да? — он оставил попытки застегнуть упрямые пуговицы — сидел, смотрел в пол и словно ждал приговора от Светланы.
Она взлохматила его пропитавшиеся потом волосы:
— О чем ты, глупый. Какое противно. Я виновата…
Он посмотрел ей в лицо — такой солнечной улыбки и такой нежности в его глазах Светлана не заслужила. Она же его только что пытала.
— Ни в чем ты не виновата. А противно… Помнишь, в Волчанске, когда я спрашивал тебя о своем появлении на свет, ты сказала…
Она перебила его:
— Я говорила о себе. Я тоже… Нагулянная, Мишка. Понимаешь? Я тоже не Богомилова. — Она рукой провела по его скуле, по щеке, по еще гладкому подбородку — Михаил так отчаянно был похож на князя Волкова, что ни у кого даже мысли не возникало, что он нагулянный.
Он поймал её руку и прижал к щеке, еще и глаза закрыл:
— Сейчас ты тем более откажешься выходить за меня замуж?
— Мишка, ты же все понимаешь.
Он открыл глаза:
— А если я поклянусь, что никогда не прикоснусь к тебе, как супруг? Все равно откажешь?
— Миша…
Вот он всегда был упрям:
— А если я пообещаю, что и пальцем не трону твоего Громова?
— А он-то причем, — вздохнула Светлана.
— Притом. От него ты приняла все то, что запрещаешь мне.
— Миша…
Он понятливо кивнул:
— Откажешь. Светлана, тогда почему ты сейчас так странно смотришь на меня?
Она сказала первую глупость, что пришла в голову:
— Это верноподданический восторг, ваше будущее Императорское величество.
— Скажешь тоже. Нужен мне этот трон… Я же считал себя Волковым. Я знал… Я слышал шепотки, что матушка вышла замуж уже очень тяжелая. Я родился отчаянно «недоношенным». Я думал: дело молодое. Я думал, что у отца голову снесло от любви. Волчья любовь страшная, дикая, они же однолюбы… Я думал — он не удержался. Отец совсем недавно открыл мне правду. Только кто настоящий мой отец, он не знал. Понимаешь? Он не знал, что я Рюрикович.
— Ты очень похож на князя Константина Львовича. Ни у кого не было сомнений в вашем родстве.
Он вновь поймал её ладонь и приложил к своей щеке:
— По виску и за ушами посмотри… Думаешь, почему я такие кудри ношу?
Она провела пальцами по его волосам, под которыми прятались шрамы. Михаил подсказал очевидное:
— Ведьма мне лицо правила. Сильная ведьма, только шрамы все равно остались. Подстригись я, их было бы видно. Черт… Ну почему я не сын лакея? Как все было бы проще.
Светлана быстро подсчитала:
— Тридцать лет назад… Тогда император Павел только выбирал себе невесту. Теоретически, шанс выйти замуж за него у твоей матери был.
Михаил угрюмо добавил:
— А практически, если бы не князь Волков, отчаянно любящий мою матушку, я был бы байстрюком. Каким-нибудь Роновым.
От усеченного рода Вороновых, из которых происходила княжна Софья. Хотя скорее ему бы дали по имени матери род — Полусонин.
Светлана грустно улыбнулась:
— Все случилось, как случилось. Да и не Павлович ты можешь быть. Какой-нибудь Васильевич, Петрович, Константинович, опять же…
— Князья не проходят проверку на истинность имени. Во избежание как раз вот таких конфузов, как со мной.
Светлана принялась застегивать пуговицы на его сорочке:
— Успокойся. Наша дружба от этого не пострадает. Наоборот, даже крепче станет.
— Верноподданические чувства?
— Они самые, Мишка. — Она не удержалась и вновь провела рукой по его волосам. Ну кто бы мог подумать! Рюрикович! — Они самые…
Она не удержала зевок и устало прислонилась к твердому, надежному плечу Волкова. Как же хорошо, что он не берендей. Как замечательно, что он Рюрикович… Он осторожно обнял её, крепче прижимая к себе.
— Светлана…
— Да?
— Теперь-то ты позволишь мне заботиться о тебе?
— Миш… Давай не будем об этом. Ты меня пугаешь своими порывами.
— Светлана, почему с тобой как сложно.
Она нашла в себе силы возмутиться:
— Неправда. Со мной легко, просто ты правила света запомнить никак не можешь. Я не могу себе позволить, чтобы на меня пала хоть капля подозрений… Один-два твоих роскошных подарка, и слава содержанки мне обеспечена. А потом еще заговорят, что место в управе я получила только из-за того, что твоя любовница. И если даже представить, что в один прекрасный момент мы все же обвенчаемся… Что будут говорить о ребенке и обо мне? Что животом тебя к себе привязала.
— Я в состоянии постоять за тебя и нашего ребенка! Я заткну любой дурной рот, Светлана.
— Миш… Пойми же, наша свадьба совершенно невозможна. Я безродная, я мещанка…
Он криво улыбнулся:
— Мой отец еще два года назад дал разрешение на тебе жениться.
Светлана бы отпрянула в сторону, но рука Михаила не позволила этого:
— Прости?
Он не удержался и указательным пальцем ткнул в нос Светланы:
— Он знает, кто ты. Еще с первой вашей встречи. Он знает. Только он до последнего молчал. Не говорил. Когда я сказал, что, кажется, влюблен в тебя, он оборвал мне все уши, чтобы я не смел даже смотреть в твою сторону. Он обещал оторвать мне все, что можно, даже навсегда оставаясь без наследников, если я тебя хоть пальцем трону и обижу. Он обещал меня проклясть, если я опозорю тебя. Он сказал, что такой вертопрах и бонвиван не заслуживает тебя. У меня же тогда и актриски были, и содержанка… И так, романы… Отец сказал, что если я два года продержусь и не заведу роман на стороне, если я сохраню тебе верность эти два грешных года, если буду по-прежнему тебя любить, то он даст разрешение жениться на тебе и лично благословит тебя.
— С чего бы? — голос у Светланы сел от страха. Это было слишком… Слишком опасно.
— Я же сказал: он знает, кто ты. Кто твой отец.
Светлана не сдержала вздоха облегчения. Отец. Он знал, кто её отец, а не мать. Михаил успокаивающе поцеловал её в висок — совсем легко, как крылья бабочки, прикоснулись к её коже теплые губы. Светлана сглотнула: хотя и к такому повороту судьбы с именем отца она тоже не была готова. Было отчаянно страшно узнать о себе правду.
— И…?
Михаил немного не так её понял:
— И я устроился на службу в управу. Я разошелся со своей компанией, в которой кутил. Я расстался со всеми своими знакомыми барышнями. Я же волк, пусть и липовый, как оказалось. Срок в два года вышел на прошлой неделе. Но уже все полетело кувырком, совсем не так, как я себе представлял.
— Миша…
— Хочешь узнать про своего настоящего отца? После твоего отъезда отец со мной поговорил.
Она закрыла глаза и лишь кивнула. Говорить было отчаянно страшно.
Михаил подтянул её к себе и устроил на коленях, прижимая к своей груди, где тоже заполошно, как у Светланы, билось сердце:
— Он знает твоего отца. Запах матери приглушен, он его не смог опознать.
Светлана снова еле сдержала вздох.
— Это был его друг. Старый товарищ по службе при дворце. Он никогда не был женат из-за службы, так что про твою мать ничего неизвестно.
Она рассмеялась:
— Мишка, маму я как-то сама знаю.
Он тоже рассмеялся: смех его рождался где-то в глубине груди, заставляя почему-то сердце Светланы ухать куда-то вниз живота.
— Прости. Твой настоящий отец… Его звали Григорий Кошка. Он пропал незадолго до Катькиной истерики. Считается, что он предал цесаревича и предупредил императрицу о заговоре.